Продолжение. Часть первая
С.МИРОНЮК: Пожалуйста, господин Чарногурский.
Я.ЧАРНОГУРСКИЙ: Господин Президент, как Вы видите отношения между Россией и среднеевропейскими странами, скажем, Польшей, Чехией, Словакией, Венгрией?
Д.МЕДВЕДЕВ: Мне бы хотелось, чтобы были очень хорошие отношения с нашими близкими соседями, с которыми у нас многовековая история и с которыми у нас есть культурная близость, корневая близость. Я не вижу никаких непреодолимых проблем в наших взаимоотношениях, вообще никаких. Да, есть советский период, который создал достаточно благоприятную почву, чтобы в ряде случаев эту тему эксплуатировать для достижения тех или иных политических результатов. Я понимаю, кстати, иногда восточноевропейских политиков, почему они это делают. Это такой очевидный политический прием, это в какой-то степени способ консолидации национальной элиты. Это то же самое, что и отношение к России, как к Советскому Союзу. Я уже на эту тему пытался рассуждать не с точки зрения, конечно, Восточной Европы, а с нашей точки зрения применительно к Соединенным Штатам Америки. Что такое Ирак - понятно, и там значительная часть проблем все-таки решена. Афганистан - то же самое. Иран - не очень понятно для американского потребителя, несмотря на массу самых разных заклинаний на эту тему. Но зато абсолютно понятно, что такое Россия. Если Россия - это бывший Советский Союз, то именно оттуда и исходит угроза миру. И тогда ее легко 'раскручивать'. Это банальность, но это действительно ведь так. И рост рейтингов кандидатов на этой волне, в общем, он свое доказывает. Хотя для меня было некоторым сюрпризом, что внешнеполитическая тема стала актуальной для американцев, потому что все-таки обычно она в меньшей степени имела электоральный отзвук.
То же самое и для Восточной Европы. Мне кажется, что если мы постараемся все-таки все эти страницы перевернуть, не будем 'ковыряться' в событиях недавнего прошлого и все-таки постараемся сами себе доказать, что Россия - это не Советский Союз, отношения существенно упростятся. Но если из России страшилку делать, если рассматривать именно Россию как способ консолидации во время тех или иных внутренних событий, тогда, конечно, будет тяжело.
У нас нет никаких сомнений в том, что между Россией и Восточной Европой могут быть очень тесные, просто очень близкие отношения, потому что даже в самый сложный период, советский период, все-таки были какие-то вещи, которые нас объединяли: совместное развитие, гуманитарное пространство совместное. Здесь не все потеряно. Поэтому за Россией, что называется, вопрос не стоит. Мы готовы к развитию по полной программе и экономических, и гуманитарных связей.
С.МИРОНЮК: Бриджит Кендал, пожалуйста, один вопрос.
Д.МЕДВЕДЕВ: Господин Коэн в течение получаса тянет руку.
С.МИРОНЮК: Господин Коэн уступит Бриджит Кендал?
Д.МЕДВЕДЕВ: Предлагают Вам уступить женщине.
Б.КЕНДАЛ: Господин Медведев, благодарю Вас за эту встречу. Весьма полезно поговорить откровенно, посмотреть на детали того, что происходит.
И я хотела бы вернуться к тому, что Вы сказали в самом начале относительно однополярного и многополярного миров. Если я правильно понимаю, возражение России в отношении идеи однополярного мира связано с тем, что страны принимают односторонние решения. Но я подумала, что во время этого кризиса Вам пришлось принимать не только очень трудное решение в отношении военных действий, начала военных действий, но было и политическое решение, которое трудно было принять: признать республики Южную Осетию и Абхазию. Одна из причин трудности этой ситуации - это то, что речь идет об одностороннем решении, которое надо было принять. И Ваши западные партнеры все еще имеют старые стереотипы в плане отношений с Советским Союзом. Никарагуа также признала эти республики. Я понимаю причины, почему Россия признала эти республики, чтобы защитить население. Но, может быть, Вы могли бы рассказать нам о процессе, как Вы пришли к этому решению, может быть, Вы думали о том, что это пошлет неправильные сигналы? И почему Вы пришли к этому решению, на каком этапе, в самом начале или в самый последний момент Вашего процесса обдумывания?
