На днях плодовитый 'независимый публицист' Посохов порадовал читателей своей новой статьей 'О проекте 'Имя Россия', или О том, что ни хрена мы не знаем и не понимаем своей истории'. Так как статья у уважаемого Пармена Владимировича однозначно получилась - с огоньком, с перчиком - то автор смело может занести ее себе в актив. По моему же личному мнению - это лучшая парменовская публицистика. Более того, я готов подписаться почти под каждым словом г-на Посохова.
Однако концовку статьи г-н Посохов, по своему обыкновению, смазал бездарно:
'...Представляю, как сейчас потирают руки 'свидомые' от удовольствия. Ну, как же, москаль, и такое про своих же написал. Советую не шибко обольщаться на сей счет. Наша (москалей) сила как раз в том состоит, что в отличие от 'впэртых' свидомых украинцев, мы способны к критическому самоанализу и признанию собственных ошибок, а поэтому с оптимизмом смотрим в будущее'.
Дело тут не в персональных оценках, и не в ярлыках ('впэртых', свидомых), навешиваемых оппонентам, и не в ерничанье ('...Наша (москалей) сила...'), а именно в выводе: '...мы способны к критическому самоанализу и признанию собственных ошибок, а поэтому с оптимизмом смотрим в будущее'. Не знаю, как там с будущим самого г-на Посохова, но о способностях россиян к критическому самоанализу и признанию собственных ошибок Пармен явно поторопился заявить, чему сам Пармен - ярчайший пример.
Погромив, для острастки, несколько россиянских исторических мифов, г-н Посохов тотчас же принялся строить мифы новые. И один из них - что князь Александр Невский разбил шведов, за что и получил свое прозвище. Вот об этом и хотелось бы поговорить поподробнее.
***
О т.н. Невской битве, о 'язвлении' ярла Биргера копьем в лицо лично Александром, и о героизме княжеской дружины (Гаврилы Алексича, Збыслава Якуновича, Якова, Миши, Саввы, Ратмира) читатели знают еще со школьной скамьи (а с недавних пор это событие обессмертил и синематограф). Но вот что удивительно - вся эта история есть не что иное, как пересказ... 'Жития...' благоверного князя Александра.
Это похоже на чудо! - ибо вся советская историческая наука, которая постоянно клеймила данные всяких там агиографических произведений, как малодостоверные, на сей раз слепо пошла - как крысы за волшебной дудочкой - по стопам именно велеречивого 'Жития...'. И это при том, что о действительной 'Невской битве' имелись хотя и скупые, но вполне определенные известия в Новгородской первой летописи старшего извода, написанные, если не очевидцем, то современником тех событий. 'Житие..' же создавалось много позже, и, как мы увидим, мало связано с имевшими место быть историческими событиями.
Но перед тем, как обратиться к первоисточнику, необходимо сделать ремарку.
Великий Новгород и Швеция были соседями, и их многовековое житье бок о бок в Средние века не обходилось без военных конфликтов. Но что это были за конфликты? За период с 1015 г. по 1239 г. (224 года!) Новгородская первая летопись старшего отмечает целых три нападения шведских феодалов и подвластных им племен (финские племена Емь и Сумь) на новгородские земли и новгородских данников: в 1149 г. Емь ходила на Водь новгородскую, но была побита; в 1164 году шведы атаковали большими силами Ладогу, но были разбиты; в 1228 году Емь напала на Ладогу, но их нападение было отбито ладожанами совместно с Карелой и Ижорой.
За тот же период новгородцы, согласно той же летописи, совершили пять походов на шведские земли: в 1042 г. на Емь; в 1123 г. на Емь; в 1143 г. подвластные Новгороду карелы опять ходили на Емь; 1191 году новгородцы с карелами ходили на Емь; в 1227 году новгородцы с карелами ходили на Емь под руководством отца Александра, Ярослава Всеволодовича (детальней об этом - в статье, посвященной Ярославу Всеволодовичу). Итого 8 набегов (в среднем 1 набег в 28 лет); при этом два набега из трех шведо-финны провели в отместку за нападения на них.
Говорить о русско-шведском антагонизме при таком вялотекущем конфликте не приходится. Более того, новгородцы вели себя явно агрессивней, чем шведы. Лишь шведский морской поход (ледунг) 1164 года, как акт неспровоцированной агрессии, заслуживает отдельного рассмотрения.
