1 сентября лидеры стран ЕС, к тому времени уже несколько раз предупреждавшие Москву о необходимости соблюдать свои обязательства по соглашению о прекращении огня с Грузией, провели в Брюсселе экстренную встречу и решили... предупредить ее еще раз. Если же Россия будет и дальше нарушать соглашение, пригрозили европейские лидеры, дальнейших предупреждений ей не миновать!
Таковы прискорбные реалии международной дипломатии, такова уже до боли знакомая реакция Запада на наглую агрессию, если ее развязывают могущественные диктаторы. То, что правительства, отвечающие за безопасность миллионов людей, проявляют подобное малодушие и нерешительность - само по себе выглядит достаточно неприглядно. Куда хуже, однако, что эксперты и критики, обладающие полным правом свободно выражать свои мысли обо всем, что происходит под небесами, начинают искать поводы, чтобы не возлагать вину за агрессию на самих агрессоров, а разделить ее 'по-братски' между теми, кто к делу отношения не имел, и самой жертвой нападения впридачу.
Именно так отреагировал на начавшееся 9 августа вторжение России в прозападно настроенную демократическую Грузию обозреватель New York Times Томас Фридман (Thomas Friedman). В статье под названием 'А чего еще мы ожидали?' он, отдавая дань объективности, присвоил 'олимпийское' золото 'за грубую и примитивную жестокость' (но не преступление) Владимиру Путину - тому, кто на деле отдал приказ российским танкам и солдатам вторгнуться в Грузию. Но на этом раздача наград не закончилась: Фридман тут же присудил серебряную медаль 'за бездумное безрассудство' президенту Грузии Михаилу Саакашвили, чья страна стала жертвой нападения. А 'бронза' - 'за политическую близорукость' - естественно, досталась Джорджу Бушу (а заодно, задним числом, и Биллу Клинтону).
Фридман аргументировал это следующим образом: пытаясь 'навязать русским расширение НАТО', Соединенные Штаты нанесли смертельную обиду бывшей сверхдержаве, еще не оправившейся после поражения в 'холодной войне'. Но этой провокацией, пишет Фридман, дело не ограничилось: перед Россией сегодня замаячила перспектива присоединения бывших советских республик, таких как Эстония, Украина и Грузия, к сообществу либерально-демократических стран, и к тому же ее просят смириться с планами администрации Буша по размещению системы ПРО в Восточной Европе. Подобные оскорбления, отмечает автор, сыграли 'важнейшую роль в возвышении Путина', и сделали кризис вроде того, что разразился в Грузии, практически неизбежным. Точку зрения Фридмана разделяет, среди прочих, и бывший советский премьер (так в тексте - прим. перев.) Михаил Горбачев. Он прямо заявляет Соединенным Штатам: еще раз спровоцируете Путина и Россию - пеняйте на себя.
Но в чем же состоит прегрешение Саакашвили? В том, что, осмелившись применить военную силу для укрощения сепаратизма в 'отколовшемся' Осетинском регионе, он тоже якобы вынудил Путина к вторжению. Economist, назвав Саакашвили 'импульсивным националистом', не постеснялся охарактеризовать его решение как 'опрометчивый, и, возможно, преступный шаг'. Майкл Доббс (Michael Dobbs) на страницах Washington Post недоумевает, как грузины могли допустить такой серьезный 'просчет': они должны были понимать, что военные действия неизбежно приведут к потерям среди российских миротворцев, что спровоцирует жесткую реакцию Москвы. И так далее в том де духе.
В первые недели после вторжения лишь после долгих и тщательных поисков можно было обнаружить комментарии иного, более уместного толка. Почему, например, бывшие страны советского блока - Польша, Украина и Грузия - так стремятся войти в НАТО или разместить на своей территории противоракетный 'щит'? Что это за российские 'миротворцы', и что они делали в Южной Осетии? Как случилась, что Москва оказалась в состоянии за такое короткое время отреагировать на грузинскую 'провокацию' столь массированным применением силы?
Теперь мы знаем, что путинские войска не одну неделю выдвигались к границам Грузии и Осетинского региона, что Москва уже не первый месяц раздавала 'гражданам' Южной Осетии российские паспорта, и с апреля готовила тамошнюю железную дорогу к движению поездов с бронетехникой, что к 8 августа как минимум 150 российских танков стояли в полной боевой готовности на границе между Южной и Северной Осетией. Эти факты говорят о том, что действия Путина и российского президента Дмитрия Медведева не были вынужденной самообороной: они намеренно заманивали грузинские войска в Южную Осетию, намереваясь использовать это в качестве предлога, чтобы отнять у Грузии и этот регион, и расположенную западнее Абхазию.
