4. Восточная политика: результаты на 2006 г.
В польском политическом дискурсе понятие 'Восток' (Wschód) традиционно используется в отношении ближайших восточных соседей Польши - с одной стороны, территорий, входивших в состав Первой и Второй Речи Посполитой, а с другой - России. Последние полтора десятилетия это понятие порой толкуется расширительно, и к 'Востоку' также относят государства бывшего СССР и бывшего соцлагеря. Характерно, однако, четкое различение между этим 'Востоком' и Востоком, обозначаемым словом Orient (это 'экзотические' восточные страны, не примыкающие непосредственно к границам Польши, иными словами, то, что под Востоком традиционно понимается в Европе). Можно провести параллель между польским 'Востоком' и российским 'ближним зарубежьем': в обоих случаях речь идет о странах, исторически и культурно связанных, соответственно, с Польшей и Россией.
Современный этап польской восточной политики начинается c 1989 г., поскольку выход из советской сферы влияния позволил этой стране впервые за несколько десятилетий приступить к формированию самостоятельной политики в отношении СССР, а вскоре - и государств, возникших на его обломках. Ситуация, возникшая после 1991 г., была для Польши уникальной, поскольку ее соседями впервые стали независимые Белоруссия и Украина - если не считать опыта взаимоотношений с Литвой в межвоенный период, ранее речь шла об отношениях или с Россией/СССР или с национальными меньшинствами на восточных окраинах ('кресах') страны. Впрочем, возможность появления этих государств и будущие взаимоотношения Польши с ними серьезно рассматривались деятелями польской эмиграции еще с 1950-х гг. Парижский журнал 'Kultura' (Е. Гедройц, Ю. Мерошевский) был главным проводником идеи об историческом примирении и налаживании добрососедских отношений с литовцами, белорусами и украинцами, призывая польскую общественность осознать, что именно они, а не Россия, являются восточными соседями Польши. В 1991 г. представился шанс опробовать эти идеи на практике.
Однако к тому времени была сформулирована основная внешнеполитическая задача Польши - интеграция в структуры западного мира. По определению И. Стшельчик, восточная политика после 1989 и, особенно, 1991 г. была ни чем иным, как 'бегством с Востока' (1). Вывод российских войск с польской территории в сентябре 1993 г. окончательно открыл Польше 'дверь на Запад'. С этого времени, несмотря на все декларации о сотрудничестве и выражения моральной поддержки новым независимым государствам, восточное направление явно стало второстепенным. Кроме того, в условиях сложной экономической ситуации у польского государства просто не было ресурсов на осуществление каких-либо масштабных 'восточных' проектов.
Вхождение Польши в западные структуры было оформлено вступлением в НАТО в 1999 г. и ЕС в 2004 г. Через полгода после вступления в ЕС на восточном направлении произошел перелом - на Украине начались массовые волнения, приведшие к 'оранжевой революции'. Активное участие польских государственных структур и общественности в 'революции' позволило некоторым говорить о том, что современная польская восточная политика, наконец, начала приносить плоды. Впрочем, по мнению многих наблюдателей, активная позиция Польши была всего лишь реакцией на текущие события, а не проявлением продуманной стратегии. Вскоре стало ясно, что революция не только не 'перекинулась' на Минск и Москву, что пророчили некоторые публицисты, но и начала менять вектор своего развития и на самой Украине.
Тем не менее, 2004 г. следует признать столь же важной вехой в современной восточной политике Польши, сколь 1993 г. - год вывода российских войск. Став членом Евросоюза, Польша получила новые возможности реализации своей внешней политики и способность влиять на формирование восточной политики ЕС. Кроме того, повысилась ее привлекательность для постсоветских стран в плане выстраивания отношений с Западной Европой. Так, Польша является одной из немногих стран-членов ЕС, последовательно выступающих за принятие Украины в его ряды, что было одним из факторов, укрепивших ее позиции на Украине в ходе 'оранжевой революции'.