Д.МЕДВЕДЕВ: Важный вопрос для истории. Я не буду повторять мотивы, по которым было принято это решение, я неоднократно их излагал. Для кого-то они сверхубедительные, для кого-то они менее убедительные. Хотя на мой взгляд, конечно, сегодня нет никакого серьезного довода, который позволял бы, скажем, отделить процесс признания Южной Осетии и Абхазии от тех решений, которые принимались в отношении Косово. Я уже говорил на эту тему, это вопрос конкретного государства, кого признавать, кого не признавать. Это вопрос даже и внутриполитический, вопрос оценок истории взаимоотношений с этим государством, наличия тех или иных проблем на территории того или иного государства, которые могли бы потом сказаться на отношениях с окружающим миром и так далее.
Но с точки зрения архитектуры принятия таких решений, как мне представляется, это всегда проблема выбора в конкретной исторической ситуации, извините, для первого лица государства, ведь идея о том, чтобы признать Южную Осетию и Абхазию витала в воздухе очень долго. Я не буду скрывать от вас, мы действительно к этому не стремились. Наоборот, долгое время и Президент Ельцин, и Президент Путин, по сути, уговаривали руководство этих непризнанных автономий, да и население, сохраняться в составе Грузии, не создавать проблем другого порядка. И мы абсолютно искренне считали, что если предпринять какие-то элементарные вещи, можно хотя бы вернуться в конструктивное русло. Я могу вам сказать откровенно, первый раз, когда я увидел Саакашвили в качестве Президента, это было в Петербурге, первое, что я ему сказал, - это то, что по вопросам территориальной целостности мы придерживаемся прежнего подхода. Это первая фраза, которую он от меня услышал, которую он с удовольствием проглотил так. Ну и что мы получили взамен?
Я помню, как у нас развивались отношения. Он крутился там как бобик, все время говорил: 'Давайте встретимся, давайте я в Сочи приеду'. Я говорю: 'Хорошо, приезжайте, я буду рад, подпишем, может быть, соглашение о неприменении силы'. Несколько таких телефонных разговоров было. Потом последний раз мы с ним виделись, это было в Казахстане в момент празднования юбилея Астаны. И мы расстались на том, что он готов приехать в Россию, в Сочи и провести там нормальные переговоры, в том числе касающиеся договора о неприменении силы. Хотя он сказал: 'Ну, это все уже было'. Я говорю: 'Но у Вас какая альтернатива-то, силу применять?' - Вроде нет. Расстались.
Я не сторонник конспирологических теорий, не сторонник такой черно-белой картинки, но не могу не сказать об этом. Через некоторое время приехала наша близкая партнерша Кондолиза Райс, после этого мальчика как подменили. Звонить перестал, говорит: 'В Сочи встреча не нужна, может быть, в конце года'. Пожалуйста, твое дело. Начал готовиться к войне. Поэтому наша точка зрения на вопрос о признании, конечно, развивалась и моя личная точка зрения тоже, потому что это мое решение и в конечном счете я за него несу ответственность и перед гражданами России, и перед гражданами двух этих новых республик. Только я как глава государства. Я не удивлю вас, если скажу, что решение о признании, естественно, возникло после начала военных действий, когда мы поняли, что по-другому защитить осетин и абхазов не удастся, что если один раз напился крови, то уже не остановится, если не дать как следует в рыло. Вот тогда это решение и вызрело. Это довольно банальная вещь, но это правда.
Господин Коэн, пожалуйста.
А.КОЭН: Большое спасибо, Дмитрий Анатольевич.
Я хочу, надеюсь от всего нашего сообщества, поблагодарить Вас за детальность и откровенность. Я просто не знаю никаких других президентов, которые столько времени проводят с политологами. И Ваш предшественник господин Путин начал очень добрую традицию.
Меня беспокоит вот что. В эту поездку мы слышали, что Россия не только применила силу в миротворческой операции по принуждению к миру, но целый ряд направлений геостратегических и инструментов в своей политике обозначила, которые, как ни крути, не у меня лично, а у других экспертов, которых я хорошо знаю, и не только в Соединенных Штатах, вызовут вот именно это наслоение, то, о чем Вы говорили, облика России, имиджа России и сравнение с имиджем Советского Союза.