Конечно, никто - от Томаса Фридмана до госсекретаря Кондолизы Райс (Condoleezza Rice) и участников еэсовского саммита в Брюсселе - не питает 'иллюзий' в отношении самого Путина. Чуть ли не с того момента, как он стал президентом в 2000 г. западные СМИ, эксперты и политики отмечали допускаемые Путиным многочисленные злоупотребления властью, характерную для его режима коррупцию, и полное крушение надежд на утверждение демократии в России. В то же время, продолжая ворчать, они на практике мирятся с тем, что Путин установил в стране диктатуру и все активнее покушается на права и территорию недавно получивших независимость, но от этого не менее суверенных, государств вокруг постсоветской России. Более того, почти неприкрытая провокация Путина в Грузии и бесхребетная реакция Запада на эти действия вписываются в уже знакомую схему, которую можно также проследить чуть ли не с момента его прихода к власти.
* * *
Владимир Путин появился на общероссийской политической арене в 1996 г., в возрасте 41 года. Бывшему студенту юрфака и сотруднику КГБ покровительствовал мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак - один из ведущих борцов за верховенство закона в западном понимании этого термина в хаотический период президентства Бориса Ельцина. В отличие от многих российских политиков, Путину доводилось жить за границей; он говорит по-немецки и по-английски. Несмотря на прошлую карьеру в КГБ, в первых выступлениях он постоянно говорил о необходимости демократических реформ и сближения России с Западом. Когда в августе 1999 г. недужный Ельцин назначил его премьером и выбрал своим преемником, он надеялся прежде всего на то, что юрист Путин, защитивший также кандидатскую диссертацию по экономике, осуществит правовые и политические шаги, необходимые, чтобы покончить с хаосом, вызванным 'шоковой терапией' и дерегулированием народного хозяйства.
Тогда, да и позднее, почти незамеченным остался тот факт, что Путин выбрал юридический факультет потому, что после него ему было легче устроиться на работу в КГБ. Служба в тайной полиции, которой он посвятил 16 лет жизни, оказала на него огромное влияние. Среди прочего, она породила в нем глубочайшее презрение к гражданскому обществу и его основополагающим принципам. По словам Ричарда Саквы (Richard Sakwa), автора биографической книги 'Путин: выбор России' (Putin: Russia's Choice, вышла в 2007 г.), будущий президент пришел к выводу: при всей своей жестокости и систематической практике дезинформации, КГБ - единственный компонент советского, а затем и российского общества, работающий эффективно, и сохраняющий чувство профессионального долга. Всю его политическую карьеру можно считать следствием уроков, усвоенных в эти годы.
Однако в 2000 г., когда Путин занял пост главы государства, большинство западных аналитиков оценивало его совершенно по-иному. Так, эксперт по России Стивен Сольник (Steven Solnick), рассматривал его по сути как переходную фигуру. Путин, полагал Сольник, столкнется со столь мощными институциональными препонами, в том числе законодательно оформленным разделением полномочий между федеральными и региональными властями, что вряд ли добьется многого за время пребывания у власти. Отмечая антидемократические убеждения Путина - 'нужды государства выше прав индивида' - и такие 'тревожные' события, как арест репортера Радиостанции 'Свободная Европа', освещавшего партизанскую войну в Чечне в 1999 г., он тем не менее делал вывод, что новому президенту будет очень трудно проводить по-настоящему репрессивную политику.
Стивен Холмс (Stephen Holmes) с юридического факультета Нью-йоркского университета в нашумевшей статье под названием 'Имитация власти в путинской России' ('Simulations of Power in Putin's Russia') придал еще меньше значения прошлой службе российского лидера в КГБ и его склонности к авторитаризму. Выступая против, как он выразился, 'концепций-страшилок', Холмс выражал уверенность в том, что Кремль - с Путиным или без Путина - просто не в состоянии 'навязать российскому обществу авторитарную дисциплину'.
