Публикуется с любезного разрешения редакции "Вокруг Света"
Статья опубликована в ноябре 1980 года. Рубрика: 'В борьбе за свободу и независимость'
У Джекоба Махонго пышная черная шевелюра 'афро' и чуть грустные карие глаза. Рассказывая о себе, он явно волнуется и долго подыскивает нужные английские слова.
Мы сидим с ним в небольшом открытом кафе на одной из тихих улиц Мапуту. Веет прохладный ветерок, доносящий до нас аромат цветущих магнолий. Джекоб с удовольствием потягивает пиво и курит. Ничто не отравляет здесь отдых. Можно расслабиться, не думать об изнурительном труде, возможном визите полицейского. Здесь мир свободных, и он - его частица.
Джекоб рассказывает. Он говорит о жизни в страшном мире, носящем лаконичное имя - ЮАР.
С раннего детства в память врезались две вещи изгородь из колючей проволоки, окружавшая их квартал на окраине Кимберли, и грохот жестяных листов, срываемых ветром с жилищ. Зачастую буря практически целиком 'разбирала' какой-нибудь домик, и тогда листы со скрежетом и уханьем летели по улице, а оставшиеся без крова люди пытались их догнать.
Иногда мать подводила его к колючей проволоке, даже позволяла выйти наружу и говорила что там начинается другой мир. Но за забором росли та же трава, те же деревья Земля и там и тут вроде бы одинаковая. Маленький Джекоб не мог уразуметь чем же отличается мир за проволокой от того, в котором родился и жил он сам.
Поясним сразу - вся территория Южно-Африканской Республики поделена на две неравные части. Одна из них, занимающая 87 процентов всей площади, отведена для белых, которых в стране насчитывается 4,3 миллиона человек. Естественно, что сюда попали все без исключения крупные города, залежи полезных ископаемых, плодородные земли. Оставшаяся площадь, то есть 13 процентов, от ведена для африканцев, которых в ЮАР 18 миллионов. Эти 13 процентов земель в свою очередь, поделены на десять бантустанов - резерваций для черного населения с видимостью самоуправления, созданных по племенному признаку. В большинстве своем они размещены на бесплодных равнинах, лишенных воды и каких-либо природных богатств.
В этом, казалось бы, несложном укладе общественной жизни государства апартеида есть одно 'но'. Белые господа в южно африканских городах нуждаются в услугах, предприятия - в чернорабочих, магазины, рестораны и бары - в уборщицах посудомойках и грузчиках. Все эти вакансии южноафриканская 'демократия' любезно предоставляет африканцам.
Но чернокожие рабочие должны где-то жить. 'Ни в коем случае не бок о бок с белыми!' - заявляют руководители страны. Так вокруг городов появились африканские гетто. В Йоганнесбурге это Соуэто, Александра, Леназиа, в Порт-Элизабете - Нью-Брайтон, в Ист Лондоне - Парксайд. Их десятки по всей стране.
Мой собеседник - из Александры. Работал грузчиком в одном из универсальных магазинов Иоганнесбурга. Это там у него огрубели до каменной твердости руки, сгорбились, словно под вечной тяжелой ношей, плечи.
Заметив, что я разглядываю его ладони, Джекоб усмехнулся.
- Даже во сне иногда вижу перед собой громадные горы тюков, ящиков, мешков, которые я один должен перетаскать. А ведь там все было наяву...
Ему было семь, когда от непосильной работы на золотых приисках слег и умер его отец. У матери осталось пятеро детей. Она зарабатывала на жизнь стиркой чужого белья от зари до зари Джекоб нанялся мыть посуду в одном из баров. Через полгода семью постиг второй удар от дизентерии и истощения умерла младшая сестренка.
- Когда мы поняли, что болезнь серьезна и жизнь сестры в опасности, - рассказывал Махонто, - то решили перейти на хлеб и воду. Сэкономив таким образом деньги, мы смогли бы купить нашей Дженни хоть немного доброкачественной пищи. Увы, было уже поздно
Африканцы в ЮАР быстро привыкают к тому, к чему, казалось бы привыкнуть нельзя. В семью Махонго смерть вошла обыденно и просто. Через несколько лет после сестры скончался от аппендицита брат, а еще три года спустя - мать не выдержала непосильной работы.
