Каждый, для кого история человечества - это непрерывная борьба между сильными мира сего и угнетенными массами, сегодня испытывает особое волнение. Парадоксально, но факт - сам праздник, который мы называем Первомаем, за тысячу лет изменился до неузнаваемости, но его бунтарский дух остается прежним. Кто бы, и как бы его ни отмечал - будь то анархисты 21 столетия, приделывающие памятнику Черчилля зеленый ирокез, средневековые крестьяне, отправлявшиеся в лес, чтобы ночь напролет заниматься любовью, или оксфордские гуляки-'белоподклалдочники', прыгающие с моста Св. Магдалины - первое мая всегда ассоциировалось с буйными выходками. И это несмотря на рьяные старания властей всех времен и народов пресечь подобные 'бесчинства'. Похоже, даже самому дисциплинированному обществу нужен хотя бы один день в году, чтобы выпустить пар: этакий 'предохранительный клапан', дающий выход зреющему подспудному недовольству низов.
Это относится и к самым древним празднествам в первый день мая. Церкви, к примеру, так и не удалось приспособить для своих целей один языческий обычай - кельтский праздник Бельтайн в честь бога огня. Позднее он превратился в ежегодный день 'вольницы' - в городах (до нас дошел знаменитый рассказ о том, как буянили лондонские подмастерья 1 мая 1517 г.), и особенно в деревнях. Там традиционный 'сбор майского урожая', когда крестьяне ночью отправлялись в лес собирать цветы, превратился в повод устроить первоклассную оргию.
Все это нам известно потому, что где-то к середине 16 века Первомай настолько возмутил пуритан, что они, не жалея пота и чернил, принялись клеймить этот крестьянский 'разврат' - а заодно и оставили потомкам немало полезных сведений о том, как именно все это происходило. Так, в труде Филиппа Стаббса (Philip Stubbes) 'Анатомия бесстыдства' (Anatomy of Abuses), - ничего себе названьице! - изданном в 1583 г., описывается, как 'молодые парни и девицы, и даже зрелые мужи и жени целую ночь шатались по лесам', после чего едва ли треть женщин 'возвращалась домой необесчещенною'.
Кромвель, конечно, такого потерпеть не мог. Человек, отменивший Рождество, никогда бы не смирился с тем, что во вверенном ему государстве каждый год происходит оргия с поголовным участием всего трудоспособного сельского населения. 'Сбор майского урожая' был запрещен. Та же судьба постигла и Майские шесты - разукрашенные стволы деревьев, устанавливавшиеся в каждом городе еще с 13 века. Для ханжей-пуритан вид этого фаллического символа был просто невыносим - недаром такой шест высотой в 130 футов, красовавшийся на лондонской улице Корнхилл, называли 'большим жезлом'.
Запрет Кромвеля стал первым в истории репрессивным актом против Первого мая. И хотя после Реставрации старые обычаи были восстановлены в правах, теперь их должно быть сопровождало потаенное чувство смущения, уже не допускавшее прежней раскрепощенности. Затем набрала обороты Промышленная революция, а с ней и урбанизация, и большинство традиций сельской Англии кануло в Лету. Есть нечто символичное в том, что место проведения гигантской 'майской ярмарки' (May Fayre) в Лондоне - в 17 веке это были 16 дней, когда в городе правили бал порок и золотой телец - превратилось в Мэйфейр, самый солидный жилой район в Англии при Ганноверской династии. Наконец, в викторианскую эпоху Первомай постигла судьба Рождества: праздник был выхолощен до слащавости, и превратился в невинный детский утренник. Даже Майский шест лишился своего сексуального подтекста: к его верхушке стали привязывать длинные ленты (до 1830 г. такого не делали никогда), которыми затейливо оплетали шест танцующие вокруг него детишки.
И все же дух Первомая неистребим. В то самое время, когда его пытались усмирить в викторианской Англии, американцы придали празднику новую - но столь же бунтарскую - ипостась. В 1886 г. тысячи рабочих по всей территории США выбрали 1 мая днем начала забастовки, требуя восьмичасового рабочего дня. Дело закончилось кровью. В Чикаго полиция застрелила четырех забастовщиков. Позднее кто-то бросил самодельную бомбу в отряд полицейских - один страж порядка погиб, 70 было ранено. За это преступление были приговорены к смерти восемь видных анархистов (хотя лишь один из них присутствовал на месте событий); четверо из них были казнены. В память этих людей профсоюзы всего мира объявили Первомай днем пролетарской солидарности.
Впрочем, уже через несколько десятков лет даже этот вызывающе антигосударственный посыл удалось направить в нужное русло. Испытав на себе мертвящие объятия коммунистического режима, Первое мая в СССР и странах-сателлитах превратилось из спонтанных торжеств в память мучеников, павших за рабочее дело, в свою полную противоположность - регламентированную по минутам демонстрацию триумфа государственной власти. Казалось, что прежний дух Первого мая - дня подлинного бунтарства - подавлен навеки.
Не тут то было! Беспорядки, которые в последние несколько лет устраивают антиглобалисты, не всем пришлись по душе, но одно они демонстрируют со всей наглядностью: старые первомайские традиции - буйные и антиэлитарные - живы-живехоньки. Более того, они распространяются по всей планете. В прошлом году Первого мая в Германии прошли демонстрации против алчности большого бизнеса, в Макао - против коррупции, в США - против антииммигрантского законодательства, в Беларуси - против ареста лидера оппозиции, в Бангладеш - против тяжелых условий труда в текстильной промышленности, а в России - против путинского режима. Не могу сказать, что я поддерживаю все эти протесты. Но в мире, где простые люди все меньше влияют на принятие решений, должен существовать хотя бы один день в году, когда можно вот так - шумно, возмущенно, даже по-хулигански, бросить вызов установленному порядку. Пусть же Первое мая остается - ну, если хотите, днем узаконенной 'вольницы'.
Жаль, конечно, что сегодня он не предусматривает секс на природе с участием всего населения. Право, это было бы куда приятнее, чем крушить витрины 'Макдональдсов'.
_______________________________________________
Праздник исчезающего вида - русского мужчины ("Le Figaro", Франция)
Новый русский мужчина ищет признания ("Liberation", Франция)