***
В 1164 году шведская флотилия в составе 55 шнек подошла к Ладоге. Ладожане были предупреждены о шведском походе (наверное от карел или ижорцев), а потому сожгли деревянный посад, а сами укрылись за крепостными стенами. Ладога со времен Рюрика Первого уже не являлась столицей, но благодаря усилиям Мстислава Владимировича (сына Владимира Мономаха) была отстроена в камне и представляла собой сильную крепость, прикрывающую Новгород с севера. Не сумев взять Ладогу с ходу, шведы начали осаду. Но на пятый день осады к Ладоге прибыло новгородское войско во главе со Святославом Ростиславовичем (кстати, родным дядей (стрыем) Мстислава Мстиславовича Удалого) и посадником Захарием. Думается, горячие шведские парни не ожидали столь быстрого появления новгородцев (до Новгорода было около 230 км.) под стенами Ладоги, ибо были разгромлены в один момент: '...И победиша я божиею помощью, овы исекоша, а иныя изимаша: пришли бо бяху въ полушестадьсятъ шнекъ, изьмаша 43 шнекъ; а мало ихъ убежаша и ти язвьни', - пишет Новгородская первая летопись старшого извода. Что и говорить - полная победа! Враги бежали, потеряв около 80 % кораблей и воинов (где-то 4300 человек); победители захватили пленных и трофеи (43 шнеки).
***
Вот теперь самое время перейти, собственно, к 'Невской битве' по версии Новгородской первой летописи старшого извода. Вот этот отрывок. 'В лето 6748 [1240]. Придоша Свеи в силе велице, и Мурмане, и Сумь, и Емь в кораблихъ множьство много зело; Свеи съ княземь и съ пискупы своими; и сташа в Неве устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую. Но еще преблагыи, премилостивыи человеколюбець богъ ублюде ны и защити от иноплеменьникъ, яко всуе трудишася без божия повеления: приде бо весть в Новъгородъ, яко Свеи идуть къ Ладозе. Князь же Олександръ не умедли ни мало с новгородци и с ладожаны приде на ня, и победи я силою святыя Софья и молитвами владычица нашея богородица и приснодевица Мария, месяца июля въ 15, на память святого Кюрика и Улиты, в неделю на Сборъ святыхъ отець 630, иже в Халкидоне; и ту бысть велика сеча Свеемъ. И ту убиенъ бысть воевода ихъ, именемь Спиридонъ; а инии творяху, яко и пискупъ убьенъ бысть ту же; и множество много ихъ паде; и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себе пустиша и к морю; а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаша в ню бещисла; а инии мнози язвьни быша; и в ту нощь, не дождавше света понедельника, посрамлени отъидоша.
Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, Наместъ, Дрочило Нездыловъ сынъ кожевника, а всехъ 20 мужь с ладожаны, или мне, богь вестъ. Князь же Олександръ съ новгородци и с ладожаны придоша вси здрави въ своя си, схранени богомь и святою Софьею и молитвами всехъ святыхъ.'
Сразу же заметны разночтения с 'Житием...' и, собственно, с 'общепринятой' версией. Прежде всего летописец называет командующего шведским войском 'князем' и 'воеводой', а не 'королем' или 'королевичем' (как в различных вариантах 'Жития...'). И это не Биргер, а какой-то 'Спиридон' (по странному совпадению - тезка тогдашнего новгородского архиепископа (?!)) - имя не свойственное шведам. Этого Спиридона, по версии новгородского летописца, убили в бою - но ничего не сказано, что это дело рук новгородского князя. И вообще, имя сокрушителя шведского 'Спиридона' летописец почему-то не упомянул. Ничего не сообщает летописец и о геройских подвигах славных дружинников Александра Ярославича: Гаврилы Алексича, Збыслава Якуновича, Якова, Миши, Саввы. В списке убитых новгородцев (по версии летописца) отсутствует имя Ратмира, который, согласно 'Жития...', героически погиб в бою со шведами. Зато летописец упоминает павших новгородцев, очевидно, ему хорошо знакомых: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, Наместъ, Дрочило Нездыловъ. Но о них нет ни слова в 'Житии...' - будто бы речь идет о двух совершенно разных битвах.
Скуп летописец и в описании битвы - мы практически ничего от него не узнаем. Как протекал бой? В каких боевых порядках бились противники? Был ли бой только на суше, или же шведы были атакованы и на реке? Летописец не дает на эти вопросы решительного ответа. Трижды летописец оговаривается, что точно ему те или иные обстоятельства не известны. Он затрудняется сказать, с какой целью шведы пришли на Новгородскую землю; кто еще погиб из знатных шведов, кроме шведского воеводы; не известны ему и общие потери русского войска - он знает только убитых новгородцев.