Конкретно. Вопрос о расчленении Украины. Вопрос об инструментарии, который даст выражение антинатовским настроениям в Украине, то есть опять же это может подастся как вмешательство во внутренние дела соседнего государства. Риторика о зоне привилегированных интересов, которые опять же смогут интерпретировать как противоречащую нормам существующего международного права. Разговор вашего Министра иностранных дел господина Лаврова о том, что Россия будет активизировать те силы, которые были накоплены в странах третьего мира, - люди, которые получили здесь образование и так далее, то есть это может быть интерпретировано как инструмент, перевооружение, которое тоже в копеечку влетит и так далее, и так далее, и так далее.
И вопрос: будет ли имидж России как страны, которая становится страной антистатус-кво? А страны, которые антистатус-кво, даже без идеологии и без 'холодной войны' исторически - Германия перед 14-м годом, Франция в XVIII веке - вызывали мировые конфликты. Осознают ли те люди, которые реально принимают сегодня в Москве решения, что эта риторика и это геостратегическое направление может вылиться вот в такую реальность?
Д.МЕДВЕДЕВ: Риторика - это способ достижения определенных целей. Когда я говорю о тех или иных приоритетах, я ведь говорю об этом не просто потому, что мне так нравится, а потому, что я считаю, что это поможет России достигнуть того или иного положения в мире. И градус риторики действительно сегодня значительно более высокий, чем он был. Стилистические, содержательные, семантические конструкции, которые используются, они тоже отличные. Ну а как бы Вы хотели в этой ситуации?
Представим себе следующее. Произошел акт агрессии, мы на него ответили, а в области риторики говорим все по-прежнему. Нас просто не воспримут ни внутри страны, ни снаружи. Когда Соединенные Штаты Америки начинали свои операции по итогам событий сентября 2001 года, риторика была запредельно воинственная, но это было понятно, стране нанесен ущерб, страна под угрозой. Естественно, это отражалось на том, что говорят лидеры стран и на том, что говорит президент.
Поэтому, мне кажется, здесь вопрос ведь взаимный. Если наши партнеры захотят увидеть за этой риторикой, за этим некоторым изменением стиля тектонические изменения в содержании российской политики, они это увидят. А если они поймут, что это все-таки способ реагирования на военный конфликт, тогда будет по-другому. Это не в полной мере зависит от нас. Это прежде всего зависит от того, чего захотят увидеть политики и ведомые ими народы после этого конфликта. Конечно, проще всего - это использовать известную конструкцию: Россия наконец сбросила демократическую маску, показала, что ей не нужна ни демократия, ни рыночная экономика, а нужна милитаризация и укрепление авторитарного режима, наконец-то это произошло, и мы будем с Россией общаться так же, как общались с Советским Союзом. И в ответ на это последует встречная риторика как способ достижения своих же внутриполитических целей. Но нам-то это не надо, я об этом говорил во время массы самых разных переговоров. Я за последний месяц столько по телефону говорил с иностранными лидерами, у меня ухо просто не хотело работать уже. Знаете, когда час разговариваешь, очень сложно. И я во всех этих разговорах отмечал, что вопрос в реальном содержании политики, не в риторике.
Здесь очень многое зависит от вас. Еще раз повторяю, желательно все-таки, чтобы Россию воспринимали иначе, мы бы этого хотели. Риторика вторична. Если все успокоится, мы понимаем, что и градус обсуждения этих проблем будет другим, и с нашей стороны в том числе. Но если нас будут продолжать провоцировать, риторика будет жесткой.
Я могу вам сказать откровенно, я когда начинал работать, вообще не думал, что вынужден буду прибегать к этой риторике. Но есть ситуации, когда Президент не может использовать другой набор аргументов, любой президент любой страны, уважающей себя страны, а не банановой республики. В этом смысле мне даже просто, как не было бы трудно в такой ситуации. Мы не будем себя загонять куда-то в угол и разжигать внутренние костры на эту тему. Всегда есть набор сил, которые готовы на этом 'погреть руки', в том числе и внутри страны. Они по-разному называются, но природа у них одна и та же. Мне эти силы несимпатичны. Я бы хотел другими вещами заниматься. Я об этом сказал. Но, если ситуация будет осложняться, ответы будут очевидными.
С.МИРОНЮК: Господин Голдман, пожалуйста.
М.ГОЛДМАН: Я хотел бы говорить с Вами как с представителем Вашей старой профессии, юристом, человеком, изучавшим право.
