И 'ихние', и наши телеканалы на этой неделе первым номером новостей поставили сообщение о смерти Нонны Мордюковой. В обход парламентских драк, издыхания доллара, саммита 'большой восьмерки'... И остальной суеты, которая истинно кажется бессмысленной рядом с этим - физическим отсутствием артистки, которая для меня и для вас была родственницей. Близкой или дальней - неважно. Была родней. Пожалуй, даже родиной - только с маленькой буквы.
Все стремительно в минутных сюжетах об этом уходе: 'Была; жила; снималась; вышла замуж за Штирлица; разошлась; не сыграла Аксинью; потеряла сына...' Титры печали, отснятой судьбой киноленты. Правда, есть и более развернутые вариации на тему. Когда каналы-миллиардеры сочиняют желтые 'слезы' из серии ЖЗЛ - о любовных похождениях нищенствующих артистов: 'Были, жили, влюблялись...'
Но вот после вести о ее уходе в ежедневной газете зацепила фраза: 'В последние годы жила только на пенсию и прибавку в двадцать долларов'. 'Была'. 'Жила...'? 'Двадцать долларов' отступных? Такова 'цена' тех судеб - с пока еще не смытого целлулоида.
***
Мордюкову редко продавали в пучке ходовых открыток актеров советского кино в киосках 'Союзпечати'. Помню, в детстве выменял пару ее эксклюзивных фото - 'баш на баш' за контрольные. Видимо, и тогда она была не 'формат'. Прежде не носила париков. Даже губы редко красила. Только в старости и появился темный ее паричок (словно бы взятый напрокат у Элизабет Тейлор). И не тайная, а явная пластика прошлась по суровым чертам лица, будто бы на исконном черноземе вдруг выросла не пшеница, а импортные орхидеи.
Рядом с какой-нибудь Светличной (или Фатеевой, или Скобцевой) - популярными лицами из тех же пучков 'Бюро пропаганды советского искусства' - Мордюкова выглядела таки дикаркой. Не такая, как все, - и все тут. Не 'кинозвезда' из глянцевых представлений об оных. А реальная тетка с поля, из колхоза, из тракторного стана, из кубанской станицы (как известно, оттуда и приехала поступать в Москву 'на Орлову').
Всегда в ней было нечто исконно 'почвенное'. Словно бы сама мать-земля специально подсуетилась и произвела на свет это удивительное растение. Чтобы посреди привычной искусственности вдруг проросла ее всамделишность - настоящесть. Вызывающая антифальшивость. Чтобы любой вопль этой бабы, которая не только коня на скаку остановит, а целую кавалерию притормозит, когда-нибудь оглушил своей истошной пронзительностью одну шестую часть суши... И поголовно оглохло все 'бюро пропаганды...': 'О, вопль женщин всех времен...'
О, если бы она когда-нибудь именно это - цветаевское - прочитала с концертных подмостков! 'Мой милый, что тебе я сделала?..' Слушателей из тех залов, полагаю, тут же уволокли бы на носилках - прямо в кареты скорой помощи. Они бы теряли сознание, падали в обморок. 'Так нельзя! Так не читают народные артисты! Зачем же она пришла по наши души?' А вот за ними она как раз и пришла, матерью-землею посланная. И все у нее всегда было взахлеб. Не крик - а вопль. Не душечка (какая-нибудь) - а душа бесприютная. Не реченька - а река бурлящая. Не 'горюшко', а горе народное.
У этой артистки, кажется, не существовало 'режима экономии'. Как у некоторых иных артистов-агрегатов. Должны были разверзнуться небеса, когда навзрыд голосила о потерях или радовалась редким приобретениям. Другим артистам в разных художественных фильмах невозможно было рядом с нею дурковать или 'играть левой ногой'. Она их рентгеном просвечивала - насквозь. И бездарность каждого вылезала наружу.
Посему некоторые и подтягивались. Старались 'не подкачать' свою 'маму' киношную. Даже в последнем ее фильме 'Мама' (режиссер Денис Евстигнеев) - ленте, кстати, слабой, скроенной вроде по каким-то импортным заморочкам, и то ватага разнопрофильных артистов-сыновей вроде в рот ей заглядывает: мол, ну как мы, не тушуемся рядом с вами?!