Ее похоронили на пустом пыльном кладбище. Оставшиеся в живых братья и сестры постояли недолго над свежим могильным холмиком, простились и разъехались кто куда в поисках счастья. Джекоб отправился в Александру
Так же как каждый негр в Америке знает, что такое Гарлем, любой африканец в ЮАР знает, что такое Александра. Это огромное пространство, сплошь застроенное бараками. В каждой комнате - по восемь-десять коек. Никаких удобств. Единственное достояние квартала - пивная. И еще лавчонка где можно приобрести в кредит кое какую одежду, пару ботинок или рекламный журнал.
Бараки не отапливаются, и зимой когда температура на улице падает почти до нуля, в них промозгло и сыро. Все, чем можно согреться - это порция второсортного виски, которым усердно снабжает жителей гетто все тот же лавочник.
Даже теперь, когда Джекоб провел в свободной Африке уже достаточно времени, видно, что ему в новинку сидеть в одном кафе вместе с белыми
- Ты знаешь, - признался он, - тогда я и не думал, что такое возможно Просто считал, что апартеид - это нечто само собой разумеющееся и изменить ничего нельзя. Ведь ЮАР в принципе - закрытое общество. Поди узнай, как живут в других странах. А наши государственные деятели все время утверждают, что в цивилизованном обществе белые и черные должны жить раздельно. 'Посмотрите, даже в такой передовой стране, как США, есть негритянские гетто', - говорят они...
Хозяин иоганнесбургского универмага мистер Иоханнес, у которого пристроился Джекоб, был рачительным дельцом, но, в общем, неплохим человеком. Иногда он даже 'баловал' Джекоба
- Я плачу тебе то, что ты зарабатываешь, парень, - говорил он, протягивая 10 рэндов в качестве премии после того, как Махонго раньше времени заканчивал разгружать огромный автофургон
Джекоб брал деньги, благодарил босса и был доволен. В конце концов, что еще нужно молодому рабочему парню? Было бы немного денег в кармане да угол, где можно переночевать. Правда, жить в тесном бараке в Александре не слишком приятно, но кто из его собратьев жил лучше?
Прозрение человека не наступает само по себе. Его надо выстрадать.
Если заглянуть в историю колонизации европейцами юга Африки, то можно проследить, как шаг за шагом белый человек пытался поставить на колени небелого, отобрать у него богатства.
1488 год... Португальский мореплаватель Бартоломео Диас держал курс на юг вдоль западного побережья Африки. Возникла необходимость пристать к берегу Диас отдал команду повернуть на восток. Корабль шел и шел, уже давно должен был появиться берег. Но огромный континент словно пропал. И тогда Диаса осенила догадка. 'На север!' - отдал он приказ. Через некоторое время корабль бросил якорь в заливе у южной оконечности Африки.
'По берегам в тех местах бродили многочисленные стада коров, за которыми наблюдали пастухи', - записал тогда мореплаватель. Залив так и назвали тогда - 'Бухта пастухов'. Последние, как выяснилось позже, принадлежали к племени кои-коин, позже белые прозвали их готтентотами.
Так для европейцев открылась дверь в Южную Африку.
В 1510 году первый португальский вице-король Индий Франсиско Д'Алмейда по пути в Лиссабон решил завернуть в Столовую бухту у южной оконечности Африки. Однако прием, который готтентоты оказали его людям на берегу, показался вице-королю холодным. Заносчивый Д'Алмейда снарядил экспедицию, вторгся в поселение кои-коин и попытался захватить детей заложниками. Но готтентоты, собравшись с силами, нанесли чужестранцам сокрушительный ответный удар. На берегу Столовой бухты воинственный Франсиско Д'Алмейда простился с жизнью, а вместе с ним еще 50 португальцев.