После повторного прочтения указанного отрывка из Новгородской первой летописи старшего извода понимаешь, что и в итогах боя ('...и победи я') летописец ошибся, а вернее, выдал желаемое за действительное. Прежде всего, бросается в глаза, что поле боя осталось за шведами. По средневековым понятиям (да и по современным тоже) победителем считается тот, кто остался стоять 'на костях', обратив противника в бегство. Тут же летописец признается, что шведы, 'ископавше яму', похоронили простых своих ратников, а уж потом '...в ту нощь, не дождавше света понедельника, посрамлени отъидоша'. О том, что делало новгородское воинство, пока шведы хоронили своих убитых, летописец скромно умалчивает. Так может быть, Александр Ярославович, придя в 'малой дружине', сумел нанести супостатам такой урон в живой силе, что те вынуждено отказались от своих захватнических планов? - Летописец на это прозрачно намекает, сначала говоря о 'силе великой' у шведов, а потом упомянув погибших ратников шведских, похороненных 'бещисла'.
Однако 'малая дружина' - это версия 'Жития...'. Сам же новгородский летописец пишет, что Александр Ярославич пришел 'с новгородци и с ладожаны'. Само собой, что Александра в походе сопровождала и дружина княжеская - какая б она ни была по численности. В 1164 году новгородцы в условиях цейтнота сумели собрать войско, разбившее пятитысячный шведский отряд - вряд ли за 80 лет новгородская сила поубавилась. Ладожане же в 1228 году собственными силами отразили набег Еми, а потом еще преследовали финнов - так что и их дружину нет оснований считать слабой. Я уже не говорю об ижорцах, данниках и союзниках новгородцев, на чью землю, собственно, и пришли супостаты - не вериться, что они остались в стороне. Скорее всего, они, вооружив все мужское население, бросились на подмогу новгородцам, горя праведным гневом за свои обиды.
Что касается шведов, то летописец не оставил никаких внятных сведений об их количестве; оборот же о 'бесчисленности' павших врагов следует считать только литературным приемом - все-таки речь идет не о китайцах. Ключ к (приблизительной) численности шведских потерь в Невской битве заключен в словах летописца, что тела погибших знатных воинов шведы на двух кораблях 'преже себе пустиша и к морю'. Некоторые историки считают, что это отголосок дохристианских верований шведов, когда убитых в бою не закапывали в землю, а погребали прямо в море - мол, с этими убитыми поступили так же. Может быть, хотя, и не уверен. Однако важно другое: шведы использовали как морские катафалки те корабли, на которых, надо думать, после боя уже не было (или не хватало) экипажей. Летописец ничего не говорит о том, что это были за корабли - шнеки или скуты. Потому можно условно считать, что общие потери шведов и их союзников были, не более чем 200 человек.
Что касается потерь войска Александра Невского, то и тут нет твердых данных. Летописец говорит о 20 новгородцах и ладожанах (или меньше), перечисляя поименно четверых новгородцев. В летописях было принято упоминать наиболее знатных погибших. (Заметим, что во время Липицкой битвы, по версии Новгородской летописи, погибло 5 новгородцев.) О погибших ижорцах (наверняка, такие имелись) летописец не счел нужным и упомянуть. В целом же, как мне кажется, потери новгородцев были сопоставимы с шведскими потерями.
В общем, версия о нанесенных непоправимых потерях шведам в живой силе не нашла летописного (или иного) подтверждения. Да и само предположение о том, что Александр Ярославович во время боя занимался оценкой шведских потерь - уже нанесли 'непоправимые потери' или еще нет? - а после оного, из гуманистических соображений, дал приказ к отступлению, вместо того, чтобы с криком 'Ура! Мы ломим! Гнуться шведы!' добить супостата, как было принято в среднее века - выглядит нелепым.
Перечитывая летопись, отчасти понимаешь причину неосведомленности летописца - во время Невской битвы новгородцами не было взято в плен ни одного (?!) шведа. Хотя если пленных брали - об этом никогда не забывали указать (вспомним 1164 г., или то же Ледовое побоище). Не радует летопись и информацией об обилии захваченных новгородцами трофеев. Их просто нет. Если в 1164 году новгородцы захватили 43 шнеки, то в 1240 году все шведские шнеки отбыли на родину. А сколько их было-то, шнек? Летописец об этом также умалчивает, что может говорить уже не столько об отсутствии пленных, сколько о дурно поставленной разведработе.
Итак, рассмотрев все известные нам из Новгородской первой летописи старшего извода обстоятельства т.н. 'Невской битвы', нельзя не прийти к одному-единственному выводу - первый блин для Александра Ярославовича вышел комом. Новгородский летописец попытался скрыть факт неудачи (все-таки была задета не только честь князя, но и слава новгородская), и сделал это довольно изобретательно. Если 'Житие...' просто живописует бой, имеющий мало общего с действительной Невской битвой, то новгородская первая летопись пытается прикрыть конфуз (как-никак первое поражение новгородцев от шведов за двести лет!) стратегическими, так сказать, соображениями. '...Хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую', - многозначительно сообщает летописец о захватнических планах Свеев. Ну, если всю Новгородскую землю - тогда да, враг посрамлен, ибо результаты его похода, сравнительно с амбициями, ничтожны.