На деле, однако, путинский режим тогда уже начал энергично продвигаться именно в этом направлении. Хотя позднее Фридман попытается связать подобное развитие событий со свободой действий, которую принес российскому лидеру рост нефтяных доходов, - 'чем выше нефтяные цены, тем ниже темпы распространения свободы' - первые гонения на независимые СМИ начались еще в конце 1999 г., когда Путин даже не был президентом, а нефть стоила 17 долларов за баррель. Затем, в июне 2000 г. по сфабрикованным обвинениям был арестован глава телеканала НТВ Владимир Гусинский. В ноябре того же года другой олигарх - владелец независимого телеканала ОРТ Борис Березовский - эмигрировал в Лондон, посетовав: 'Все указы, все законопроекты, предлагаемые Путиным, направлены на то, чтобы вновь поработить людей'.
В то время считалось, что Березовский, которого трудно назвать образцовым гражданином - просто еще один из множества недовольных олигархов: монополистов ельцинской эпохи, обогатившихся на приобретении бывших государственных предприятий по бросовым ценам, которых Путин пытается приструнить. Но это был упрощенный взгляд. Путин не конфликтовал с олигархами как таковыми: они ему необходимы. Однако он хотел запугать их, чтобы те выполняли его волю, или заменить собственными креатурами, которые уж точно будут послушны. Как образно выразился Саква, Путин хотел 'начать новый этап, в рамках которого власти будут определять положение дел в экономике, поддерживая 'национальных чемпионов'' - т.е. те фирмы, что будут играть по их правилам. Аналитик из Фонда Карнеги Лилия Шевцова подытожила ситуацию без обиняков. 'Вместо того, чтобы действовать через суд', отметила она, Путин прибег к 'тактике выкручивания рук при помощи МВД, ФСБ [преемницы КГБ], и Генеральной прокуратуры'.
Процесс устранения непокорных олигархов достиг кульминации в октябре 2003 г., когда в назидание другим был брошен за решетку глава гигантской нефтяной компании 'ЮКОС' и самый богатый человек в России Михаил Ходорковский - это стало недвусмысленным сигналом о том, что в России не только СМИ, но и экономика больше не будут существовать самостоятельно. Хотя прежняя система закулисных 'откатов' и спекулятивных доходов осталась в неприкосновенности, ведущими олигархами теперь стали люди Путина; многие из них, как и он сам - выходцы из КГБ и других спецслужб. Согласно обтекаемой формулировке Саквы, 'закон, как и в советские времена, применялся в качестве инструмента властей'.
* * *
Тем не менее многим западным наблюдателям авторитаризм Путина, при всей его несомненной неприглядности, представлялся приемлемой ценой за утверждение стабильности в России, ее превращение в страну, с которой, как тогда говорилось, 'Запад сможет иметь дело'. Более того, всегда можно было сослаться на одно важное обстоятельство - путинская политика пользовалась популярностью в обществе. Опрос за опросом показывал, что россияне не просто поддерживают его управленческий стиль (по результатам одного социологического исследования, проведенного в 2002 г., 57% респондентов одобряли цензуру в СМИ): по сравнению с ельцинской эпохой изменилось и настроение людей, они теперь все больше 'смотрели в будущее с оптимизмом'.
Поэтому неудивительно, что в 2004 г. Путин был переизбран на второй срок, получив 71,2 % голосов (хотя две трети россиян либо не пришли на избирательные участки, либо проголосовали против него). В выступлении, давшем старт его предвыборной кампании - 'Убежден: только развитое гражданское общество может обеспечить незыблемость демократических свобод, гарантии прав человека и гражданина' - он затронул весьма чувствительную для Запада струну. Неужели новая эра все-таки начинается? Никто не желал слишком задумываться над тем, что именно Путин понимает под 'развитым гражданским обществом', и как он намерен его строить.
В том же году Фарид Закария (Fareed Zakaria) назвал путинский режим нагляднейшим примером 'нелиберальной демократии' - системы, во главе которой стоит авторитарный, но по-настоящему популярный лидер. Правда, в своей книге 'Будущее свободы' (The Future of Freedom, опубликована в 2004 г.) Закария признавал: если Путин будет продолжать действовать в том же духе, 'в России не останется никого, кто мог бы как-то сдерживать Кремль'. Но по крайней мере, продолжал он, Путин 'стремится построить современную страну', и если ему это удастся, Россия еще сможет стать 'нормальным промышленно развитым государством с некоторыми либеральными характеристиками' подлинной демократии. 'Возможно, - с надеждой добавлял Закария, - он даже считает, что со временем политическую систему России можно будет демократизировать'. Просто это время еще не пришло.