Эпоха порабощения Южной Африки наступила почти полтора столетия спустя. В 1652 году голландская Ост-Индская компания основала в районе мыса Доброй Надежды первое постоянное поселение. Его возглавил Ян ван Рибек. 'Кои-коин - это дикари, не имеющие сознания' - такова была его точка зрения на расовый вопрос, которая, кстати, не замедлила воплотиться в реальность в виде многочисленных карательных операций.
История помнит многие 'подвиги' белых на земле Южной Африки. Навеки вписана в географические справочники река Бладривер - Кровавая. Такое название она получила потому, что воды ее окрасила кровь трех тысяч африканцев, с которыми в 1838 году хладнокровно расправились белые. В анналах истории остался и 'Великий трек' уходившие от англичан буры переселялись с юга на северо-восток и отвоевывали себе жизненное пространство, огнем и мечом истребляли африканское население. Поначалу белый убивал человека с черной кожей лишь затем, чтобы занять его землю, отобрать скот. Со временем насилие превратилось в культ, в жизненную философию.
Говорят, что зарождение современного расистского общества в ЮАР началось с простого и доступного всем понятия 'лаагер'. Так называлось каре из фургонов, которое буры выстраивали в случае нападения на них африканских племен. Спрятавшиеся в 'лаагере' отстреливались от атакующих, не подвергая себя большому риску, и могли выдержать осаду в течение многих дней. Постепенно 'лаагер' превратился для буров из конкретного оборонительного сооружения в жизненную концепцию, смысл которой состоял в том, чтобы полностью оградить себя от небелых. Появилось даже выражение 'политика лаагера', некоторые историки и сейчас употребляют его вместо 'политики апартеида'.
Конечно, не каре из фургонов послужило причиной появления расизма в Южной Африке. Но кто знает, может быть, создавая апартеид, отцы современной ЮАР видели перед собой именно 'лаагер'. Ведь ныне, когда бурские фургоны канули в историю, права и неприкосновенность белой расы господ от посягательств африканцев оградило 'каре' расистских законов.
Вот некоторые из них.
Закон о регистрации населения. Предусматривал регистрацию всех проживающих в ЮАР по расовому признаку. Население делилось на три главные группы - европейцы, 'цветные' и африканцы. По завершении регистрации каждому вручалось удостоверение личности, в котором его расовая принадлежность навсегда заверялась несмываемой печатью.
Закон о расселении по расовым группам. Привел к созданию гетто.
Закон о пропусках. Запрещал проживание африканцев в районах, отведенных белым, без специального разрешения властей.
Закон об аморальности и смешанных браках (называемый также 'законом о разбитых сердцах'). Объявлял вето на браки между белыми и небелыми. Принятая позже поправка к нему запрещала и внебрачные связи между ними.
Список этот можно продолжить, но он занял бы слишком много места. Достаточно сказать, что с 1948 по 1963 год изощренное расистское воображение наплодило более восьмидесяти таких законов.
'Народ, который не блюдет чистоту своей расовой крови, разрушает тем самым целостность души своей нации во всех ее проявлениях', - эти человеконенавистнические слова взяты из опуса Адольфа Гитлера 'Майн кампф'. 'Я верю в политику раздельного развития рас'. Последняя фраза принадлежит уже другому автору, более современному - бывшему премьер-министру ЮАР Форстеру. Какая поразительная схожесть мировоззрений!..
Теперь, когда мы ведем беседу с Джекобом Махонго, он уже изучил подлинную историю своей страны, знает, в чем кроются корни несправедливости, расизма. Обо всем этом он узнал от товарищей из Африканского национального конгресса (АНК) - патриотической организации, ведущей борьбу против системы апартеида. Ему рассказали о том, как в 1912-м первые оппозиционные политические группировки страны объединились и создали Национальный конгресс уроженцев Южной Африки, который в 1923 году был переименован в Африканский национальный конгресс. Объяснили, что АНК борется не против белых, а за равноправие всех групп населения, проживающих в ЮАР. В 1955 году АНК вместе с другими организациями распространил свой программный документ - 'Хартию свободы'. 'Южная Африка, - говорилось в нем, - принадлежит всем, кто здесь живет, черным и белым'. Джекоб узнал, что в ответ на 'Хартию' в декабре 1956 года правительство арестовало более 150 членов этой организации - в основном руководителей и видных активистов. Всем им предъявили обвинение в заговоре с целью свержения существующего режима. В 1960 году АНК был запрещен. Азбуку борьбы за свободу и равенство, за национальные и социальные права угнетенного населения Джекоб постиг не сразу, для понимания происходящего в ЮАР ему понадобились многие месяцы упорной учебы.