Но откуда сие известно, если пленных новгородцы не взяли? Летописец, ничтоже сумняшеся, объявляет свои источник информации: '...просто же реку' (?!), что можно перевести на современный язык, как 'разглагольствуют, говорят'. Но кто говорит? Бабы на базаре?
Ход событий заставляет усомниться в утверждениях летописца. Во-первых, шведы высадились довольно далеко от Ладоги. Собственно, даже на другой реке - Неве. И оставались там вплоть до Невской битвы, без попыток прорваться через Ладожское озеро и Волхов к Ладоге, и уж тем более - Новгороду. Хотя чего уж проще - местные ижорцы за 'пять марок кун или окорок', как писали в то время заграничные послы, водили суда по Неве и Ладожскому озеру вниз и вверх (кстати, на плате ижорцам шведы, как оптовый покупатель, могли и сэкономить.) Во-вторых, шведы стояли на Неве, в устье Ижоры, никак не меньше 10-15 дней с момента высадки - если экстраполироваться от похода 1164 г. - пока не нагрянул сам Александр Ярославович с новгородцами и ладожанами. Если поверить летописцу в далеко идущие планы шведов, то эта задержка агрессоров никак не объяснима.
Впрочем, у новгородского летописца нашлись сторонники среди историков XIX-XX вв., которые идею новгородской первой летописи старшего извода 'углубили и усугубили'. Они объяснили медлительность шведов ожиданием подхода союзников по 'крестовому походу на Русь' - ливонцев. Мол, римская курия решила организовать совместный шведско-немецкий крестовый поход на обескровленную татарским нашествием Русь с целью обратить русских в католическую веру; однако на пути коварным планам 'латинян' встал молодой, но талантливый полководец Александр Ярославович, и... Однако версия совместного шведско-ливонского крестового похода иллюзорна, и зиждиться на хронологической близости двух событий: а) в 1240 г. шведы напали на Ижорскую землю; и б) в 1240 году ливонцы напали на Изборск и Псков.
Но события эти вряд ли между собой связаны: между первым и вторым прошло не менее (а то и более) двух месяцев. Говорить о действительной синхронности действия, таким образом, не приходиться: неужели шведы два месяца должны были валять дурака в устье Ижоры, дожидаясь ливонцев? Я уже не говорю, что выступили эти псевдосоюзники против разных русских земель (шведы - против Новгорода; ливонцы - против Пскова) - которые, кстати, от татар и не пострадали. А почему сначала не выступить совместно против Пскова, а потом уж против Новгорода? Что это за удары растопыренными пальцами? В декабре того же 1240 г. татары взяли Киев - так может шведы шли на соединение не с ливонцами, а с Батыем? При их то скорости в аккурат к декабрю и поспели бы...
***
Проанализировав сообщения Новгородской первой летописи старшего извода, те далекие исторические события (с большой долей исторической достоверности) можно изложить следующим образом. В 1227 году новгородцы во главе с Ярославом Всеволодовичем совершили дерзкий и очень опустошительный набег на финское племя Емь, находящееся в зависимости от шведов, чем нанесли и тем и другим существенный урон в людях и данях соответственно. Финны на следующий год попытались отомстить, но ладожане вместе с карелами и ижорцами сильно их потрепали. Финны затаили обиду, но ничего поделать не могли. Однако в 1239 году в Новгороде вокняжился молодой Александр Ярославич, в то время как гроза окрестных мест, Ярослав Всеволодович, сел во Владимире-на-Клязьме. Узнав об этом, шведы (речь идет об областях Швеции, соседних с Новгородским княжеством), и подчиненные им Сумь и Емь решили еще раз попытать счастья, и проверить Александра Ярославовича 'на слабо'.
Собравшись с силами, призвав на помощь даже некоторых норвежцев, шведы вместе с финнами высадились в Ижорской земле и начали ее методически грабить. Грабежи сопровождались обычными в таких вот средневековых случаях насилием над женским полом и массовым обращением непокорных в рабство, а то и лишением оных жизни. Впрочем, разве не так же поступал Ярослав Всеволодович на их землях? В Ладожское озеро, а уж тем более Волхов, шведо-финны входить не стали. Зачем? Их целью был набег, месть ижорцам - но сил для овладения Ладогой, а уж тем более Новгородом, у них не было. Старейшина ижорцев, Пелгусий, слал гонца за гонцом в Новгород с мольбой о помощи, и законно вопрошал, за что ж он платит дань, если сюзерены не в силах его защитить.