Джеймс Биллингтон (James Billington), известный специалист по России, в прошлом заведовавший Библиотекой Конгресса, вынужден был согласиться с этой точкой зрения. Как и у других экспертов, у Биллингтона фигура Путина вызывала немало сомнений: парламентские выборы в декабре 2003 г., отмечал он, знаменовала собой 'явную победу авторитарно-националистических инстинктов над либерально-демократическими'. Но что вы хотите, это же Россия - страна, которая, по мнению Биллингтона, сможет 'найти свою подлинную идентичность . . . только за счет восстановления централизованной власти 'сверху донизу', того, что россияне называют 'властной вертикалью', в противовес демократическим тенденциям, развивавшимся снизу'.
Строуб Тэлботт (Strobe Talbott) - главный архитектор политического курса США по отношению к России в клинтоновском Госдепартаменте - высказал аналогичную точку зрения в авторской статье, опубликованной в New York Times 12 мая 2004 г. Тэлботт с одобрением процитировал выступление Путина на церемонии принесения президентской присяги: 'Только свободные люди в свободной стране могут быть по-настоящему успешными'. Да, соглашался он, путинский режим приобретает все более репрессивный характер. Да, поскольку Путин фактически оттеснил оппозицию на обочину, давление в пользу либерализации на него оказывать некому. Но опять же, речь идет об этих упрямых русских - народе, 'стремящемся модернизировать страну, но полным решимости делать это по-своему, а не в соответствии с некоей западной формулой и западными стандартами'.
В одном наблюдатели вроде Закарии, Биллингтона и Тэлботта были правы: альтернатив Путину на российской политической арене не просматривалось. Расклад политических сил выглядел так: на правом фланге выделялась одинокая фигура чемпиона мира по шахматам и диссидента-демократа Гарри Каспарова, которого Биллингтон считал слегка чокнутым. Активно действовала и возрожденная Коммунистическая партия, без обиняков требовавшая повернуть время вспять, к советскому прошлому. Еще более угрожающими выглядели примитивные националисты фашистского толка вроде Бориса [так в тексте - прим. перев.] Жириновского, чья партия на выборах 2003 г. удвоила количество мест в парламенте. Еще существовала партия 'Родина' - славянофильское объединение, выступавшее за резкий разрыв с Западом и национализацию всей российской экономики. В этих условиях взгляды Путина - пусть по западным меркам его и нельзя было признать идеальным лидером для России - представлялись достаточно 'взвешенными'.
Тем не менее, как было отлично известно Биллингтону, когда он писал книгу 'Россия в поисках самой себя' (Russia in Search of Itself, вышла в 2004 г.), партия 'Родина' представляла собой искусственное образование, а ее радикально-популистская платформа была разработана Путиным, чтобы оттянуть часть голосов у коммунистов. С помощью подобных уловок, а также из-за ликвидации подлинно демократической оппозиции, парламентаризм в России превращался в маскарад, под прикрытием которого продолжалось укрепление путинской диктатуры.
Тэлботт, не теряя надежды, высказывал предположение, что падение нефтяных цен вместе с 'логикой 'самой жизни', как говорят русские' может в конец концов вынудить Путина снять противоречие между его демократически звучащей риторикой и авторитарной политикой. На деле, однако, нефтяные цены ожидал бурный рост, - с 34 до 61 доллара за баррель к 2006 г. - а Путин уже начал осознавать: как бы западные лидеры ни критиковали его жесткие методы, подкреплять слова делом они не будут. Более того: чем больше ужесточалась его внутренняя политика, тем охотнее США и Европа были, судя по всему, готовы идти ему навстречу.
* * *
В сентябре 1999 года, когда Путин едва успел месяц проработать премьером в правительстве Бориса Ельцина, серия взрывов жилых домов сотрясла такие города, как Москва, Буйнакск и Волгодонск; погибло в общей сложности триста человек. Путин не замедлил с тем, чтобы назвать виновных: он сказал, что это были сепаратисты из отколовшейся от России северокавказской республики Чечня. Путин не ограничился обвинениями и пообещал немедленно наказать 'террористов' быстрыми действиями.