А тогда, в Александре, молодой Махонго ни о чем таком не думал. По субботам он, как водится, захаживал в бар, заказывал виски, играл в карты, болтал о пустяках с приятелями. Пропустив по стаканчику, они тайком пробирались в женский квартал, где проживала возлюбленная Роберта - приятеля Джекоба. У той было много подруг, и, собравшись шумной компанией, они весело и бездумно проводили время.
- Только сейчас я осознаю, - говорит мой собеседник, - что был в том веселье сильный привкус горечи. Все походило на загул скорее с горя, чем с радости.
Александра - это гетто, непохожее на другие. Живут там в основном те, кто работает в городской сфере обслуживания или в качестве прислуги у частных хозяев. А кто не знает, что хорошая прислуга лишь та, которая не обременена семейными заботами и в любое время может выйти на работу. Поэтому официально за Александрой закреплен 'холостой' статус. Женщины и мужчины живут там в разных кварталах. Обзаводиться семьей запрещено. А если уж такое произошло, то южноафриканская 'демократия' предлагает альтернативу: или живите отдельно друг от друга, или убирайтесь в бантустан и там устраивайтесь как заблагорассудится. Второй вариант, всем известно, незавидный: в бантустане не найдешь ни жилья, ни работы.
Устраиваются кто как может. Но полиция постоянно проводит облавы в Александре и наводит там 'должный порядок', разлучая десятки супружеских пар...
Правую бровь Джекоба пересекает длинный и глубокий шрам. Он особенно четко выступает сейчас, когда мой собеседник взволнован и лицо его напряжено.
- Откуда это у тебя?
- Полиция. Первый урок классового сознания.
...Огромные полицейские фургоны, словно танки, вползли на улицы Александры. Они с черепашьей скоростью двигались по параллельным улицам, шаря фарами-искателями по темным закоулкам. Проехав несколько метров, фургон останавливался у очередного барака, и полицейские устремлялись во внутренний дворик. Иногда оттуда выволакивали полуодетых, отчаянно отбивающихся людей - мужчин, женщин, детей - и бросали в фургон. Обитатели Александры, увидев из окон происходящее, лишь зевали и отправлялись обратно в постель. Шла самая что ни на есть рутинная операция южноафриканской полиции - облава на нарушителей 'закона о пропусках'.
В ту ночь улов у блюстителей порядка был не слишком богатым. В стенном шкафу у Мириам, работавшей служанкой у адвоката, отыскали ее мужа - бывшего шахтера с золотых приисков, ныне безработного. Продавщица Элен нелегально впустила к себе сестру из Порт-Элизабета. А у Салли, работавшей в швейной мастерской, забрали старуху мать, которая раньше жила в бантустане Сискей, но, потеряв мужа-кормильца, вынуждена была отправиться к дочери. Теперь после непродолжительного пребывания в участке ей предстоял обратный путь - скорее всего навстречу голодной смерти.
...Джекоб со своим приятелем как раз находились в женском квартале Александры. Его походы туда уже не были бесцельными. Молодой Махонго всерьез ухаживал за обаятельной Мэри, нянчившей детей одного из иоганнесбургских коммерсантов.
Когда полиция въехала на улицу, где жила Мэри, они тихо сидели рядом в темном дворе барака. Мощный луч полицейского фонаря, направленный в лицо, заставил зажмурить глаза.
- Только не рассказывай мне, что ты ее брат, кафр! - с ухмылкой воскликнул сержант, державший фонарь. - Эй, Билл, погляди, здесь черномазый со своей милашкой.
Подошел второй полицейский - здоровенный угрюмый детина.
- Ну что расселись, - буркнул он. - Вставай да поживей в фургон. В участке разберемся.