Один из вопросов, с которым я сталкиваюсь, когда говорю с бизнесменами, которые инвестируют в Россию, особенно в нефтегазовом секторе, они очень обеспокоены тем, что происходит с некоторыми видами бизнеса. И когда я их спрашиваю, почему они продолжают инвестировать в Россию, когда, как Вы говорите, господин Медведев, имеется правовой нигилизм в стране, а это в какой-то степени критика Вашего предшественника, почему они остаются, почему они продолжают развиваться? И ответ их такой: 'Можно всегда пойти в Перу и дело иметь с сияющим путем'.
Я хочу спросить, Вы хотите, чтобы Россию воспринимали так в мире, по крайней мере в деловых кругах?
Д.МЕДВЕДЕВ: Воспринимали как? Как какое государство воспринимали?
М.ГОЛДМАН: Какого рода государство? Как государство правового нигилизма.
Д.МЕДВЕДЕВ: Понятно. Это действительно для меня близкая тема, и мое глубокое убеждение, что в России, к сожалению, нет понимания ценности права. Я долго занимался этими вопросами и в теории, и на практике. Это сказывается, к сожалению, везде, в том числе в повседневных вещах, в повседневных вопросах: на бытовом уровне, на уровне бизнеса, на уровне государственных служащих и даже на уровне государства в целом. И поэтому для нас это очевиднейшая вещь, для меня, во всяком случае, как для руководителя государства, что, если мы здесь ничего не сможем изменить, нас никогда не будут воспринимать как равноправных партнеров. И здесь действительно проблема уже в чистом виде наша, ее не спишешь ни на 'злобное' международное сообщество, ни на сумасшедших диктаторов - это наша собственная проблема и она коренится в истории. К сожалению, и история XVIII-XIX веков, тем более история ХХ века в России, - это история пренебрежения к праву.
Поэтому, когда была избирательная кампания, я в качестве одного из своих ключевых тезисов выдвинул идею борьбы с правовым нигилизмом. Но при этом у нас есть и определенные преимущества. У нас все-таки страна с развитой правовой системой, с хорошими правовыми школами, страна, которая уже течение трех столетий развивается в недрах европейской правовой системы, континентальной системы права. В этом смысле база очень неплохая. Вопрос в наборе привычек - это самое сложное.
Мы понимаем, что можно создать мотивы к антикоррупционному поведению, можно сажать коррупционеров в тюрьму, это не самое сложное, хотя тоже иногда бывает непросто. Гораздо сложнее заставить людей соблюдать закон в ежедневном режиме.
Понимаете, я, может быть, не лучший пример приведу, но все равно приведу, раз у нас откровенный разговор. Представим себе ситуацию одинаковую: российскому бизнесмену и условному, такому абстрактному, западному бизнесмену (потому что в каждой стране своя ситуация, мы тоже знаем, у кого какие недостатки) предложили расплатиться по договору наличными деньгами. У большинства цивилизованных, подготовленных бизнесменов первый вопрос, который возникнет, это будет вопрос о том, что это все значит? Не появятся ли потом налоговая служба, налоговые власти? Не заснимут ли меня где-нибудь на пленку? И не закончится ли все это тюрьмой? Мотивация, к сожалению, у значительной части наших бизнесменов, а я об этом могу говорить абсолютно твердо в отличие от своих предшественников в должности президента, я-то десять лет бизнесом занимался, я знаю, что это такое, она может быть другой. И не потому, что они такие уж преступники по натуре, а потому, что они не считают, что, нарушая вот эти запреты, они совершают что-то плохое: 'Ну, подумаешь, налоги не заплатят с этой суммы, ну и что? Государство не совершенно. Почему я должен делиться с этим государством? Оно меня не защищает, периодически пытается у меня чего-то там вытащить'. И вот это водораздел. Это как раз, может быть, главная ситуация, которая возникает в голове.
Я не хочу ничего идеализировать. Значительная часть и западных бизнесменов возьмет этот кэш. Но их существенно меньше. И зависеть это будет еще и от традиций и привычек в той или иной стране. Я сейчас не буду приводить названия этих стран, мы знаем, у кого какие привычки. Но проблема в том, что у нас этих привычек очень много. И из-за этого я считаю, что правовой нигилизм является одной из наших самых серьезных проблем. Я привел такой, может быть, достаточно понятный пример. Масса других есть. И я бы хотел, чтобы за ближайшие годы мы хотя бы что-нибудь сделали для того, чтобы уменьшить этот правовой нигилизм в головах самых разных российских граждан.
С.МИРОНЮК: Господин Монбриаль, пожалуйста.