Восточная политика - концепции и реальность (В начало)
Польские политологи и публицисты почти единодушно сетуют на то, что за последние полтора десятилетия ни одно правительство не выработало ясной концепции восточной политики Польши. Это, впрочем, неудивительно, учитывая маргинальное положение 'Востока' во внешнеполитическом курсе страны в изучаемый период. Между тем, очевидна потребность в такой концепции. Об этом говорит не только обилие публикаций на 'восточные' темы в польской прессе, но и активное изучение 'восточной' проблематики как в высших учебных заведениях, так и в специализированных исследовательских центрах.
Следует отметить, что в Польше печатные издания обладают несравненно большим влиянием на общественное мнение и умонастроения политического класса, чем в России. Наиболее влиятельные общенациональные издания регулярно помещают на своих страницах материалы о политике и истории России, Украины, Белоруссии. Среди них - газеты Rzeczpospolita, Gazeta Wyborcza, Tygodnik Powszechny, журнал Wprost. Эти издания можно назвать выразителями интеллектуального мэйнстрима в том, что касается восточной политики. Альтернативную точку зрения представляют издания, характеризующиеся как левые и левоцентристские: газеты Trybuna и Nie, журналы Przegląd и, в некоторой степени, Polityka. Впрочем, по сравнению с перечисленными изданиями, восточная проблематика обсуждается в них гораздо реже.
Среди научных и аналитических организаций, занимающихся исследованиями отношений с 'Востоком', можно выделить Центр восточных исследований (Ośrodek Studiów Wschodnich) и Фонд Стефана Батория (Fundacja Stefana Batorego) в Варшаве, Коллегию Восточной Европы (Kolegium Europy Wschodniej) во Вроцлаве, Институт Центрально-Восточной Европы (Instytut Europy Środkowo-Wschodniej) в Люблине. Под эгидой Варшавского университета действует Центр изучения Восточной Европы (Studium Europy Wschodniej), задача которого заключается в подготовке специалистов по 'восточным вопросам', причем наряду с польскими студентами в нем обучаются студенты из стран бывшего СССР, получающие стипендию польского правительства. С вышеуказанными исследовательскими центрами связаны фигуры, имеющие немалое влияние на современную польскую политику, особенно, ее идеологический аспект. Так, в состав совета вроцлавской Коллегии Восточной Европы входят практически все значимые фигуры, имеющие отношение к восточной политике Польши. Среди них - посол ПР в России Е. Бар, главный редактор 'Тыгодника Повшехного' А. Бонецкий, американский политолог З. Бжезинский, директор департамента восточной политики МИД ПР В. Зайончковский, бывший председатель Института национальной памяти Л. Керес, бывший посол ПР в США Е. Козьминьский, директор Центра изучения Восточной Европы Я. Малицкий, главный редактор журнала Arcana А. Новак, а Центр восточных исследований возглавляет Яцек Чихоцкий, который, по утверждению газеты Rzeczpospolita (2), входит в ближайший круг доверенных лиц президента Л. Качиньского.
Кроме того, 'Восток' по-прежнему играет важную роль в массовом сознании. С образом России тесно связана национальная мартирология, в которой она традиционно играет в ней роль 'палача'. В свою очередь, массовые переселения после второй мировой войны привели к возникновению польской разновидности 'остальгии' (3), подавлявшейся в годы ПНР, а после смены режима превратившейся в 'кресоманию' (4). Еще живо поколение репатриантов, действуют многочисленные организации 'кресовяков', т.е. жителей бывших восточных воеводств Польши, вошедших после 1939 г. в состав СССР. Наконец, если речь идет о национальных стереотипах, то, по данным опросов, в общественном мнении существует сформировавшийся стереотипный образ каждого из восточных соседей Польши (в основном, негативный).
Таким образом, говоря о восточной политике Польши, нельзя ограничиваться лишь внешнеполитическим курсом того или иного правительства, а следует учитывать деятельность разнообразных неправительственных институтов и принимать во внимание огромный культурный и эмоциональный пласт, который проявляется в разных формах в тех или иных действиях Польши на мировой арене.
