Десять лет Джонатан Пауэлл был главой секретариата Тони Блэра и имел самое непосредственное отношение ко всем важнейшим внешнеполитическим инициативам премьер-министра. На прошлой неделе, выступая с первой важной речью по проблемам международных отношений с того момента, как он покинул Даунинг-стрит, 10, Пауэлл страстно отстаивал идею 'освободительного интервенционизма' (liberal interventionism). Мы приводим отрывок из этого этапного выступления
Принцип невмешательства во внутренние дела других государств был установлен в 1648 г. Вестфальским мирным трактатом: это позволило положить конец Тридцатилетней войне. Армии сторонников Реформации и Контрреформации, пытавшихся навязать свою волю соседним странам, принесли континенту невиданное опустошение; в конечном итоге силы обеих сторон полностью истощились. Тогдашние монархи решили больше не допускать подобных войн. Отныне можно было защищаться от агрессии, бороться за территории или престолы, но войны ради идей были объявлены вне закона.
Этот принцип невмешательства просуществовал несколько столетий; в частности, на него часто ссылался СССР. Да и мы на Западе использовали его в качестве оправдания, чтобы не предпринимать ничего в ходе Венгерского восстания или Пражской весны. С нравственной точки зрения это была спорная позиция, но в ситуации ядерного противостояния, ее, вероятно, можно считать разумной.
Однако с тех пор мир изменился. Вмешательство во внутренние дела других государств больше не чревато вовлечением двух сверхдержав в мировую войну, поскольку сверхдержава осталась только одна. Кроме того, и это еще важнее, силы глобализации преобразуют нашу планету. В условиях, когда новости передаются круглосуточно, а поездки и миграция в другие страны приобрели массовый характер, наш мир стал гораздо 'теснее'.
Поэтому, независимо от того, можно ли в принципе считать изоляционизм разумной или нравственной политикой, он теперь попросту нереален. Мы не можем защитить нашу промышленность от конкуренции возведением тарифных барьеров, или уберечь наших граждан от терактов за счет ужесточения пограничного контроля. Если мы будем стоять в стороне, когда в других странах - от Косово до Ирака - целые народы подвергаются жестоким репрессиям, если мы будем закрывать глаза, когда государство теряет дееспособность и в обществе воцаряется анархия - а именно так мы действовали в отношении Афганистана и Сомали - последствия нам придется ощутить на себе. Поэтому-то происходящее сегодня в Пакистане имеет для нас такое значение.
Позвольте мне остановиться на том, какие уроки можно извлечь из десяти лет пребывания у власти администрации Блэра, и четырех войн, которые нам пришлось вести за это время. Начнем со Сьерра-Леоне. Нашу военную акцию в этой стране вряд ли можно обосновать аргументами о самообороне. Но поскольку она увенчалась успехом, никто не подвергал сомнению ее теоретическую оправданность. Теперь, когда в Сьерра-Леоне произошла демократическая смена власти, а в соседней Либерии утвердилась демократия, у людей, живущих в этом регионе Западной Африки, появилась реальная надежда на лучшее.
С Косово все было не так просто. Поначалу, помня о том, что случилось в Сомали, администрация Клинтона не хотела выделять для этой операции сухопутные войска. Мы оказали на Вашингтон давление, поскольку справедливо считали, что выиграть войну исключительно авианалетами невозможно. Американцы приняли правильное решение, и режим Милошевича рухнул. Однако нам так и не удалось заручиться поддержкой этой войны со стороны ООН из-за российского права вето. Впрочем, никто на Западе опять же не возражал, поскольку эта операция также была успешной.
Война в Афганистане тоже не была случаем самообороны. Талибам был предъявлен четкий ультиматум - откажитесь от поддержки 'Аль-Каиды' или мы свергнем ваш режим. Именно так и поступили США. На этот раз никто не возражал, даже несмотря на то, что эта интервенция до сих пор не увенчалась прочным успехом.