Т.МОНБРИАЛЬ: Господин Президент, Вы несколько раз настаивали на том, что Россия - это не Советский Союз и не является наследником Советского Союза, по крайней мере в идеологическом смысле. Вы сами, хотя Вы и родились в Советском Союзе, Вы человек постсоветской истории, безусловно. Но, к сожалению, как Вы сами сказали, ваш имидж, ну, может быть, не лично Ваш имидж, а имидж России таков, как в Советском Союзе. Что делать, если вас истолковывают немедленно с точки зрения советского прошлого по положительным и отрицательным сторонам. Когда Президент Никсон был Президентом США, у него была ужасная репутация из-за уотергейтской проблемы, а его пресс-секретарь предложил журналистам, чтобы они приехали на реку Потомак, и увидели, что Никсон, как Христос, пойдет по воде, перейдет реку. Они смотрели на это, и Никсон действительно прошел по воде, перешел реку Потомак. А заголовок в 'Вашингтон пост' - был: 'Никсон не умеет плавать'.
Вот мой вопрос. Клуб 'Валдай' - это замечательное предприятие, существенные коммуникации здесь налаживаются, мы все очень признательны премьер-министру, бывшему Президенту Путину, и Вам. Но это все-таки небольшая группа людей. Я не эксперт по России, но многие эксперты по-прежнему считают, что это постсоветский мир.
Мой серьезный вопрос заключается в следующем: как Вы расцениваете эту коммуникационную проблему, как можно преодолеть это препятствие? И в качестве практического пути я хотел бы попросить Вас от имени всех наших коллег, сидящих вокруг этого стола, после того, как мы закончим наш обед, сфотографироваться с нами.
Д.МЕДВЕДЕВ: Естественно, об этом договорились.
Проблема коммуникаций - самая главная проблема XXI века. Появились новые коммуникации, а старые ослабли. Вот Интернет как реалия XXI столетия - это средство, которое устанавливает коммуникации или, наоборот, разделяет людей? Ведь на эту проблему можно смотреть и так, и так. Это шаг к лучшему пониманию реального мира или это фундамент в создании виртуального мира?
То же самое и в отношении политики. Все политические проблемы - это коммуникационные проблемы, это очевидно. Если бы у грузинских властей хватило ума проговорить ряд вопросов с Россией и Соединенными Штатами Америки, конфликта бы не было. Нет коммуникаций - есть война.
С проблемой коммуникации связана и проблема имиджа - имиджа страны, имиджа власти, моего имиджа, если хотите. Когда я разговаривал с моим коллегой Джорджем Бушем, я не думаю, что он на меня обидится, если я скажу это, он мне сказал следующее: 'А зачем тебе это все надо, ты же молодой Президент с либеральным 'бэкграундом'. Зачем?' Но я думаю, что вам ответ понятен. Мне это вообще не надо. Но есть ситуации, когда имидж - ничто, а реальные действия - все. Это очень трудный выбор для политика.
Поэтому чем лучше будут коммуникации, тем выше будет доверие. Выше будет доверие, будет лучше имидж - это очевидные вещи.
Давайте подумаем в отношении имиджа России образца 2008 года и России образца 1993 года. Где больше демократии? Какое общество лучше готово к коммуникациям с западным миром - то или это? Да, конечно, это. Ценности, которые разделяют сейчас подавляющее большинство людей, здесь уже на ментальном уровне приняты 70 процентами людей - теми, кто голосует за действующую власть как минимум. В 93-м году ситуация была другой. Очень хотелось стать членом большой семьи цивилизованных народов, но понимания было - зеро, никакого понимания не было вообще. Но, смотрите, в 93-м году стрельба из танков по парламенту вообще не воспринималась как нарушение демократических стандартов, а сегодня изменение порядка выборов губернаторов, наделение их полномочиями воспринимается как чудовищный урон демократическому развитию, хотя делается это в соответствии с Конституцией и с теми процедурами, которые есть. Мы другие, хотя, конечно, в чем-то особенные, но это удел любого государства, тем более любого крупного государства. Россия никогда не сможет раствориться в маленьком государстве.
Я думаю, что Вы затронули очень важную тему, и вопрос о фундаментальных коммуникациях - это вопрос номер один. Мне бы очень не хотелось, чтобы в результате кавказского кризиса разрушились хоть какие-то коммуникации между Россией, Европой или другим миром. Мне бы этого реально не хотелось.