Несмотря на то, что после 1989 г. не было создано единой концепции польской восточной политики, существует теоретическая база, к которой постоянно обращаются как политики, так политологи и публицисты. Неизменной популярностью на всем протяжении рассматриваемого периода пользуется концепция Гедройца-Мерошевского, о которой говорилось выше. К наследию 'Культуры' в той или иной мере апеллируют представители почти всех сил на польской политической арене. Но, кроме того, сохраняет свою актуальность противопоставление 'ягеллонской' внешней политики 'пястовской', сложившееся в двадцатые-тридцатые годы ХХ века. Речь идет о геополитических концепциях, связанных с именами Юзефа Пилсудского и Романа Дмовского, на которых стоит остановиться подробнее.
Для Юзефа Пилсудского основным фактором, определявшим ход польской истории был конфликт 'между европейско-латинской Польшей и азиатско-монгольской Россией' (5). Видя главного врага в России, Пилсудский утверждал необходимость создания настолько сильной Польши, чтобы она была в состоянии отразить напор как Запада, так и Востока. С этим были связаны две концепции: федеративная и прометейская. Пилсудский видел будущую Польшу федерацией народов Речи Посполитой; некоторые из которых должны были сформировать единое государство, другие сохранить автономию, а третьи - быть связанными постоянным союзом (6). Ключевую роль в обеспечении национальной безопасности Польши Пилсудский и его сторонники видели в независимости Украины (при том, что западноукраинские земли со Львовом должны были безусловно остаться в составе Польши). Ослабление России Пилсудский считал главной геополитической задачей Польши, и этому должна была служить концепция прометеизма, политической целью которого являлось 'разбитие российского государства на основные составные части и освобождение силой включенных в его состав стран' (7).
Концепция Дмовского основывалась на непреодолимости славяно-германского конфликта и необходимости взаимовыгодного польско-российского союза для противостояния германской экспансии, от успеха которого зависело, по его мнению, будущее как Польши, так и России. Он считал, что поляки слишком слабы, чтобы эффективно управлять всеми восточными землями, некогда входившими в состав Речи Посполитой, следовательно, эти земли следовало разделить на две части: 'западная часть, где польский элемент многочислен и польское влияние решительно превозмогает, принадлежала бы польскому государству, а восточная часть осталась бы во владении России'. Таким образом, в границах польского государства оказались бы этнически польские земли и территории, где поляки составляют меньшинство, но доминируют культурно и в состоянии полонизировать непольское население (8).
История распорядилась так, что наиболее последовательным проводником концепции Дмовского оказался И. Сталин, превративший Польшу в практически мононациональное государство, вернувший ее в 'пястовские' границы и формально закрывший 'восточный вопрос'. В сегодняшней Польше основной политической силой, утверждающей преемственность идеям Дмовского, является 'Лига польских семей' (ЛПР), вошедшая в мае 2006 г. в правящую правительственную коалицию. Впрочем, лидеров ЛПР роднит с национал-демократами межвоенного периода акцент на необходимости патриотического воспитания, верности традиции и укреплении национальной идентичности, в то время, как идеи союза с Россией отошли в прошлое.
'Ягеллонское' видение восточной политики пользуется в современной Польше куда большей популярностью. Его элементы прослеживаются в выступлениях ведущих политиков и интеллектуалов. Центральным для неопилсудчиков, к которым можно отнести деятелей правоконсервативного и праволиберального крыла, является постулат о роли Польши как регионального лидера и посредника между Западной Европой и постсоветскими государствами.
Структура и задачи восточной политики (В начало)
Анализ современных подходов к формулированию восточной политики Польши показывает неизменно важную роль исторического фактора. Общность Польши, Белоруссии и Украины в рамках первой Речи Посполитой часто представляется как одно из оснований, на которых должна выстраиваться политика в отношении этих государств. Вместе с тем, исторический опыт отношений с Россией (подчинение и разделы Польши, положение сателлита СССР) является обоснованием геополитического выбора - стремления в евроатлантические структуры. Однако именно в связи с такой исторической ориентированностью понятие 'восточная политика' зачастую лишается смысла, если речь идет о реальной внешней политике государства, а не о комплексе представлений о 'Востоке'. Политолог С. Дембский справедливо отмечает, что употребление этого термина 'зачастую имеет характер интеллектуального ритуала, диктуемого требованиями политической корректности' (9). В действительности же отношения Польши с ее восточными соседями формируются, прежде всего, на двусторонней основе, при чем исторический опыт уступает место текущей внешнеполитической конъюнктуре.