К тому времени общественное мнение в России давно повернулось против то затухавшей, то снова разгоравшейся войны, шедшей в Чечне еще с 1994 года. По словам автора книги 'Прогресс Путина' (2004 год) Питера Траскотта (Peter Truscott), народ 'не мог поверить, что Россия по второму разу проведет первую чеченскую войну, заново пройдя через громадные человеческие и финансовые потери, к которым она привела'. Однако Путин пообещал сделать именно это: на носу были президентские выборы. Ранее практически никому не известная фигура, теперь Путин сделался очень и очень важным человеком. До сих пор существует мнение, что взрывы были организованы ФСБ, чтобы привлечь общественное мнение россиян к чеченскому вопросу и создать образ Путина как спасителя нации.
Более восьмидесяти тысяч российских военных вступили в Чечню. Это было полномасштабное вторжение. Вполне вероятно, что историки будущего поставят это нападение Путину в вину как чернейшее из его злодеяний (а Западу - как величайший из случаев морального попустительства). Горстка неустрашимых журналистов, в их числе - убитая вскоре после описанных событий Анна Политковская, сообщали о пытках, избиениях, массовых убийствах и грабежах, регулярно совершавшихся пьяными и неуправляемыми российскими солдатами. По официальным подсчетам, к 2002 году потери среди российских солдат составили 4200 человек, хотя организации, занимающиеся защитой прав солдат, и прочие активисты правозащитного движения утверждают, что эти цифры занижены втрое или вчетверо. В общей сложности за время хода конфликта погибло по меньшей мере сто тысяч чеченцев.
В 2002 году общество снова стало настороженно относиться к войне, но новая серия терактов заново разожгла общенародную истерию. В октябре 2002 года террористу удалось захватить московский театр и взять в заложники восемьсот человек. Далее последовала резня в бесланской школе 2004 года. Каждый раз Путин получал новые полномочия, непрерывно наращивал темп войны в Чечне и в конечном итоге переломил хребет чеченскому сопротивлению: пользуясь словами римского историка Тацита, сделал пустыню и сказал, что теперь будет мир.
За исключением горстки правозащитных организаций, никто на Западе не высказался об этой войне, а ведь если бы нечто подобное сделали США или европейская страна, то это назвали бы этнической чисткой. Вместо этого ЕС и США приняли на веру слова Путина о том, что чеченские сепаратисты на самом деле были исламскими экстремистами, а война, которую вел Путин, на самом деле была частью мировой борьбы против исламского терроризма. Когда Путина критиковали на Западе, он отвечал примерно такими же словами, как и сейчас, когда его критикуют за его действия в Грузии: дескать, какое право имеет страна, напавшая на Ирак, оспаривать право России разбираться с угрозами, поступающими с ее собственной территории?
Путин сумел завоевать доверие Запада еще одним способом: притворившись, что помогает ему в войне с терроризмом. Здесь невредно будет напомнить, что в 1970-е годы, во времена подъема Организации освобождения Палестины, Советский Союз был одним из главных спонсоров мирового терроризма. Перспектива активного партнерского сотрудничества с Россией в борьбе с исламским терроризмом, должно быть, показалась европейским и американским госструктурам и разведслужбам исключительно привлекательной. Однако перспектива эта осталась тем, чем она и была - перспективой.
Реальность показала, что роль России во взаимодействии со странами-изгоями наподобие саддамовского Ирака (а впоследствии - и ахмадинежадовского Ирана) была противоположной той, о которой говорил Путин. В течение нескольких месяцев, предшествовавших операции 'Иракская свобода', Путин был самым надежным союзником Саддама после президента Франции Жака Ширака (Jacques Chirac). В Совете безопасности ООН Москва последовательно блокировала все попытки Вашингтона призвать международное сообщество к действию, в конечном итоге вынудив администрацию Буша действовать без одобрения ООН. В свете недавно вскрывшихся злоупотреблений, связанных с программой ООН 'Нефть в обмен на продовольствие', мотивы Путина становятся ясными: целых тридцать процентов лиц, числившихся в списке получателей платежей от Саддама, были россиянами. Путин по сей день выступает против политики США в Ираке, а также категорически возражает против любых решительных действий в отношении Ирана (это, кстати, одна из причин, по которым к нему до сих пор хорошо относятся европейские левые).
В 2004 году, когда начался второй президентский срок Путина, его нападки на оппозицию стали еще более вопиющими - и еще более смертоносными. В апреле 2003 года ведущий деятель либерального движения, депутат парламента Сергей Юшенков был застрелен возле собственной квартиры в Москве; убийцу так и не нашли. В июле Юрий Щекочихин, тоже бывший депутатом, погиб при загадочных обстоятельствах; вероятно, это было отравление. Кандидат в президенты Украины Виктор Ющенко, публично выступавший за укрепление связей с Западом, слег с такой же загадочной болезнью, но оправился.