И спустя уж десять лет после той картины остается даже не документальный сюжет о разбросанных по миру детях и их маме-террористке (или же непутевой 'родине-матери', как это определил критик Дмитрий Быков), а в голове исключительно этот осипший вопль... Почти бессвязное бормотание... Она уже тогда - в 1998-м - с трудом выдавливала из себя каждое слово. После 1990-го - когда потеряла не киношного, а родного ребенка - все ее слова и слились в этот вопль.
***
Некоторые критики иногда называли ее 'советской Маньяни'. Только какая, к чертовой бабушке, Маньяни (великая итальянская актриса) стала бы вровень с Мордюковой хотя бы в той же 'Чужой родне' - фильме Михаила Швейцера (по мотивам рассказа Тендрякова 'Не ко двору'). Припоминает хоть кто-нибудь? Родители-'кулаки' привязали дочку мертвым узлом к частной собственности, жаждут и зятя (Николай Рыбников) заарканить к козе да огороду. Да Рыбников, мятежный, ищет бури - на колхозных просторах. Теперь-то, кажется, все это местами карикатурно. Но лишь до момента, покуда Мордюкова не возникает на экране, посреди сельской улицы. Ее беременная Стеша, 'кулацкая дочь', идет отвоевывать суженого-ряженого по разбитой дороге. Еле держится, спотыкается. Бьется в истерике, падает и отрешенно смотрит... Словно бы съедает глазищами весь околоток: 'Да за что ж вы так не любите нас?..'
Вот он 'советский неореализм' 50-60-х! Вот она самая - хрущевская оттепель. Когда наконец смыли с победных физиономий пырьевскую пудру, да показали не опереточные маски, а лица живые - где и горе человеческое, и счастье без ретуши пропечатаны. Той же Мордюковой, по большому счету, и не надо было играть Аксинью у Герасимова в 'Тихом Доне'. И Бог с нею, с этой мечтою заветной! 'Свою Аксинью' по крупицам, по искрам, по каплям она расплескала-разыграла везде, где могла. И в той же 'Чужой родне'. И в 'Отчем доме' Льва Кулиджанова. И даже в 'Добровольцах' (выдающийся микрообраз метростроевки с бутылкой кефира).
И, конечно, в 'Простой истории' (1960) режиссера Егорова по сценарию Будимира Метальникова. Там она вроде и не 'частный элемент', а 'общественный' - председательша знатная. А все равно разбитная, с озорным взглядом - с душой нараспашку. Врывается в обкомовский (или райкомовский - один черт) кабинет и начинает чесать им всем правду-матку. И то не так, и это не эдак! А сама-то искося сильному полу подмигивает: 'Хороший ты мужик, но не орел!' Именно в той картине она уж так хотела спеть за кадром знаменитую песню Марка Фрадкина 'На тот большак, на перекресток уже не надо больше мне спешить...'. Да Егоров по каким-то причинам поручил это дело оперной диве. И голос звучал суперпрофессиональный. Да только все равно мордюковские вопли перекрывали оперный тембр: 'Жить без любви быть может просто, но как на свете...' И опять эта заунывная удаль. И снова этот ее сдавленный вопль. Будто бы какой-то камень навсегда лег ей на сердце - и никакая человеческая сила уже не может его сдвинуть в сторону.
И всегда в ее разных творческих судьбах (и в одной ее личной судьбе) вроде присутствует зловещее 'недо' - 'недо'любившая, 'недо'ласкавшая, 'недо'певшая.