С конца 1990-х годов в понимании восточной политики появляется новый элемент, связанный с осознанием того, что вступление в ЕС даст Польше возможность влиять на формирование 'восточной политики Евросоюза'. В документе польского МИД, озаглавленном 'Восточная политика Европейского Союза в перспективе вступления в него государств Центрально-Восточной Европы - точка зрения Польши' (10) отмечается, что 'в силу своего положения на восточных рубежах расширенного ЕС Польша особенно заинтересована выработкой последовательной политики Европейского Союза в отношении всего постсоветского пространства, включающего в себя государства Восточной Европы, Закавказья и Средней Азии'. Таким образом, восточная политика Польши разрабатывается и в более широком международном контексте. Помимо ЕС в нем очевидна роль США, которые признают Польшу одним их своих ключевых союзников в Европе. Зачастую именно в лице США, а не западноевропейских партнеров Польша находит союзника в продвижении своих внешне-политических целей на востоке, примером чему может служить 'оранжевая революция' на Украине.
Наконец, еще одной сферой, в которой 'осуществляется' польская восточная политика, является внутриполитическая арена. Иллюстрацией этого тезиса может вновь послужить украинская 'оранжевая революция', ставшая, по мнению многих аналитиков, сильнейшим моральным стимулом для поляков после движения 'Солидарности'. А к августу 2005 г. когда отмечалась 25-ая годовщина образования профсоюза, сформировалась точка зрения, согласно которой победа украинской оппозиции подтвердила историческую правоту польского движения сопротивления коммунистическому режиму.
Исходя из всего этого, структурировать специфические задачи польской восточной политики можно следующим образом:
1. в плане двусторонних отношений
- Поддержка 'сил, борющихся за демократию и независимость (11)' для того, чтобы не допустить восстановления контроля России над Украиной и Белоруссией. Эта цель, провозглашенная еще в начале 1990-х г., остается актуальной по сей день. Влиятельный аналитик Б. Сенкевич заявляет: 'Не подлежит сомнению, что основной целью польской политики на Востоке, причем обуславливающей все другое, является нейтрализация России в Европе' (12).
- Распространение польского политического и культурного влияния на основе исторической общности (Украина, Белоруссия) или традиций особых отношений с определенной группой интеллигенции (Россия, см. ниже);
- Политика в отношении соотечественников. По данным организации Wspólnota Polska, польская диаспора ('Полония') насчитывает около 16 млн. человек, из них на 'Востоке' проживает более 1,5 млн. чел.;
- Историческая политика. Имеет несколько аспектов, самым заметным из которых являются требования к России о признании катынского преступления актом геноцида и наказании его исполнителей. Кроме того, речь идет о выработке общей оценки некоторых исторических событий и совместной разработке школьных учебников.
2. в международном контексте
- Повышение авторитета Польши в ЕС путем разработки и реализации восточной политики Евросоюза, в т.ч. создание Польше имиджа 'эксперта по Востоку' и 'моста', связующего запад и восток Европы;
- Укрепление роли Польши как основного союзника США в континентальной Европе путем продвижения программы демократизации постсоветских стран;
Поддержка планов расширения НАТО и ЕС на восток, основанная на убеждении в том, что интеграция в эти структуры не имеет альтернативы в качестве модели преодоления цивилизационного отставания постсоветских государств (13).
- Реализация исторической политики, прежде всего, в отношении России, путем вынесения исторических проблем на европейскую арену. Примером этому может служить Резолюция Парламентской Ассамблеи Совета Европы N1481 'О необходимости международного осуждения преступлений тоталитарных коммунистических режимов', принятая при активном лоббировании представителей Польши и других стран бывшего советского блока.
3. во внутриполитическом контексте
- Использование 'восточной' тематики в идеологических целях. Выше говорилось о восприятии 'оранжевой революции' как 'морального стимула', актуализированного в ходе празднования 25-летия 'Солидарности', которое, кстати, прошло за несколько месяцев до парламентских и президентских выборов. Стоит отметить, что партия 'Право и справедливость', пришедшая к власти осенью 2005 г., одним из ключевых пунктов своей программы сделала 'моральное очищение' общества, в том числе, через обращение к традициям первой 'Солидарности' (14). Активное участие лидеров партии в украинских событиях можно рассматривать как один из этапов накопления морального 'капитала' в преддверии выборов - представители тогдашней оппозиции могли высказываться в Киеве гораздо откровеннее, чем официальные лица и, несомненно, их выступления предназначались не только для украинской, но и для польской аудитории.