Джекоб не шелохнулся. Страх парализовал его. 'В участке будут бить, может быть, даже посадят на несколько месяцев, - мелькало в голове. - Как глупо влип!'
Полицейские не были расположены ждать.
- Послушай, кафр, - раздраженно сказал сержант, - тебе не кажется, что ты ведешь себя нагло?
Он нагнулся и поднял с земли кусок толстого кабеля. Но Джекоб этого даже не заметил - он был объят паникой.
К реальности его возвратил страшный удар по лицу. Теплой струей по переносице потекла кровь. Только тогда Махонго вскочил со скамейки. Второй удар ожег ему спину. Джекоб метнулся к забору, мгновенно взобрался на него, спрыгнул в соседний двор и, не чуя ног, бросился бежать. Послышались ругательства полицейских, а потом все стихло.
Джекоб не помнил, как он оказался у мужских бараков. Там он замедлил шаг и вытер окровавленное лицо носовым платком. От обиды и злости боли почти не чувствовал, хотя рана оказалась глубокой и серьезной.
'С черной кожей от беды не убережешься', - написал в своей пьесе 'Сизве Баней умер' известный южноафриканский драматург Атол Фугард. Правоту этих слов Джекоб осознал полностью. После столкновения с полицией даже денежные подачки хозяина не доставляли ему удовольствия.
Шло время. Махонго стал серьезнее и собраннее. И не только потому, что по-иному стал смотреть на происходящее вокруг. Большие перемены произошли в его жизни: он женился - на той самой Мэри, с которой сидел во дворе во время полицейского налета. Их брак был зарегистрирован в бантустане Бопутатсвана, что, естественно, исключало возможность совместного проживания в Александре. Ведь Александра - 'холостое' гетто, там предоставляют лишь койку в комнате на 10-12 человек, а не супружеские апартаменты.
Сначало все шло гладко. Джекоб и Мэри по-прежнему жили в своих бараках, а встречались в старом, но довольно крепком сарае. Иногда они жили там по два-три дня, но эти периоды всегда были наполнены тревожным ожиданием полицейской облавы. Потом наступало время расставания, и страх перед полицией сменялся раздражением от серых безрадостных дней, глухой злобой на создателей южноафриканских порядков.
- Проходили недели, месяцы, - рассказывал Джекоб. - Я все больше осознавал, как до жути несправедливо устроена наша жизнь, в каких уродливых условиях мы существуем. Мне приходилось прятаться, словно преступнику, а 'вина' была лишь в том, что я обзавелся собственной семьей.
Подлинный крах наступил с рождением ребенка. Даже еще до рождения. Хозяева, недолго думая, выставили беременную Мэри за дверь, лишив средств к существованию.
Но то было только начало. Иоганнесбург не любит безработных, тем более африканцев. Не прошло и недели после увольнения Мэри, как ей пришел вызов из полиции.
Констебль, который дежурил в тот день, даже не удосужился взглянуть на нее, не то чтобы прислушаться к мольбам. Помусолив повестку, он заглянул в толстый регистрационный журнал.
- Личную книжку! - потребовал полицейский.
С замиранием сердца Мэри протянула ему документ. Жирные чернила фломастера крест-накрест перечеркнули штамп с надписью 'Разрешено проживание в Иоганнесбурге'. Случилось самое страшное. Ее, готовящуюся стать матерью, выгоняли из города, где жил и работал муж, где были друзья. Слезы застлали глаза, и она лишь услышала стук нового штампа, проставленного в книжке: 'Направляется на постоянное жительство в Бопутатсвану'. Это означало, что Мэри должна была тотчас же идти домой, собрать вещи и с утренним поездом отправиться в бантустан.
Она не подчинилась. Джекоб решил, что из своего барака в женской половине Александры Мэри должна съехать, чтобы не раздражать полицию. Договорились, что Мэри поселится в том самом сарайчике, где они нередко проводили время вдвоем. Они переоборудуют его под жилье: поставят кровать, маленький стол, шкаф, железную печку. Сарай заброшен, и по идее никто не должен обнаружить там Мэри с ребенком. Провизию будет закупать Джекоб.
Так и сделали, а через три недели у них родилась дочь.