Самая трудная ситуация сложилась по Ираку, хотя в плане теоретических аргументов эта наша интервенция мало отличалась от предыдущих. Никто в здравом уме, конечно, не хотел, чтобы дело закончилось тем кровопролитием и хаосом, которые мы наблюдаем в Ираке сегодня. Бессмысленно делать вид, будто все там идет необыкновенно удачно. Но в то же время не думаю, что многие в самом Ираке и в остальном мире хотели бы возвращения саддамовской диктатуры. Здесь, однако, возникла проблема с обоснованием вторжения - наличием у Ирака оружия массового поражения в нарушение резолюций ООН. Теперь мы знаем, что у Саддама его не было. Тем не менее, заявления, будто Тони Блэр с Джорджем У. Бушем, сговорившись, специально делали вид, будто это оружие существует - полная чепуха. Мы верили, что у Хусейна оно есть, и того же мнения придерживались правительства практически всех стран мира, что бы они ни говорили сегодня. Мы не для развлечения снабдили наших солдат в пустыне костюмами химзащиты с приказом надевать их после каждого пуска ракеты. Поэтому предположения, будто Аластер Кэмпбелл (Alastair Campbell) попросту сфабриковал досье о несуществующем оружии массового поражения - это полная чушь.
Нам, конечно, надо было четко заявить: мы свергаем Саддама потому, что он - безжалостный диктатор, угнетающий собственный народ. Но юристы сказали нам, что правовой основы для подобной аргументации не существует, и мы не могли приводить эти доводы настолько откровенно, как мне бы хотелось.
Теперь об ООН. Утверждается, что мы не должны были вмешиваться, не заручившись второй резолюцией Совета Безопасности. Но в Косово мы вмешались без такой резолюции. Два главных отличия Ирака от Афганистана или Косово заключаются в том, что мы: а) не смогли привлечь на свою сторону большинство стран мира, и б) не добились практического успеха.
Одна из причин, по которым мы так упорно призывали к принятию второй резолюции и столь активно старались привлечь на свою сторону такие страны, как Мексика и Чили, заключалась в том, что мы были убеждены: если ситуация в Ираке осложнится, нам очень помогла бы поддержка большинства международного сообщества. И совершенно очевидно: если бы нам тогда удалось обеспечить такую поддержку, мы бы сегодня оказались в совершенно иной ситуации - ООН играл бы в Ираке серьезную роль, а большинство стран мира стояли бы на нашей стороне.
Итак, если практический успех стал одним из главных отличий от вмешательства в Косово, то почему в Ираке мы потерпели относительное фиаско? На мой взгляд, главный просчет заключался в том, что мы не смогли полностью осознать последствий нашего вмешательства. Когда вы свергаете жестокого диктатора, 30 лет безжалостно искоренявшего любую оппозицию, за этим неизбежно следует период анархии. Ведь все элементарные основы законности и порядка, существующие в нормальном обществе, в данном случае отсутствуют. А если добавить сюда тот факт, что в стране суннитское меньшинство веками властвовало над шиитским большинством, и вы пытаетесь заменить эту схему мажоритарным правлением, ясно, что для урегулирования всех проблем нужно немало времени.
Позвольте мне сформулировать некоторые уроки, вытекающие из нашего десятилетнего опыта. Нам необходима правовая международная система. Ценностные ориентиры других крупных стран, которые находятся на пути к сверхдержавному статусу, сильно отличаются от наших. Поэтому верховенство закона не только на внутриполитической, но и на международной арене отвечает как интересам США, так и интересам держав средней величины, таких как Великобритания.
Нам необходим сильный и реформированный Совет Безопасности ООН, постоянными членами которого должны также стать Япония, Германия, Индия и Бразилия. Нам нужны гарантированные и эффективные альянсы, позволяющие осуществлять вмешательство в тех случаях, когда страны средней величины, вроде моей родины, не могут сделать этого в одиночку. Это означает, что нам в сотрудничестве с Францией необходимо создавать эффективные Европейские интервенционистские силы. Но прежде всего для этого необходимо гарантировать, что США не вернутся к изоляционизму. Если Америка 'замкнется в себе', как она поступила после Вьетнама и Сомали, ее, боюсь, ждет новое 11 сентября; при этом пострадаем и мы все - остальные.
Кроме того, мы должны лучше готовиться к периоду после интервенции. Ни в Косово, ни в Афганистане, и в Ираке, мы не были в должной мере к этому готовы. И бесполезно утверждать, как это делал Дональд Рамсфелд (Donald Rumsfeld), что 'мы не занимаемся государственным строительством'. Именно этим мы и занимаемся, и должны быть в состоянии делать это успешно.