В 'Председателе' у режиссера Алексея Салтыкова - пропагандистском, но честном фильме - то самое 'недо'. И... искра шолоховской Аксиньи. Согласно сюжету, ее героиня - отрезанный ломоть. Очередная сельская неприкаянная, влюблена в председателя - героя Ульянова. А сама-то замужем за его братом... В общем, чужая жена - сатана. И вот темными закоулками, да ночами беспросветными, будто бы к шолоховскому Гришке чубатому, да только не к нему, а к калеке-председателю (герою Михаила Александровича) - к тому, кто дороже всей жизни, - она украдкой пробирается, чтобы испить каплю женского счастья... Киношную зиму на 'Мосфильме' снимали, естественно, летом. И Мордюкова-Ульянов играли, что называется, 'на разрыв'. Режиссер был счастлив. Говорил, что сцена их свидания - лучший эпизод. Но вот - монтаж... И Салтыков видит, как у растаявшей от чувств Мордюковой рекой течет по ресницам тушь. Ужас! Это у колхозницы? 'Нонна, ты сумасшедшая! Из-за тебя надо переснимать целую сцену!'
А она же не могла иначе. Мало того, что жара на съемках - так сама белугой рыдала. Зачем ей нужна система Станиславского, если она сама целая 'солнечная система'? Никогда не было у нее особой дистанции между каким-нибудь образом и своею личной долей. При этом и образы - разные, а судьба - ее судьба - всегда одна-одинешенька...
Потом, конечно, эпизод в 'Председателе' пересняли. Получилось не так хорошо. Мордюкова до последних дней злилась на режиссера. Только всем бы ее 'неудачи'. А он, одаренный режиссер-алкоголик, казалось, любил эту артистку больше жизни. И готов был прощать ей любые выходки - чтобы снимать в какой угодно роли. Хоть неба, хоть земли. И, полагаю, то и другое она сыграла бы отлично - поскольку сама была и тем, и другим. И третьим.
В теперь полузабытой ленте того же Салтыкова 'Возврата нет' (1973-й) Мордюковой предстояло 'воплотить' образ очередного передовика сельского хозяйства и... брошенки. Той, которая когда-то спасла от погибели хорошего человека, замуж за него вышла, а он, подлец эдакий, позарился на ее невестку-молодуху. Довольно схематичное кино - про то, как компартия наставляет на путь истинный всех мужей, которые отбились от рук. Но опять - дубль пять!
Ирония тебя сопровождает ровно до того момента, покуда к брошенке-ударнице-винограднице не приходит с допросом парторг (в этой роли Алексей Баталов). И - дальше 'ох'... Ох, как она ему расскажет про все свои печали под темною водой... Про бабью долю. Про горькую судьбину. Про вечную кручину. Рюмку молдавского вина нальет - и обхватит руками буйну голову в хусточке. И все тем же садоистально-возвышенным воплем вдруг ни с того ни с сего начнет голосить: 'Червону руту не шукай вечорами, ой, ой... Ой, ти ж у мене единий, тiльки ти, повiр..." Рот, однажды раскрывшись, - уже не закрывается до титра 'Конец фильма'. А слезы давят глаза. 'Откуда? Как так вообще возможно сыграть?' Трагедию, удаль, боль, презрение, непобедимость, недолюбленность - и все в одной рюмке вина.
Эта небольшая сцена, если уж совершенно серьезно, должна бы войти в анналы мирового кино. Такие эпизоды стоят не 'двадцать долларов', они достойны некоторых бюджетов в Голливуде. Потому что называются просто и без виньеток - 'гений'. Фрагмент той знаменитой ивасюковской песни я уже больше и слышать не мог ни в каком ином исполнении: София Михайловна, извините, но иногда лучше про хуторок.
***
В пору студенчества она безоглядно играла Катюшу Маслову, завернувшись потертой скатертью с чернильными пятнами. В эту же пору эта казачка перед однокурсниками 'изображала' Федру - и студенты цепенели от ее густого баска.
После 'Молодой гвардии' ее, конечно, узнали. Но ролей не давали. И когда в Киеве решили экранизировать спектакль франковцев 'Калиновий гай' (в 1953-м) по пьесе Корнейчука (с Ужвий и Шумским), то режиссер Тимофей Левчук на роль дочери 'выписал' из Москвы именно Мордюкову: 'Лучшее нее украинский колорит вряд ли кто сыграет! Она же с Донетчины! Она же на украинском не говорит, а поет!' И в своей красивой вышиванке Мордюкова просто украсила тот фильм-спектакль - теперь, кажется, уничтоженный 'за ненадобностью'.