Сначала все шло вроде бы спокойно. Джекоб продолжал работать в магазине, Мэри растила ребенка. Но в семье навсегда поселился страх. При каждом шорохе за стеной сарая Джекоб вскакивал и долго прислушивался, не идет ли кто. Нелегкое это дело - жить вне закона.
Так прошло больше полугода. Порой им казалось, что все не так уж плохо и дальше жизнь будет только улучшаться. Но возвращавшийся ночью страх не оставлял камня на камне ох построенных днем воздушных замков.
Смутное предчувствие приближающейся беды не обмануло. В Александру нагрянула новая облава. Когда полицейские фургоны въехали на улицы гетто, Мэри и Джекоб как раз кормили ребенка перед тем, как уложить его спать. В печке играл огонь, отбрасывая желтые блики на стены сарая. Ни Джекоб, ни Мэри не слышали, как на улицу, рядом с которой стоял их сарай, въехали полицейские, как двое блюстителей порядка с фонарями в руках прошли во двор. Молодоженов подвел свет, пробивавшийся сквозь щели между досок...
Удар кованого ботинка чуть не сорвал дверь с петель.
- Та-а-ак... - протянул полицейский. Он втиснулся в сарай и направил луч фонаря прямо в лицо Джекобу. Затем перевел луч на Мэри, на ребенка. - Нарушение 'холостого' статуса. Прекрасно. Ваши документы. Та-а-ак... Нарушение предписания о выезде в Бопутатсвану. Придется вам ненадолго расстаться, ребята. А ты, красотка, собирайся. И ребеночка с собой прихвати...
Ужас в душе Джекоба сменился яростью. Ему хотелось сорвать дубинку с пояса полицейского и размозжить ему голову. Но он сдерживал себя и лишь молча бросал на констеблей свирепые взгляды. А потом ярость уступила место тупой боли и отчаянию. Он смотрел, как Мэри, всхлипывая, собирала вещи, пеленала ребенка, и ему не верилось, что он видит ее в последний раз.
- Я и сейчас не верю, что мы больше не встретимся, - говорит мне Джекоб, глубоко затягиваясь сигаретой. - В ту ночь ее отправили в участбк. Она просидела там несколько суток, а затем ее посадили в поезд и отправили под конвоем навсегда в Бопутатсвану. Что она там делает одна с ребенком, без дома, без работы - понятия не имею. Дай бог, если еще жива!..
'Дай бог!' - подумалось мне. Но выжить там трудно. Более миллиона приписанных к бантустану африканцев вынуждены искать работу в ЮАР (бантустан считается 'самостоятельным' государством в государстве, поэтому для жителей его 'в ЮАР' звучит действительно как 'за границей') и продавать свои рабочие руки на правах иностранцев, то есть задешево. Но для Мэри в ЮАР путь закрыт.
Ночной полицейский рейд стал той последней каплей, что переполнила чашу терпения Махонго. Всю ночь он просидел один в пустом сарае, куря сигарету за сигаретой, а наутро направился к хозяину магазина и попросил расчет. Тот удивленно вытаращил глаза, но, ни слова не говоря, выдал деньги. В тот же день Джекоб добрался на попутных грузовиках до Мафекинга, а затем нелегально перешел границу Ботсваны. Единственное, о чем жалел Махонго, - что не сделал этого раньше, когда жена была еще рядом с ним. Перебраться сюда, в Мапуту, Джекобу помогли товарищи из АНК.
...Солнце клонилось к закату, и в кафе, где сидели мы с Джекобом, приходили все новые и новые посетители. Вокруг нарастали шум и оживление.
Мы поняли, что пора идти.
- Ты знаешь, - сказал мне на прощанье Джекоб, - я никогда не представлял себе, что значит для человека задаться какой-нибудь целью. А теперь знаю. Я решил, что никогда не вернусь в ЮАР рабом, как прежде. Или свободным, равноправным человеком, или...
Что будет в противном случае, Джекоб не сказал. Но по выражению его лица было ясно, что он полон решимости добиться своей цели...
____________________________________________
Знал ли Христос квантовую механику? ("Вокруг света", Россия)