Новгородцы, как водиться в таких случаях, вышли не медля. Шли они наверняка двумя группами - конная дружина во главе с князем передвигалась берегом; новгородское и ладожское ополчение плыло на ладьях и лодках. Приблизившись к вражескому стану, ополченцы, очевидно, сошли на берег: ни летопись, ни 'Житие...' не говорит об атаке русских ладей на шведские шнеки. После битвы, как мы знаем, шведы уплыли - безо всяких препятствий со стороны русичей. И это тоже довод в пользу Невской битвы, как сугубо сухопутной.
Конечно, почему именно русские потерпели поражение, за давностью лет установить трудно, но некоторые моменты летописи и даже 'Жития...' все же на то указывают. 'Житие...' говорит, что битва началась в 'шестом часу дня'. Так как в 1164 году новгородцы напали на шведов в пятом часе дня, сообщение 'Жития...' кажется правдоподобным. Историки в большинстве своем говорят о начале Невской битвы в одиннадцатом часу дня по современному времясчислению (с.в.), что, как мне кажется, неверно. Ход их рассуждения таков: солнце 15.07.1240 г. взошло в 5:16; плюс шесть часов дает 11:16 по с.в.. Т.к. шестой час еще не закончился, то начало битвы следует положить между 10:16 и 11:16. Однако час в Киевской Руси - единица непостоянная. И день, и ночь нашими предками разбивался на 12 часов - вне поры года. И. 'летний час' был в современных часах больше 'зимнего часа'. 'Шестой час дня' говорит о начале битвы где-то посередине светового дня (12:13 - 13:13 по с.в.), т.е. речь идет о сиесте - послеобеденном отдыхе в самое жаркое время. Кстати, сиесту соблюдали не только в странах Европы, но и на Руси. О послеобеденном отдыхе и сне, как о назначенном богом времени, говорит и Владимир Мономах в своем 'Поучении'. Правда, Мономах предупреждал, что перед сном не худо бы выставить во все стороны сторожей...
Итак, Александр Ярославич выбрал послеобеденное время для внезапной атаки. Но она, все же, не увенчалась победой. Что же случилось? Возможно, атака не вышла настолько внезапной, как планировалось? Возможно. Однако главная причина видится в другом. Некоторые историки (тот же А.Я.Дегтярев) считают, что бой продолжался до сумерек, и что его прервала лишь ночь . Но маловероятно, чтобы бой длился так долго - семь (а по версии А.Дегтярева и все одиннадцать) часов. Похоже, это лишь попытка закамуфлировать истинную причину прекращение битвы - ретираду (скажем так) войск Александра Ярославича с поля боя. Однако и после ретирады противники ведут себя странно: шведы не стремятся преследовать и добить врага; русские же, спрятавшись в лесу, лишь наблюдают, как шведы хоронят павших, не предпринимая попытки собраться с силами и ударить снова. Поспешно, но без паники, шведы садятся на корабли и еще до восхода солнца в понедельник (5:18) отплывают восвояси - и снова русские не пытаются их атаковать.
Все эти странности объясняются просто, если представить себе следующую, типичную для Киевской Руси, и часто встречающуюся, в различных интерпретациях на страницах русских летописей, ситуацию. Конная дружина прибыла, естественно, на место ранее пеших ополченцев. Вид безмятежного шведского стана разжег воинственные настроения у дружинников, которые возжаждали ринуться на врагов тотчас, не дожидаясь подхода основных сил. Дело тут не только в патриотическом рвении, и даже громкой славе - просто по понятиям того времени бОльшая часть добычи (а то и вся) в походе доставалась тем, кто непосредственно ее захватил. Отсюда частые ссоры русских князей, известные нам из летописей, за право идти в авангарде - вплоть до княжеских межусобиц среди бывших союзников. Александр Ярославич то ли вынужден был уступить желанию дружины, то ли и сам разделял ее настроения.
Однако безмятежность и беззащитность шведского лагеря оказалась обманчивой. Да и не могли шведы всерьез рассчитывать, что они будут неограниченное время хозяйничать на чужих землях. Как бы там ни было - шведы отбили нападение. Узнав от пленных, что на них напала только часть вражеского войска, и что на подходе новгородское и ладожское ополчение, шведы сами решили ретироваться. Но прежде, чем отплыть, быстро похоронили убитых - знать, удельный вес потерь к общему количеству участников похода был не столь велик. Собрав награбленное, шведы отплыли еще затемно. Когда же утром приспело новгородско-ладожское ополчение, их взору предстал покинутый лагерь, дружинники князя, хоронящие своих павших товарищей, и Александр Ярославович в расстроенных чувствах, который на недоуменный вопрос: 'А где же Свеи?!' мог только махнуть рукой в сторону полуночи.