Как уже отмечалось, 'восточная тема' постоянно присутствует в общественных дебатах, независимо от актуального состояния политических отношений Польши с 'Востоком'. Опросы общественного мнения, проводимые с конца 1980-х гг., показывают, что в отношении восточных соседей у поляков сформирован ряд устойчивых стереотипов. Исследование Я. Блушковского показывает, что восточных соседей польское массовое сознание наделяет чертами, представляющими собой противоположность чертам присущим кругу западной цивилизации, а частота наделения народов негативными чертами превышает в случае белорусов, русских и украинцев средний показатель по 31 из 39 предложенных характеристик (15).
Для польских СМИ характерно освещение 'восточной' темы с представлением восточных соседей в качестве своеобразной 'черной дыры Европы', что еще более усугубляет имеющиеся стереотипы. Обилие подобных материалов связано в значительной степени со спецификой журналистской работы: 'Восток' является неисчерпаемым источником 'горячих' тем, особенно популярных среди читателей. Отличный от западного жизненный уклад, проявления феномена homo sovieticus, примеры огромных социальных диспропорций, насилие в Чечне - все это живо интересует польскую общественность. Но, вместе с тем, подобные материалы создают контраст с польской действительностью, напоминая, с одной стороны, 'полувосточной польской душе' (определение Б. Лаговского) о том, что ее место - на Западе, а с другой - подчеркивая привлекательность Польши для ее менее преуспевших в цивилизационном развитии восточных соседей, возможность ее превращения в центр притяжения для этих стран. Это может служить мощным психологическим фактором для польского общества, по-прежнему испытывающего трудности системной трансформации.
Специфика отношений Польши с Россией, Украиной и Белоруссией (В начало)
Для польской восточной политики традиционно характерны две тенденции, которые можно условно назвать активной и пассивной. Активная тенденция берет свое начало в первой половине XIV в., когда Польша приступает к территориальной экспансии на восток. С усилением русского государства и потерей в 1654 г. левобережной Украины начинает преобладать пассивная тенденция, заключающаяся в отражении российской экспансии. Впрочем, о ее 'пассивности' можно говорить лишь в том смысле, что она является реакцией - зачастую весьма деятельной - на действия России, формирующей геополитическую ситуацию, в которой вынуждена действовать Польша. Так, после разделов Польши часть польской элиты выступает в непримиримой оппозиции Петербургу, выражением которой стали польские восстания 1831 и 1863 гг. и сформированный в их результате образ 'поляка-бунтаря', распространенный в XIX в. как в России, так и в Западной Европе. Кроме того, полякам удалось склонить на свою сторону западную общественность, представив 'конфликт между двумя нациями как столкновение между светом и тьмой' и придав ему 'чуть ли не метафизическую окраску' (16). Как отмечает С. Дембский, 'поляки испробовали практически все возможные концепции развала имперской России: от идеи заключения под руководством Польши многонационального союза народов империи против царской власти, до идей сотрудничества с революционным движением и даже партией большевиков и концепции вбивания клина между русским народом и советской властью (17)'.
После восстановления в 1918 г. польской государственности некоторое время доминирует активная тенденция. Ю. Пилсудский стремится претворить в жизнь концепцию федерации Польши с ее восточными соседями - Литвой, Белоруссией и Украиной, а также ищет в России силы, которые, придя к власти, могли бы сформировать дружественное Польше или даже ориентирующееся на нее правительство. Однако после заключения Рижского мирного договора речи об активной восточной политике в отношении СССР не идет, хотя в 20-е-30-е гг. и развивается концепция прометеизма, о которой говорилось выше. Основным вопросом восточной политики становится, по сути, выработка курса в отношении национальных меньшинств, составляющих до трети населения страны, в условиях окрепшего национализма, в особенности, украинского.