Не так повезло Александру Литвиненко, отставному офицеру ФСБ, ставшему открытым врагом Путина. Медленная, мучительная смерть, постигшая его в Лондоне в ноябре 2006 года, стала результатом отравления химическим элементом полонием-210, хорошо известным агентам российской разведки. Как и случившееся месяцем ранее убийство Анны Политковской, это практически наверняка была спланированная акция. Как убийство Политковской, так и убийство Литвиненко официально остались нераскрытыми.
Каждый из перечисленных случаев вызывал справедливое возмущение западной общественности - но ничего более. В целом реакция была примерно такая: лучше вести себя поосторожней, а то будет еще хуже. В 2005 году кое-кто осмелился предложить исключить Россию из 'большой восьмерки', но Строуб Тэлботт предупредил, что это может кончиться плохо. По его мнению, отвернувшись от Путина, мы дадим ему 'знак, что Запад разочаровался в России', что еще больше деморализует демократическое движение внутри страны. Вместо этого, полагал Тэлботт, нужно было идти путем 'спокойной, выверенной демократии', и тогда, быть может, Путин 'вернется к принципам грамотного управления', тем самым создав условия для того, чтобы 'подтолкнуть Россию в нужном направлении'.
Доводы Тэлботта, как и доводы многих других, покоились на одном простом предположении: что Путин, несмотря на свой стиль правления 'железной рукой', на самом деле создает необходимые условия для 'эволюции в сторону гражданского общества' путем восстановления национальной гордости, а также экономического развития. Однако так ли уж это было верно в 2005 году? И так ли это верно сейчас? Недавно эксперты по России Майкл Макфол (Michael McFaul) и Кэтрин Стоунер-Вайсс (Kathryn Stoner-Weiss) напечатали в Foreign Affairs убедительную статью, посеявшую сильные сомнения в данном предположении.
Да, российская экономика выросла на 69 процентов за период с 1999 по 2007 год, но одиннадцать из пятнадцати бывших советских республик показали еще лучшие результаты и только одна - Киргизия - показала худший (бывшие страны советского блока, такие, как Чехия и Польша, показали намного лучшие результаты). Локомотивом роста российской экономики была не настоящая работа, а продажа нефти и газа. Путинская Россия представляет собой нечто вроде Саудовской Аравии: отнимите у нее нефтедоллары (350 миллиардов за 2007 год), и вы получите очередную страну третьего мира.
Правление Путина не принесло и стабилизации делового климата - ни для россиян, ни для гостей страны. В 2006 году Всемирный банк поставил Россию на 96-е место из 175 возможных по инвестиционному климату - хуже не было никогда. Постоянные угрозы Путина отключить нефть и газ привели к массовому бегству из страны иностранных инвесторов. Экономист Джади Шелтон (Judy Shelton), правильно предсказавшая гибель Советского Союза в 1989 году, считает, что Путину 'еще предстоит узнать, что капитал не очень хорошо реагирует на такие вещи, как вымогательство'.
Сказанное об экономике в полной мере относится и ко всему остальному также. С точки зрения правопорядка и законности Россия входит в пятерку худших стран мира (также согласно рейтингу, составленному Всемирным банком). В рейтинге стран, ранжированных по эффективности государственного управления, Россия находится в тридцать восьмой процентной группе от конца. Как выразился британский аналитик Мартин Вулф (Martin Wolf), осуществленное Путиным резкое расширение полномочий государства привело к повышению 'не эффективности, а самоуверенности' государственной власти.
Так или иначе, но к началу 2008 года начало становиться все более ясным, что представление о возможности 'вести дела' с Путиным было заблуждением. Остался последний повод мириться с ним: по крайней мере, режим Путина, каким бы коррумпированным и жестоким он ни был, не угрожает стабильности в Европе. В феврале 2007 года Стивен Коткин (Stephen Kotkin) из Принстона, делая выступление, заверил аудиторию, что внешняя политика России не представляется ему ни агрессивной, ни самоуверенной, и что страна 'фактически не угрожает никому, кроме самой себя'.