Если у кого-то и были сомнения в исходе 'Невской битвы', то только не у новгородцев. '...В то же лето, тои же зимы выиде князь Олександръ из Новагорода къ отцю в Переяславль съ матерью и с женою и со всемь дворомь своимь, роспревъся с новгородци', - пишет Новгородская Первая летопись старшого извода. Согласитесь, что так с победителями и спасителями отечества не поступают...
***
В российской истории есть полководцы, прозванные в честь своих побед: Дмитрий Донской, Александр Суворов-Рымникский и т.д. Но при этом как-то не принято называть 'своих' полководцев по местам бесславия: Иван Васильевич Псковский, Петр Прутский, Кутузов-Аустерлицкий, Меньшиков-Крымский, Рожественский-Цусимский, Самсонов-Мазурский...
И лишь для 'великого и ужасного' Александра Ярославича сделано исключение, и широкая общественность знает его по месту (извините за случайную двусмысленность!), где ему впервые надавали по шее. Более того, это поражение, если верить шоуменам из РТР, на долгие годы будет именем России. И в самом деле, не объявлять же героями павших воинов Гюряту Пинещинича или Дрочилу Нездылова. Да и имена у них... То ли дело - Александр Невский! Это звучит гордо.
'...Зачем лишать страну исторических мифов, если они исправно служат делу патриотического воспитания? Пусть будет Невский именем России!' - восклицает г-н Посохов в своей статье. Позвольте, г-н Посохов, а как же объявленная вами пресловутая московская способность к 'критическому самоанализу и признанию собственных ошибок'? Итоги голосования 'имени России' скорее свидетельствуют об обратном. О каком 'анализе' и 'признании ошибок' может идти речь, если огроменная страна, как в пьяном угаре, предпочла Александра Невского Дмитрию Пожарскому, Михаилу Кутузову и Георгию Жукову - истинным спасителям Отечества?
Да и 'сила', которая зиждется на лживых мифах, мало чем отличается от слабости. Впрочем, это не только российской истории касается... Прежде, чем продолжить разговор об исторической личности благоверного князя Александра Ярославовича Невского, хочу сделать некоторый обзор читательского обсуждения.
Сама статья писалась в продолжение темы, затронутой публицистом П. Посоховым - об исторических мифах и их восприятии. К сожалению, Пармен Владимирович тему российского исторического мифотворчества развивать не стал - видно, персонаж Александра Ярославича его на борьбу не вдохновляет, а самому вскрыть всю подноготную благоверного Александра просто не хватает духу. Как я и предполагал - вывод Пармена Владимировича о способности 'москалей... к критическому самоанализу и признанию собственных ошибок' оказался слишком уж оптимистическим.
Посему несколько наивной выглядит попытка уважаемого Пармена Владимировича сместить акценты (в простонародье - перевести стрелки) выдвинутой им самим темы о А.Невском как не-имени России, проведя параллели между Невской и Калкской битвами, между Александром Ярославичем и Даниилом Романовичем. То, что русскими князьями и в том, и в другом случае двигало желание 'прибарахлиться', сомнений не вызывает. А вот мера ответственности у них разная - Даниил Романович действовал под началом Мстислава Удалого, а Александр Ярославич сам был предводителем дружины. И уж точно никакой апологет Даниила Галицкого даже и думать не смел объявить Калкскую битву победоносной - а вот с Невской битвой такой фортель российских историков почему-то никого не смущает.
Так что если Пармен Владимирович кого и 'ущучил' этим своим замечанием, то только себя, любимого - и заодно способность 'москалей к критическому самоанализу и признанию собственных ошибок' тоже. Стоит ли тогда удивляться, что некоторые 'простые форумчане' даже после ознакомления с моей статьей, без тени сомнения продолжают утверждать, что А.Невский разбил шведов в 1240 г.?
Порадовал друг Бранко. Грязные слухи, распускаемые его недругами, что-де Бранко разбирается в древнерусской истории, он решительно развеял в первом же посте, заявив, что '...Житие Невского как раз из 1-й Новгородской летописи' - С чем я его и поздравляю. Еще бы хотел остановиться на некоторых заблуждениях, связанных с А.Невским.