С.МИРОНЮК: Джульетто Кьеза.
Д.КЬЕЗА: Господин Президент, мой вопрос немножко отличается от других вопросов, потому что я здесь выступаю как член Европарламента и одновременно Чрезвычайной комиссии по изменению климата. У меня есть очень странное впечатление от наших дискуссий, что мы разговариваем, как будто ничего не происходило последние 10-15 лет. Я разделяю многие из Ваших рассуждений сегодня, практически все.
Что я хочу сказать? Я хотел бы знать Ваше мнение. В течение последующих 10 лет угрозы, которые будут угрожать нам всем, будут совершенно другими по сравнению с теми, о которых мы говорим сегодня. Это изменение климата, это всеобщий энергетический кризис, это кризис финансового мира, это кризис продовольствия, это кризис воды. Я считаю, что проблему всеобщей безопасности уже время рассматривать под углом этих вызовов, а старые представления нам помогать не будут. Каков будет вклад России в разрешение этих абсолютно важных дел и новых вызовов?
Спасибо.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо. Это как раз ровно то, чем мы должны заниматься совместно, и то, чем мы занимались во время последнего саммита на Таяко в Японии. Вот уж точно проблемы гораздо более важные, чем проблемы, связанные с военным обустройством того или иного марионеточного государства. Мы приняли на себя, честно приняли на себя соразмерную часть обязательств, связанных с изменением климата, проблемами развития. И мне кажется, что это для России очень важно, как и для всего мирового сообщества.
Некоторое время назад, еще лет десять назад, мы себе не могли позволить даже представить, что мы будем вносить деньги в различного рода фонды такого порядка, потому что нам просто самим денег не хватало, самим не хватало возможностей. Сейчас ситуация другая. И я информировал и наших коллег, моих коллег по 'восьмерке', о том, что мы на эти программы в самое ближайшее время выделяем около половины миллиарда долларов. Наши взносы будут расти. Это означает, что мы хотели бы занимать по этим вопросам свою ответственную позицию и хотели бы работать и с европейскими партнерами, и с американскими партнерами, с Китайской Народной Республикой, с Индией, ну, в общем, с основными ключевыми игроками по этому вопросу.
Я считаю, что это очень важная тема, может быть, настолько важная, что мы еще до конца не понимаем насколько. Потому что еще некоторое время назад от нее отмахивались все, как от назойливой мухи, говорили, ну вот только европейцы на этом направлении работали, а другие крупные государства считали, что это что-то такое несерьезное. Сейчас все понимают, насколько для нас важно общее состояние дел на планете. Мы бы хотели участвовать в этих программах, и я об этом делал официальное заявление. Мы и сейчас вносим в эти программы свои деньги. И даже в период достаточно острой фазы противостояния, могу вам сказать, что когда я разговаривал со своими европейскими коллегами, мы все равно говорили о таких программах. Это означает, что процесс все равно продолжается, даже в тот период, когда есть расхождения по каким-то вопросам.
С.МИРОНЮК: У нас два последних вопроса. Дмитрий Анатольевич, пожалуйста, сами предоставьте возможность.
Д.МЕДВЕДЕВ: Господин Рар тянет руку, я просто не могу на него без боли смотреть.
А.РАР: Спасибо, Дмитрий Анатольевич.
Вчера Владимир Путин нам сказал, что Запад упустил громадный шанс последней недели, не протягивая руку такому либерально и современно настроенному политику, как Вы. Я думаю, что наше валдайское заседание сегодня - это, может быть, возобновление этого диалога, Вы действительно либерал.
Но у меня вопрос для истории, если можно на такой ответить. Когда Вы почувствовали, что Вы станете или у Вас есть шансы стать Президентом России? В 2005 году или во время Вашей речи в Давосе, или все-таки только 10 декабря, когда партия Вам это предложила?
Д.МЕДВЕДЕВ: Сегодня день воспоминаний. Но я думаю, что Вы, по сути, очень правильно эти вехи обозначили.
Конечно, когда я перешел на работу в Правительство, я понимал, что судьба может развернуться в эту сторону, а может и не развернуться. Но уже какой-то 'челенж' был сделан. Когда я выступал в Давосе, это был хороший для меня эксперимент и очень интересный набор встреч. Очень хорошее место, кстати, и я в отличие от ряда своих коллег считаю, что в Давос нужно ездить, нужно там общаться, нужно, как принято говорить, тусоваться, потому что это дает все-таки возможность решать многие вопросы в режиме визави, в режиме прямого контакта.