К несчастью, случилось так, что сразу после выступления Коткина Путина пригрозил перекрыть поставки нефти и газа Польше и другим странам, а как раз перед этим выступлением Россия совершила попытку саботировать Интернет-коммуникации в странах Балтии. Однако заблуждения, лелеемые из самых благих побуждений, обычно держатся очень долго. В феврале этого года, когда Мартин Вулф весьма неблагоприятно отозвался о Путине на страницах Financial Times, экономист Влад Собелл (Vlad Sobell) написал: 'Я категорически не согласен... с тем, что Путин - 'опасный неудачник'. Напротив, опасность представляет неприятное, но, увы, прочно укоренившееся представление о том, что Россия 'все более и более агрессивна' и собирается напасть на нас'.
Прошло шесть месяцев, и российские танки вторглись на территорию Грузии.
* * *
Как же объяснить то, что хорошо осведомленные наблюдатели в течение столь долгого времени были склонны (не будем употреблять более сильных выражений) закрывать глаза на опасности, которые представляют собой Путин и его режим?
Частично, конечно, ответ кроется в способности Путина прикрывать свои авторитаристские наклонности разглагольствованиями о демократии. За два президентских срока, в течение которых Путин управлял Россией, ему удалось добиться ошеломляющих успехов в том, чтобы создать ложное впечатление готовности когда-нибудь, когда он сочтет нужным, ослабить свою железную хватку во благо России. Не только на Западе Путину верили, не только на Западе искали разумное объяснение его тирании. В 1999 году, беседуя с Фаридом Закарией, российский либерал Владимир Рыжков сказал: 'В начале 90-х образцом для России была Польша, а теперь это Чили при Пиночете'. Как и Закария, Рыжков полагал, что Путин станет 'добрым царем', или российским Пиночетом.
Но есть ли основания полагать, что человек, всем своим видом как бы говорящий, что он против ценностей свободного общества, добровольно проложит путь к строительству свободного общества? Дело ведь, наверное, даже не в том, что все чересчур верили Путину лично, - уж в этом-то практически никто не виновен - нет, скорее все чересчур не верили в способность россиян совершить переход к демократии. Многим казалось совершенно невозможным, что России может хватить морального, интеллектуального и культурного ресурса для того, чтобы стать свободным, открытым и стабильным демократическим обществом самостоятельно, без направляющего воздействия сильной руки авторитарного лидера.
Кое-кто объяснял это сопротивление западным демократическим ценностям историей страны и антилиберальным наследием эпохи царей и советской власти. Как это ни странно, этими же причинами объясняется и популярность Путина. Почему россияне ходят голосовать толпами? Не потому, что им нужна западная демократия; им нужно кое-что другое, и Путин может дать им это в больших количествах. То, что нужно россиянам, - это (в лучшем случае) нечто вроде плебисцитной демократии, или, как выражается Закария, нелиберальной демократии. В современной России выборы, по его мнению, предоставляют 'прикрытие для авторитаризма и популизма'.
Встает вопрос - а так ли это плохо, авторитарная демократия? Закария и ему подобные наблюдатели считают, что нет. В конце концов, либеральная демократия в том виде, в каком она существует на Западе, хаотична и непредсказуема, особенно тогда, когда ее в неизменном виде насаждают в недоразвитом или же недавно сформировавшемся обществе - или, например, в обществе, где существует давняя традиция авторитарного правления (как, например, в России). В подобных случаях либеральная демократия приносит с собой бешеную коррупцию, межэтнические столкновения (как в Индии), хаос (как в России при Ельцине), подъем 'импульсивных националистов' (подобных президенту Грузии Саакашвили). А в условиях реализации путинской модели имеется один конкретный лидер, с которым можно работать и на которого можно рассчитывать.
Наверное, этим и объясняется то, что, как выразился Натан Щаранский, 'демократические правительства во всем мире, будь они левой или правой направленности, почти всегда предпочитают известный недемократичный режим неизвестному и демократичному'. Однако в подобном ходе мысли кроется множество ошибок. Одной из них является убежденность в том, что проблемы, сопутствовавшие ельцинской эпохе, объяснялись избытком демократии, - якобы ее было больше, чем россияне могли себе позволить. На самом деле проблема заключалась в слабости институтов, призванных защищать демократию, в частности, правоохранительных органов и особенно институтов, обеспечивающих соблюдение договоренностей. Именно из-за нехватки подобных защитных институтов смогли поднять голову сначала олигархи, а за ними и сам Путин.