Приводя аргументы в пользу интервенционизма, я не предлагаю вторгаться в другие страны невзирая ни на что. В своей Чикагской речи 1998 г. Тони Блэр, выступая за освободительный интервенционизм, сформулировал пять условий, при наличии которых такие интервенции целесообразны, и на мой взгляд они и сегодня сохраняют актуальность:
1. Мы должны быть уверены в своей правоте. Война - крайне несовершенный инструмент для исправления несправедливостей, но иногда вооруженная сила - единственный способ устранения диктатуры.
2. Исчерпали ли мы все возможности дипломатии? Всегда следует сначала задействовать все возможности для решения проблемы мирными средствами.
3. Существуют ли осуществимые и разумные варианты военного решения? К примеру, отправлять 'канонерки' в Зимбабве было бы бессмысленно.
4. Готовы ли мы к долгосрочному присутствию? Мы говорим о 'стратегии завершения операции', но это не означает, что, как только битва закончена, мы должны просто уйти.
5. Затронуты ли наши национальные интересы? Речь идет не о нефти, конечно, но все же - сможем ли мы эффективно усилить нашу собственную безопасность, защищая права других людей в конкретной ситуации?
Думаю, сегодня в мире найдутся ситуации, где применение этих критериев обеспечит более энергичные действия.
Возьмем Бирму. Как насчет того, чтобы что-нибудь сделать с тамошним отвратительным военным режимом? Неужели, когда монахи выходят на демонстрации и гибнут, мы должны оставаться сторонними наблюдателями? Конечно, в данном случае действовать обязаны в первую очередь соседние с Бирмой страны, но и мы можем сделать куда больше, чтобы побудить их занять более решительную позицию.
Или Зимбабве? Мугабе, конечно, может использовать все, что мы говорим или делаем, чтобы раздуть угасающие угли антиколониализма. И опять же, главная ответственность здесь ложится на соседние страны, в первую очередь на ЮАР, но неужели мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как народ Зимбабве страдает?
Теперь - как нам надо действовать в Ираке? Прежде всего необходимо признать, что здесь требуется не военное, а политическое решение. Теперь, когда опасность распада страны миновала, пришло время сосредоточить внимание на попытках добиться договоренности между шиитами и суннитами. Когда сунниты согласятся делить власть с шиитами, нашу задачу можно считать выполненной. И только после политического урегулирования мы сможем вывести наши войска из страны.
Что касается Ирана, то я против военного решения проблемы, поскольку считаю его нереальным. Никто не предлагает вторгнуться в Иран для свержения правящего режима. Это задача самого населения страны, где очень велика доля молодежи, жаждущей избавиться от прогнившего режима аятолл. Трудности, с которыми сталкиваемся, связаны с несовпадением двух 'временных графиков'. Иранский режим несомненно будет свергнут. И если бы у власти в стране находилось демократическое правительство, как, например в Индии, я думаю, мы бы спокойнее относились к пре6вращению Ирана в ядерную державу. Но мы не знаем, когда именно нынешний режим будет свергнут. Пока же он создает ядерное оружие, помогает боевикам, нападающим на наших солдат в Ираке и Афганистане, а также поддерживает "Хезболлу" и ХАМАС. Западные политические лидеры пока не нашли способа решить эту проблему 'двух графиков'; нет готового ответа и у
меня, хотя я полагаю, что он связан с продуманным сочетанием целевых санкций против правящего режима. Меры, направленные против банковских счетов Республиканской гвардии [так в тексте. Речь идет о Корпусе стражей исламской революции - прим. перев.] - лучший способ привлечь ее внимание.
Мой бывший начальник любит говорить: главный политический водораздел в сегодняшнем мире проходит не между левыми и правыми, а между открытостью и закрытостью. Угроза, с которой мы сталкиваемся, исходит от сторонников изоляционизма, протекционизма и национального превосходства - просто поражает, какие яростные дебаты в Европе и США вызывает проблема иммиграции. Наш противник - те, кто хочет разделить нас на группы, натравить людей друг на друга, кто тянет общество вспять. И надеяться мы можем лишь на то, что у людей, выступающих за открытость, терпимость и прогресс, хватит политической воли, чтобы вступить в борьбу и дать отпор современным 'луддитам'.
Я верю, что идея освободительного интервенционизма не умрет - ведь это наиболее эффективный инструмент защиты наших интересов, и нравственно безупречный способ распространения наших ценностей.
Джонатан Пауэлл выступал на ужине, организованном Portland Communications