Первое. А. Невский - не внук Мстислава Удалого. После Липецкой битвы (1216 г.) Мстислав забрал свою дочь у Ярослава Всеволодовича, о чем свидетельствую как минимум два исторических источника - в то время как годом рождения А.Невского считается год 1220. По (независимым друг от друга) исследованиям украинского историка Махновца и российского историка Дегтярева, третьей женой Ярослава Всеволодовича (и, соответственно, матерью детей Ярослава Всеволодовича) была Феодосия Игоревна, брянская княжна.
Второе. Что А.Невский был истинным православным и отверг корону, предлагаемую ему римским папой - как и предложение перейти в католичество. При этом делают хитрый прищур а-ля Кирилл Калининградский и многозначительно добавляют: а вот Даниил Галицкий... В действительности дело обстояло несколько иначе. В 1248 г., находясь в ставке Батыя, Александр Ярославович получил письмо от, сказать по правде, довольно неожиданного отправителя - римского папы Иннокентия IV. В своем письме, датированном 22 января 1248 г., папа предлагал 'герцогу суздальскому' (Duel Susdaliensi) Александру присоединиться, по примеру его покойного отца Ярослава, к римской церкви. О том, что Ярослав Всеволодович приобщился с помощью Иоанна де Плано Карпини к вселенской церкви, папа пишет уверенно, и даже называет свидетеля, способного это подтвердить самому Александру - некоего военного советника 'Емера' (?!).
Кроме того, папа Иннокентий IV очень просил Александра Ярославича в случае татарского наступления извещать о нем 'братьев Тевтонского ордена, в Ливонии пребывающих, дабы как только это (известие) через братьев оных дойдет до нашего сведения, мы смогли безотлагательно поразмыслить, каким образом, с помощью Божией сим татарам мужественное сопротивление оказать. За то же, что не пожелал ты подставить выю твою под ярмо татарских дикарей, мы будем воздавать хвалу мудрости твоей к вящей славе Господней'.
Что конкретно ответил Александр Ярославич, через кого и как этот ответ дошел до папы, точно не известно. Однако сохранилось второе послание папы к Александру Ярославовичу, датированное 15 сентября 1248 г. Из его текста следует, что папа получил на первое послание довольно благоприятный ответ - настолько благоприятный, что обращаясь к 'Alexandro', римский папа величает его уже 'illustri regi Nougardiae' (славным королем новгородским). Папа умиленно пишет: ':ты со всяким рвением испросил, чтобы тебя приобщили как члена к единой главе церкви через истинное послушание, в знак коего ты предложил воздвигнуть в граде твоем Плескове соборный храм для латинян (in Pleskowe civitate tua Latinorum Ecclesiam erigere cathedralem)'; далее папа просит принять его посла - архиепископа Прусского. 'Король Новгородский' Александр Невский - это, конечно, нонсенс (бессмыслица). Новгород в ту пору не был королевством, а княжение в нем не передавалось по наследству. Но что не скажешь, чтобы умаслить собеседника...
'Житийный' Александр Ярославич на предложение 'латинян' рассказать о законе божьем, гордо ответствует: '...а от вас учения не примем'. Но 'настоящий' Александр Ярославич, как мы видим, был куда менее категоричен и куда более дипломатичен. Конечно, с трудом вериться, что Александр действительно обещал построить католический кафедральный собор в Пскове (хотя, как говорят - обещанного три года ждут). Возможно, речь шла о католической церкви для приезжих заморских купцов. Или же сам папа выдавал желаемое за действительное. Однако следует отметить - одно время Александр Ярославич не гнушался вступать в контакты с католическим духовенством, если видел в том целесообразность.
Правда, после возвращения Александра Ярославича из Каракорума, сведенья о его контактах с католическим клиром прерываются. Вероятно, он потерял к ним интерес - или же угас интерес к самому 'новгородскому королю'.
Теперь о Данииле Галицком и его 'латинском искушении'. Как свидетельствует папский легат Иоанн де Плано Карпини, Даниил Романович и его брат Василько Романович в беседах с ним (на пиру) заявляли, что '...желают иметь Господина Папу своим преимущественным господином и отцом, а святую Римскую Церковь владычицей, и учительницей'. Обрадованный Иннокентий IV в 1247 г. издал две буллы, в которых закреплял за Даниилом и Васильком все их земли (что в свете претензий венгров на Галич было весьма кстати), а также запрещал крестоносцам селиться на землях братьев (что тоже лишним не было). От папы Иннокентия IV Даниил принял даже королевскую корону - но при условии оказания действенной помощи против татар. Кстати, весьма примечательно, где именно Даниил короновался. Произошло это в городе Дорогичине, на границе с польскими землями. Этот русский город одно время принадлежал Конраду Мазовецкому, который, в свою очередь, передал его рыцарям Тевтонского ордена. Однако лихим набегом Даниил город захватил, а местного комтура по имени Бруно пленил... Словом, вышла коронация 'с намеком'. После смерти папы Иннокентия IV, когда римская курия отказалась от организации крестового похода против татар, Даниил прекратил с ней отношения - безо всяческих политических последствий для Галицко-Волынского княжества или изменений в религиозной жизни оного.