Довженко сказал о ней крылатость - про 'профиль на скифских вазах'. Великий Пудовкин пригласил ее в период 'малокартинья' на эпизодик в фильме 'Возвращение Василия Бортникова' - и глаз оторвать не мог. К ней тянуло магнитом. Не было роли - сочиняли специально, 'На Мордюкову'.
В 'Председателе' у нее, в сущности, эпизод. В 'Бриллиантовой' - микровкрапления. В 'Ширли-мырли' - лишь так, намек на образ. В рязановском 'Вокзале' - эскиз на тему рыночных отношений.
Но что ж такое происходило, если даже на малых площадях она отвоевывала себе все пространство со страстью воительницы: 'Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес...' И на этих же полях сражений не просто выходила сухой из воды -праздновала триумфы. Она могла играть женщин из самых разных миров и сфер. Но ее мимолетное вторжение в канву уже само по себе означало вызов. Она путала чужие планы и чужие карты. Разрушала своим вторжением то, что, казалось, так четко выстроено и режиссером, и партнерами. Не могла иначе.
Везде смущала спокойствие болота (в котором трепыхался обыватель), превращая его в подобие неспокойного моря. Даже ЖЭК в 'Бриллиантовой...' перепрофилировала в Куликово поле. Что говорить, если роль иногда выпадала центральная.
***
И во 'второй серии' ее трудной судьбы (после пронзительного женского неореализма 60-х) таких ролей оказалось лишь две. У Чухрая - в 'Трясине'. И у Михалкова - в 'Родне'. Первая - 1977-й. Вторая - 1981-й. И обе о схожем - о 'родне' и 'родине'. Об инстинкте материнства, который в ней всегда был сильнее, чем все остальные инстинкты.
Помню 'Трясину' в захолустном клубе - на непонятном просмотре. У фильма была труднейшая судьба. Прежде он назывался 'Нетипичная история'. Но Чухрай изменил название - только это не помогло. Призрак 'полки' все же маячил перед лентой, так как уж очень неудобная тематика. Говорили: разве могут советские солдаты прятаться на чердаках; и разве могут советские матери покрывать сыновей-дезертиров?
Мордюкова и сыграла мать дезертира. Сыграла отчаянно, безумно. После такой 'игры', кажется, можно сразу в сумасшедший дом. В этой работе были видны ее нечеловеческие усилия. Чухрай и Мордюкова слишком опасно тогда рифмовали два понятия, два образа, два антонима (а то и синонима): 'трясина' - 'родина'. И идеологические церберы, конечно, это осознавали. И великую роль великой актрисы спрятали подальше - с глаз долой!
А 'Родня' Михалкова имела колоссальный успех. На съемках актриса-режиссер то обожали друг друга, то дрались. Она даже однажды вырвала пуговицы на импортной рубашке сына сочинителя советского гимна. И хулиганская энергия в картине словно просвечивает. В итоге 'Родня' и подвела для Мордюковой последнюю черту под прежними ее страданиями да переживаниями. В том фильме с ее участием был отчетлив намек: родня - это та же родина, только с маленькой буквы. Значит, без пафоса, без производственных показателей... А в скандалах с близкими и в застольях с чужими. На железнодорожном полотне с кошелкой или в малогабаритной квартирке в махровом халате. В поисках 'бывшего' или 'навстречу' с настоящим...
Теперь уж нет этой родственницы из нашей 'родни'. Отстрадала свое - отвопила, отплакала. И улетела в 'другие страны' журавушкой, сизой горлицей. И мать-земля, истощенная, уж более не рождает таких... 'Возврата нет'.
_________________________
Стратегия Медиальной Коммуникации Россия - Европа ("Preco?", Словакия)
Гипноз с Востока ("Rzeczpospolita", Польша)
Черные списки на ТВ - существуют ли они на самом деле? ("The New York Times", США)
Кино Ивана ("Rzeczpospolita", Польша)