Что же касается последней фазы, то, наверное, это произошло чуть раньше, чем последняя дата, которую Вы назвали. Но это, наверное, произошло именно в тот период, когда я понял, что буду участвовать в избирательной кампании. Естественно, что это был целый набор консультаций с действующим Президентом Владимиром Владимировичем Путиным, с другими коллегами. И это была как бы уже окончательная фиксация моих устремлений.
Но могу вам сказать и еще одну вещь достаточно понятную: для того, чтобы стать президентом, недостаточно победить на выборах - это формальная легитимация. Очень важно, чтобы ты почувствовал, что ты реально принимаешь решения, от которых зависит развитие государства на ближайшие годы, а, может быть, и на очень отдаленную перспективу. И я думаю, что не скажу для вас ничего удивительного, что известные кавказские события, конечно, тоже отразились и на моих представлениях о том, что делать, как работать, если хотите, это добавило уверенности в правильности того курса, который я для себя сформулировал некоторое время назад. Это важная проверка на прочность.
С.МИРОНЮК: Последний вопрос кому предоставить?
Д.МЕДВЕДЕВ: Я не знаю кому. Примите Вы решение. Лучше, когда женщина решает.
С.МИРОНЮК: Господин Санаи.
М.САНАИ: Я хочу задать такой вопрос: после кавказской войны, Вы говорили, что после 8 августа мир изменился. Какое изменение будет в региональном сотрудничестве России с Ираном, с арабскими странами? И какие изменения будут, какая эволюция будет в этом плане?
Вторая часть этого вопроса - какие изменения будут или какая эволюция будет во взаимоотношениях Ирана и России и в регионе, в международном плане, в том числе в сотрудничестве вокруг ядерной программы Ирана?
Спасибо большое.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо.
У солидного государства не может быть ситуации, когда в результате даже очень драматических событий происходит такое сальто-мортале, когда все меняется, появляются какие-то новые друзья, а старые друзья становятся врагами. Этого не было и не будет. Мы всегда хотели иметь хорошие, добрые, партнерские отношения с Ираном, будем и дальше этот курс проводить. Он не носит конъюнктурного характера, он не зависит от Кавказа, от 8-го числа августа месяца.
Я имел возможность встретиться с иранским лидером после этого. Но опять же, это было плановое мероприятие, не потому, что мы хотели что-то специально продемонстрировать. Наоборот, я до этого договаривался с господином Президентом Ахмадинежадом, что мы встретимся во время саммита ШОС. Эта встреча произошла. Была хорошая, конструктивная, длинная беседа для формата 'на полях', как принято говорить. Мы обсуждали все: и торгово-экономические отношения, и гуманитарные связи, и ситуацию в мире, конечно, обсуждали, позиционирование России, позиционирование Ирана.
Что касается отношения к иранской ядерной программе, то мы здесь ничего не меняем. Мы и раньше считали, что по этому вопросу нужно договариваться. Мы не должны предпринимать каких-то односторонних действий. Абсолютно неприемлемым считаем милитаристский сценарий, военный сценарий решения этой проблемы, хотя мы знаем, что у некоторых участников международных отношений есть разные сценарии развития событий. Мы считаем такой сценарий неприемлемым, очень опасным для мира и для региона, настолько опасным, что я даже не хотел бы сейчас объяснять почему, это всем очевидно. Мы и дальше будем работать в тех форматах, которые были, и вносить свою конструктивную лепту. Кстати, мы считаем, что ряд предложений, которые делали европейцы на эту тему за последнее время, и переговоры, которые Солана вел, некоторые другие переговоры - они, в общем, вполне позитивные, здесь нужно просто укреплять вот эту составляющую. Уж точно не нужно накатывать с новыми дополнительными санкциями сейчас, нужно постараться найти развязку этой проблемы, в том числе и по использованию ядерного компонента по программе мирного атома. Я считаю, что это как раз, может быть, главное для внешней политики.
Мы хотели бы, конечно, развивать и самые сердечные, добрые отношения с арабским миром, и мы делаем это. Это тоже, если хотите, один из внешнеполитических приоритетов России, здесь сомнений быть не должно. У нас были хорошие отношения с арабскими странами и в советский период, потом мы в какой-то момент просто вынуждены были заниматься сами собой, а сейчас, я считаю, что есть возможность реанимировать очень многие каналы сотрудничества.