После второй мировой войны, в результате вхождения Польши в сферу влияния СССР, понятие восточной политики теряет свою актуальность и существует лишь в концепциях интеллектуалов-эмигрантов и противников коммунистического режима внутри страны. В статье 'Поляки и восточный вопрос', опубликованной в подпольном журнале Niepodległość в 1983 г. Е. Таргальский выделяет четыре группы оппозиционеров в зависимости от их позиции по восточному вопросу: 1) соглашателей и борцов за 'суверенность в рамках восточного блока' (А. Михник); 2) признающих право народов на самоопределение, но не определившихся в своем отношении к конкретным национальным движениям; 3) сторонников Мерошевского, считающих главной задачей свержение коммунизма и предусматривающих возможность как распада СССР, так и его превращения в демократический союз государств и 4) выступающих за распад СССР на полностью суверенные демократические государства, часть которых связала бы себя конфедеративными узами с Польшей (18). К последним он относит себя и своих единомышленников из журнала Niepodległość).
Можно сказать, что в 1989-1991 гг. каждая из этих тенденций наложила свой отпечаток на польскую восточную политику. Польский сейм приветствовал принятые летом 1990 г. 'декларации о суверенитете Украины и Белоруссии, а с осени 1990 г. проводилась политика 'двухколейности' (dwutorowość), то есть развития отношений одновременно с союзным центром и отдельными республиками. Однако в 1991 г., в условиях противостояния между союзным и российским руководством польская дипломатия сделала ставку на СССР, который во всей второй половине 1991-го года был основным партнером для Польши (19).
Вместе с тем, акторами восточной политики были, помимо министерства иностранных дел, также Сейм, Сенат, политические партии и неправительственные организации. Как отмечает С. Дембский, 'дипломаты в большей степени сосредоточивали свои усилия на поддержании хороших отношений с Москвой, в то время, как другие институты могли проявлять большую активность в поддержке дезинтеграционных сил в европейских республиках Советского Союза (20)'.
Как отмечалось в начале этой статьи, после вывода российских войск восточное направление стало в польской внешней политике второстепенным и вновь оживилось после формального 'возвращения Польши в Европу'. Очевидно, что сверхзадачей современной восточной политики является укрепление активной тенденции и преодоление пассивной. Последнее возможно лишь в рамках межгосударственных структур: НАТО и ЕС, поэтому для того, чтобы быть эффективной, восточная политика Польши должна формироваться в Брюсселе и Вашингтоне путем лоббирования важных для Варшавы тем. Вместе с тем, очевидно, что в настоящее время взаимодействие между Польшей, ЕС и НАТО еще не находится на таком уровне, чтобы Польша могла передать партнерам свои представления о восточной политике, а ее международного влияния недостаточно для того, чтобы определять ход политического развития Украины и Белоруссии, хотя наращивание такого влияния, несомненно, является одной из стратегических целей Польши.
Как уже отмечалось, большинство исследователей сходится во мнении о том, что реальные отношения Польши с восточными соседями говорят, скорее, об отсутствии разработанной концепции восточной политики, чем о ее наличии. Тем не менее, многие конкретные шаги Польши на восточном направлении после 1989 г., даже не являясь элементами какой-либо последовательной стратегии, подтверждают актуальность концептуальных предпосылок, описанных выше.
В отношении России польская политическая и интеллектуальная элита продолжает задаваться вопросом о направлении развития 'еще не завершенного процесса превращения России/СССР из советской тоталитарной империи в более-менее нормальное государство (великую державу) (21)'. На эту тему проводятся многочисленные научные конференции, публикуются статьи и монографии. Для Польши имперский статус России имеет вполне конкретное выражение в распространении ее влияния на Украину и Белоруссию. При этом, если в 1990-е годы подчеркивалась политическая нестабильность России и утрата ею контроля над сопредельными государствами, то с начала ХХ в. все чаще говорится о возрождении традиционного российского империализма на основе обретения Россией статуса энергетической супердержавы. Именно энергетика видится орудием установления контроля России над сопредельными государствами. В связи с этим говорится необходимости создания механизмов противодействия 'энергетическому шантажу' России - эти призывы резко активизировались после российско-украинского 'газового кризиса' в январе 2006 г. По мнению ряда польских аналитиков, рано или поздно Россия использует 'газовое оружие' против Польши. Так, Е. Новаковский считает, что Россия как минимум с середины 1990-х годов проводит при помощи своего лобби в Польше последовательную энергетическую политику, направленную, в частности, на недопущение диверсификации импорта энергоносителей. C 2005 г. особую тревогу в Польше вызывает российско-германский проект газопровода 'Северный поток' (ранее - Североевропейский газопровод). Министр обороны Р. Сикорский сравнил его в мае 2006 г. с пактом Молотова-Риббентропа, а Е. Новаковский считает, что газовый контракт агрессивнее пакта 1939 г., бывшего формально пактом о ненападении (22).