Еще одна ошибка состоит в следующем: якобы прорыв к демократии возможен лишь в некоторых обществах. Не говоря уже о современном Ирак, хорошим контрпримером может послужить та же Грузия. За семьдесят лет, прошедшие с 1921 по 1991 год, советская оккупация вытоптала в этой стране всякие следы независимого гражданского общества. В первые пять лет после распада СССР Грузия перенесла экономическую катастрофу и встала на грань гражданской войны с абхазским и осетинским населением, все это время страдая под игом мафиозного режима, не менее грязного и неуклюжего, чем те, что правили во всех остальных бывших советских республиках.
Но в ноябре 2003 года группа реформаторов, включая Михаила Саакашвили, совершила так называемую 'революцию роз', в ходе которой старый режим получил от ворот поворот, а стране было придано новое направление развития. Томас Фридман (Thomas Friedman) и другие наблюдатели любят напоминать о том, что грузинская демократия далека от совершенства, - это справедливо. Однако грузинская демократия стабильно и равномерно прогрессирует в направлении Запада, к тому же Грузия ясно заявила о своем желании стать частью западного мира, подав заявление о членстве в НАТО.
Итак, во главе Грузии стоит либерально-демократическое правительство, которое многие в Европе и за ее пределами хотели бы расчленить только ради того, чтобы избежать конфронтации с нелиберальным режимом Владимира Путина. В этом-то и кроется коренная ошибка, заключающаяся в том, что если правительство возглавляется одним человеком, который и принимает все решения, то с таким правительством проще иметь дело, а возглавляемое им государство проще включить в структуру стабильного мирового порядка, чем если в нем царит, по выражению Строуба Тэлботта, 'демократия для всех'. Именно поэтому, как пишет Генри Киссинджер (Henry Kissinger) в своей книге 'Дипломатия', некоторые члены правительства Великобритании приветствовали приход Гитлера к власти в 1933 году.
'Роспись [Гитлера] свяжет Германию с такой силой, с какой не связывала ее роспись ни одного немца', - радостно объявил посол Великобритании Эрик Фиппс (Eric Phipps) своим коллегам в Лондоне. Пять лет спустя, в Мюнхене, Великобритания и Франция имели возможность почувствовать эту 'связывающую' силу на себе, и горечь того урока была велика.
В этот раз у нас есть возможность заново пройти тот же самый урок, только ставки будут не так высоки, как в тридцатых. Конечно, Грузия в 2008 году - это не Чехословакия в 1938, и новой 'холодной войны' ожидать не нужно. Но урок, который все мы извлечем из времени правления Путина, должен быть таким: если между стабильностью и демократией выбрать стабильность, не получишь ни того, ни другого, а если выбрать демократию, то будут созданы условия для возникновения и того, и другого. Это сейчас происходит в Ираке; с еще большей очевидностью это происходило в Грузии до российского вторжения. Наша задача теперь состоит в том, чтобы не повторить свою ошибку и не сделать в очередной раз неправильный выбор. Нужно выступить против Путина; нужно назвать его тем, кто он есть. Это будет хорошее начало.
++++++++++++++++++++++
P.S. Тов. читатели, будьте бдительны! Не забывайте, пожалуйста, голосовать :-))) В настоящий момент в рейтинге Народного голосования ИноСМИ занимает 7 место. Напоминаем, по правилам конкурса с одного IP можно голосовать только 1 раз в 24 часа. "Урны" для "Народного голосования" за ИноСМИ (Премия Рунета - 2008) расположены по адресу: http://narod.premiaruneta.ru/.
______________________________________________
Власть: история Владимира Путина ("Esquire", США)
Почему мы должны бояться Путина ("USA Today", США)
Почему власть Путина - угроза и для России, и для Запада ("The Financial Times", Великобритания)
Россия: тоталитарный режим, рабски подчиненный царю, строящему новую фашистскую империю ("Daily Mail", Великобритания)
Гарри Каспаров: Дон Путин ("The Wall Street Journal", США)
* * * * * * * * * * * * *
Призрак Антироссии (Чрезвычайная комиссия читателей ИноСМИ)
До каких пор русский сапог будет несчастьем всего мира? (Чрезвычайная комиссия читателей ИноСМИ)
Все на курсы швей-мотористок! (Чрезвычайная комиссия читателей ИноСМИ)
Дюжина мифов русской истории (Чрезвычайная комиссия читателей ИноСМИ)