Таким образом, Даниил Романович был, прежде всего, татарским противником, а уж потом 'западником' - в той мере, которая требовалась для противодействия татарам. Надо полагать, что заключенный политический союз с великим князем владимирским Андреем Ярославичем, скрепленный союзом брачным, также носил антитатарский характер (хотя об этом не объявляли во всеуслышание).
Третье. В продолжение темы 'латинского искушения'. В российской историографии, с легкой руки Л.Гумилева, закрепилось представление, что переезд митрополита Кирилла в Суздальскую землю, к, якобы, истинно православному князю Александру, было актом протеста церковного иерарха против католических заигрываний Даниила Галицкого. Пармен Владимирович, помниться, об этом даже статью написал. Однако летописи говорят совершенно о другом.
В 1250 году, осенью, из Киева в Суздальскую землю приехал новый митрополит киевский, Кирилл III. Сей Кирилл был, кажется, третий природный русский в митрополичьем клобуке - после Иллариона и Клима Смолятича. Интересна его судьба. Он не был монахом-схимником или знатным книжником, как его русские предшественники. Ранее он был 'печатником' (канцлером) князя Даниила Романовича Галицкого, активно помогал тому в его борьбе за Галицкий стол, даже предводительствовал отрядом в триста конных и три тысячи пеших воинов в походе на болоховских князей. В 1246 году Даниил, утвердившись в Галицкой и Волынской земле, а также и на части Киевщины, посылает своего печатника окольным путем в Никею - для посвящения того в митрополиты.
Проезжая через венгерские владения, Кирилл встречается с венгерским королем Белою, и тот просит Кирилла посодействовать в заключении брака между венгерской королевной Констанцией и сыном Даниила, Львом. Понятно, что династическим браком Бела стремился к союзу с Галицким князем - прежде такой союз отвергался самим Белою. Кирилл соглашается - и получает от Белы щедрые дары. Став митрополитом, Кирилл первым делом отправляется на север - и нет никаких сомнений, что его ведут сюда не только сугубо церковные дела, но и 'свадебно-дипломатические'. И верно - по свидетельству Лаврентьевской летописи, Кирилл прибыл в Суздальскую землю осенью, а '...тое же зимъı ожени ся князь Ярославичь Андреи Даниловною Романовича, и венча их митрополитъ в Володимери оу святои Богородицы съ епископомь Кириломъ и много веселья бъıсть'. (Кстати, еще один довод против того, что матерью А.Невского была смоленская княжна Ростислава, дочь Мстислава Удалого. Андрей Ярославич - погодок Александру Ярославичу, его родной брат. И если их матерью была Ростислава Мстиславовна, то он женился бы на своей двоюродной сестре - что идет вразрез с тогдашними каноническими правилами, когда браки могли заключать родственники пятой-шестой степени родства). Однако митрополит Кирилл предал своего Галицкого благодетеля. И случилось это при следующих обстоятельствах.
Четвертое. О взаимоотношениях А. Невского с татарами. Проиграв в 1249 году брату Андрею спор за великое княжение, Александр потерял и отчий удел (или же ему был выделен незначительный город - Москва, оставшаяся после смерти Михаила Ярославича без хозяина). Судьба совершила очередной зигзаг - ведь Новгород в наследство не передашь, а, значит, детям Александра уготовано влачить жалкий жребий. От всех этих переживаний Александр занемог - но тут появился митрополит Кирилл. Он лишь приоткрыл завесу тайны перед Александром: готовится большое выступление против татар! Это выступление поддержат и 'латиняне' во главе с самим папой.
Известие сие взбудоражило Александра. Понятно, что поддерживать это готовящееся выступление было ему не с руки: ведь в нем участвовал его брат и соперник Андрей. А вот сорвать это выступление - это был шанс вернуть отчину и заполучить великое княжение. Тем более что в словах митрополита он чувствовал неуверенность, и даже укоризну действиям галицкого патрона: пусть и для освобождения от власти татар-язычников, обращаться за помощью к 'латинянам'... - это для православного иерарха тяжелое испытание. Возможно, уже в Новгороде Александр заручился поддержкой митрополита Кирилла - хотя окончательный свой выбор митрополит сделает позже. Как только на Русь пришло запоздалое известие о выборах нового татарского императора - Александр отправляется в Орду, стараясь сделать это быстро и втайне от брата.
Современные историки предпочитают гов