Особую роль в российско-польских отношениях играет т.н. историческая политика. Речь идет о принципиально разном видении Россией и Польшей причин и последствий второй мировой войны, а также о признании расстрела НКВД польских офицеров в 1940 г. актом геноцида. Ряд аналитиков считает, что 'историческая политика' может быть средством дипломатического наступления на Россию. По словам Б. Сенкевича, Польша должна 'подготовить. . . хорошо составленный, с показаниями и фактографией, иск в международный трибунал, но не подавать этот иск, а начать обсуждать с россиянами все другие вопросы (23)'. Целью такого иска были бы финансовые компенсации, сумма которых была рассчитана группой польских историков и экономистов накануне 60-летия победы во второй мировой войне и составила 150 миллиардов долларов.
Особое звучание в контексте польско-российских отношений имеет вопрос о политике России в Чечне. Основным мотивом ряда влиятельных публицистов является близость исторической судьбы Польши и Чечни как жертв российского империализма. Следует отметить, что высокопоставленные польские официальные лица склонны к осторожным высказываниям на тему Чечни. Однако местные власти, равно как неправительственные организации и представители интеллектуальной элиты, более прямолинейны в своих оценках и действиях. Некоторые инциденты, происшедшие на 'чеченской' почве становились причиной серьезного охлаждения польско-российских отношений. К таковым следует отнести: открытие в январе 1995 г. в Кракове на основании постановления городского совета 'чеченского информационного центра' - фактически представительства чеченских сепаратистов, функционировавшего до 2004 г.; проникновение группы польских сторонников чеченских сепаратистов на территорию российского консульства в Познани в феврале 2000 г.; присвоение в марте 2005 г. имени Д. Дудаева одной из варшавских площадей (по инициативе тогдашнего мэра Л. Качиньского); а также реакцию польских СМИ на трагедию в Беслане (24).
Однако в последнее время настроения несколько меняются. С одной стороны, причиной тому служит дискредитация идей 'борьбы за независимость Кавказа' чудовищными терактами, а также рост опасений перед терроризмом, связанный с участием польских войск в операции США в Ираке. С другой стороны, увеличивающееся число беженцев из Чечни (которые, прибывая в Польшу из-за ее восточной границы, остаются здесь по договоренности с другими странами ЕС) вызывает порой общественное недовольство (25).
Следующим специфическим для польско-российских отношений вопросом является проблема Калининградской области, единственного региона России, граничащего с Польшей. Уже в октябре 1992 г. был подписан ряд соглашений об экономическом сотрудничестве между областью и приграничными польскими воеводствами. Однако более, чем за десять лет, это сотрудничество не вышло на должный уровень, в частности, в связи с тем, что приграничное Вармийско-Мазурское воеводство является одним из беднейших регионов Польши (26). Тем не менее, именно Польша, наряду с Литвой является основным экономическим партнером области, что создает уникальную ситуацию, при которой связи россиян с соседними странами крепче, чем с собственно Россией. По-этому появляются проекты включения Калининграда в 'европейскую систему кровообращения', предполагающие 'формирование проевропейской элиты, особенно среди молодого поколения жителей анклава (27)'.
Формирование 'новых элит' - это, вообще, одна из важных тем польской восточной политики. Прежде всего, в отношении Украины и Белоруссии, но также России. Этой цели призваны служить различные культурные инициативы, в том числе, издающийся в России под редакцией Е. Помяновского журнал 'Новая Польша'. Главной его задачей можно считать донесение до российской общественности идеи Гедройца-Мерошевского о том, что Польше необходимо 'иметь самые лучшие отношения, но при одном условии: не ценой независимости и жизненных интересов наших общих соседей (28)'.