М.САНАИ: Я не представился, я из Ирана, профессор Тегеранского университета.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо.
Если я правильно понимаю, мы сейчас завершим. Я уверен, что у вас возникло абсолютно полноценное ощущение от картины в России, и мне все-таки представляется, что дискуссионный клуб 'Валдай' свою задачу выполняет, особенно это важно именно в такой период.
Я не знаю, услышали ли вы все, что хотели услышать, абсолютно не уверен, что вы согласны с тем, что говорилось во всем, и слава Богу. Главное, что мы друг друга слышим, мы используем традиционный набор коммуникаций для того, чтобы решать проблемы.
И я уверен, что мы сможем продолжить такого рода работу и в будущем. Никакой другой альтернативы обсуждению сложных вопросов, кроме такого способа, я просто не вижу. Тем более, что это не только интересно, это иногда и приятно. Мне, во всяком случае, было очень приятно с вами пообщаться.
Я хотел бы как человек, который не успел пообедать, хотя бы поднять этот бокал за работу дискуссионного клуба, за ваше деятельное участие, за те несколько дней, что вы провели в России, за ваше желание понимать Россию, слышать ее, это дорогого стоит.
Я хотел бы пожелать успехов в вашей повседневной работе. И хотел бы извиниться перед теми, кто не сумел сегодня выступить. Я уверен, что такая возможность нам всем еще представится в следующем году. И отдельно поблагодарить Свету Миронюк, поблагодарить своих коллег по Администрации, заместителя Руководителя Администрации Президента Алексея Громова, который очень многое сделал для развития этой работы.
В общем, выпьем за всех здесь присутствующих. (Аплодисменты.)
С.МИРОНЮК: Дмитрий Анатольевич, один вопрос. Мы планировали поехать на Кавказ год назад. И так получилось, что Кавказ стал ареной таких страшных и серьезных событий.
Д.МЕДВЕДЕВ: Так, это к чему Вы?
С.МИРОНЮК: Мы каждый год ездим в один из регионов России, пытаясь увидеть и понять ее. Мы были в Ханты-Мансийске, мы были в Казани, мы были в Тверской губернии. Куда подскажете поехать в следующем году?
Д.МЕДВЕДЕВ: То есть Вы ни на что не намекаете? (Смех.)
С.МИРОНЮК: Ни на что абсолютно.
Д.МЕДВЕДЕВ: Просто, если с этим намеком, то тогда я найду точку где-нибудь вне пределов России. (Смех.)
А куда бы Вы хотели поехать? Мне кажется, что если смотреть на карту, то очень много хороших мест туда, на восток. Это, правда, создаст для кого-то проблемы 'джэт лэга' [разницы часовых поясов], но они все равно у вас есть в том или ином виде. Может быть, поедете куда-нибудь в сторону Дальнего Востока?
С.МИРОНЮК: Хорошо, обсудим это с членами клуба.
Д.МЕДВЕДЕВ: Тогда до встречи!
И последнее самое. Сегодня у одного из наших товарищей, Сергея Александровича Караганова, день рождения. Мне бы хотелось его сердечно поздравить и от всех вас, и от себя тоже. Подарок передадим. С днем рождения! (Аплодисменты.)
Официальный сайт Президента РФ
* * * * * * *
Опрос киберпартизан: "Решающий фактор в информационной войне" (Тайное братство читателей ИноСМИ, Россия)
Не много ли на 'Эхе' Шендеровичей? (Тайное братство читателей ИноСМИ, Россия)
Валерия Новодворская: У меня вопросы к тем, кто одной со мной крови (Тайное братство читателей ИноСМИ, Россия)
Я тебя убью. Но не сегодня (Тайное братство читателей ИноСМИ, Россия)
_____________________________________________
Дмитрий Медведев: Почему мне пришлось признать самопровозглашенные регионы Грузии ("The Financial Times", Великобритания)
Владимир Путин: Или что, нам и в этом случае нужно было утереть "кровавые сопли"? ("ИноСМИ", Россия)
Путин: "Мы что, из рогатки что ли должны были стрелять?" ("The Independent", Великобритания)
Лавров: Берите пример с России ("Gazeta Wyborcza", Польша)
Россия никому не враг. Точнее, почти никому ("The International Herald Tribune", США)