В этой связи стоит отметить характерное для польского мышления о Востоке различение, проводимое между российским государством и русским народов. Негативное отношение к первому принимается как должное. Большинство авторов подчеркивает, что врагом Польши является империалистическая (официальная) Россия. Такой России противопоставляется 'другая' Россия, 'Россия демократов, Россия 'Мемориала', Россия Сахарова и Ковалева (29)'. Именно 'другая Россия' призвана быть основной аудиторией, в частности, журнала 'Новая Польша'. Впрочем, не все согласны с этой точкой зрения. Е. Новаковский считает, что российские либералы, якобы готовые разделить польскую точку зрения - это миф, поскольку 'их восхищение Западом и готовность ввести Россию в Европу оговариваются одним условием: войти в Европу Россия может только как мощная и равноправная империя' (30).
Стратегическое видение отношений с Россией определяет, в значительной мере, политику Польши в отношении Украины и Белоруссии. С точки зрения Польши, независимая Украина являлась и является главным препятствием восстановлению российской империи в каком-либо виде. Стратегическое значение независимой Украины для Польши президент Валенса определил в 1994 г. словами 'нет свободной Польши без свободной Украины' (31). Поддержка независимости Украины осуществлялась порой в ущерб интересам самой Польши, о чем свидетельствует отказ польских властей от проведения второй нитки газопровода 'Ямал-Европа' по территории Польши, а не Украины.
Помимо укрепления независимости Украины, Польша выступает за ее интеграцию в евроатлантические структуры, стремясь играть роль 'фактора, стимулирующего проевропейскую ориентацию во внешней политике Украины' (32). Так же, как и в случае с балтийскими государствами, Польша приветствовала расширение сотрудничества Украины с НАТО, выражением которого стала подписанная в июле 1997 г. 'Хартия об особом партнерстве НАТО-Украина'.
После вступления Польши в ЕС и 'оранжевой революции', придавшей мощный импульс украинским планам европейской интеграции, польская дипломатия усилила проукраинское лоббирование в европейских столицах и Вашингтоне. Польша надеется, что, благодаря ее усилиям, Украина войдет в Евросоюз не позже 2020 г. (33) Вместе с тем, идею о вступлении в НАТО в 2006 г. поддерживало не более 20% граждан Украины. Как отмечает журналист газеты Rzeczpospolita, 'требуются немалые усилия и проевропейских украинских политиков, и Европы, и НАТО, в том числе, Польши' для того, чтобы 'убедить украинское общество в том, что североатлантический альянс - не безвольный антироссийский инструмент в руках нехороших американских империалистов [а] шанс на скорую модернизацию Украины и приближение к европейским стандартам (34)'. Таким образом, формирование позитивного образа НАТО на Украине можно считать одним из конкретных направлений польской политики в отношении этой страны.
Так же, как в отношениях с Россией, исторические споры были на протяжении рассматриваемого периода постоянным элементом польско-украинских отношений. Одной из ключевых исторических проблем была ситуация вокруг кладбища 'польских орлят' во Львове, урегулированная только в 2005 г. Следует отметить, что ее решению препятствовали силы, составившие позже ядро 'оранжевой коалиции', поэтому компромиссное решение следует расценивать как благодарность Польше за поддержку 'оранжевой революции. Между тем, готовность к разрешению исторических вопросов с Польшей неизменно демонстрировал президент Кучма, который, в частности, в мае 1997 г. он вместе с А. Квасьневским подписал 'Совместное заявления президентов Польской Республики и Украины о понимании и примирении'.
Стоит отметить, что проблема Волыни поднимается в польских СМИ гораздо реже, чем 'катынское дело' и почти никогда - a финансовом аспекте. Бывший председатель Института национальной памяти (IPN) Л. Керес ответил отказом полякам родом с Волыни, требующим квалифицировать и это преступление как геноцид, аргументируя это тем, что, во-первых, трагедия произошла в ходе боевых действи
