Поскольку дух времени призывает к размышлениям о немыслимом, давайте подумаем о чем-то воистину диковинном, более странном, чем возвращение Питера Менделсона в правительство, более эксцентричном, чем валютное стимулирование. Попробуем защитить тезис о том, что Европейский Союз - мощная сила демократии?
Громко сказано? А что, если подойти к нему окольным путем? Например, заявив, что туалетная бумага может быть сильнее атомной бомбы?
Позвольте объяснить. Туалетная бумага была одним из величайших унижений в жизни граждан бывшего восточного блока. Она была тонкой и при этом жесткой. Каждый, кто прикасался к западной туалетной бумаге, добытой на черном рынке, знал, что коммунизму конец. Он был неконкурентоспособен на базовом уровне. Он, так сказать, достиг дна. Это называется мягким влиянием. Победа в 'холодной войне' была одержана в равной мере благодаря гонке вооружений и тому, что восточноевропейцы сравнивали свой убогий стиль жизни с западным.
Когда пала Стена, бывшие коммунистические страны хотели двух вещей: безопасности и благосостояния. Это означало защиту от Москвы и торговлю с остальной Европой; членство в НАТО и ЕС; ядерное сдерживание и приличную туалетную бумагу.
Членство в ЕС представляется на настоящий момент гораздо более ценным. НАТО дала восточноевропейцам дипломатическую конфронтацию с Россией, выставила крупный счет на модернизацию оборонительных систем и - в лице Доналда Рамсфелда - вынудила их вступать в американские войны. От ЕС они получили миллиарды евро помощи, программы обучения гражданских служащих, свободу передвижения и работы на Континенте и место за столом экономической сверхдержавы. Я бы в любом случае предпочел бомбе рулон туалетной бумаги.
И, в конечном итоге, именно это предлагает ЕС. Это приземленная и скучная, но на удивление эффективная вещь. Это позволяет разобрать завалы, о которых никто не хочет думать. Бюрократия гасит конфликты.
Его главная цель - поставить племена Европы в такое положение экономической взаимозависимости, при котором они просто не смогут пойти войной друг на друга. В историческом смысле это монументальный триумф. На протяжении сотен лет бессмысленное кровопролитие было изначальной установкой европейской дипломатии. То, что оказалось эффективным для западной половины континента после Второй мировой войны, оказывается эффективным для восточной половины после 'холодной войны': общий рынок, подкупив национализм, вынудил его к подчинению.
Несколько преждевременно называть расширение полным успехом. С одной стороны, появился совершенно новый раскол между теми странами, которые попали в ЕС, и теми, что остались за бортом. Эта пропасть расширилась в результате финансового кризиса, от которого жестоко пострадал весь регион, но бриз финансового кризиса унес государства, не состоящие в ЕС, гораздо дальше.
Улучшение жизни людей было во многом достигнуто за счет заемных средств. Заметная часть кредитов западных банков была деноминирована в евро. Когда лопнул кредитный пузырь, иностранные банки естественным образом снизили уязвимость перед рисками и вернулись на рынки своих стран. Между тем, по мере потери доверия инвесторов к экономикам, пораженным кризисом, рушатся их валюты, в результате чего обслуживание долгов сильно затрудняется. Немалая часть тех средств, которые 'большая двадцатка' недавно обещала МВФ, пойдет на спасение Восточной Европы, но членство в ЕС создает дополнительные меры защиты. Латвия лишилась бы своей банковской системы, если бы не стала финансовым придатком Швеции.
Однако неизбежен политический резонанс. В ближайшие несколько лет правительствам стран Континента придется урезать расходы для сокращения дефицита. Это достаточно болезненно и в стабильных западных демократиях, но в тех странах, которым демократия и благосостояние были проданы в комплекте, резкий спад экономики может подорвать весь посткоммунистический политический уклад. Уже рухнули правительства Венгрии, Чехии и Латвии (хотя регион никогда не отличался стабильностью коалиций).
Большая проблема, связанная с утратой восточными членами ЕС веры в демократию, состоит в том, что западные члены ЕС теряют веру в Восток. Германия и Франция, исторически бывшие двойным мотором европейской интеграции, всегда с подозрением относились к расширению. Они подозревали - как оказывается, справедливо - что включение в ЕС бывших коммунистических стран отчасти было британским заговором по замедлению политической интеграции. Со странами бывшего Варшавского договора ЕС станет более широким и мелким, в чуть меньшей степени федеративным супергосударством, в чуть большей - расшатанным торговым альянсом.
Германия, имея длинную границу с Польшей, гораздо больше, чем Британия, опасалась трудовой миграции. Между тем, Франция подозревала новых членов в 'англо-саксонских' тенденциях в экономике и политике. Она считала, что они слишком усердно занимаются либерализацией рынка, поскольку именно на этот путь были вынуждены вступить во имя посткоммунистической реформы. Жак Ширак четко выразил галльское презрение к выскочкам - 'новым' европейцам - словами о том, что многие из них, поддержав войну в Ираке, 'упустили возможность промолчать'.
Франция и Германия хотели более постепенного расширения. Победил британский принцип 'большого взрыва'. Но теперь, в условиях кризиса, изначальное ядро ЕС взирает на Восток с ожившей подозрительностью. Отчасти это связано с тем, что Запад больше всего озабочен защитой своего валютного союза. Германии, как единственной стране, где в последние годы был профицит бюджета, придется спасать всю еврозону. Бережливые немцы, которым уже надоело расхлебывать кашу после расточительных греков и ирландцев, вряд ли рады перспективе субсидирования экс-коммунистов. Это будет воспринято как очередное воссоединение - в прошлый раз многие западные немцы почувствовали себя обкраденными своими бедными восточными родственниками.
Между тем, Франция всегда выступала за идею Европы двух скоростей: этакое ядро правоверных, окруженных прихлебателями - скептичными скандинавами, британцами и восточноевропейцами. В феврале Николя Саркози мимоходом упомянул о том, что те французские автопроизводители, которые выведут производственные мощности из Словакии и Чехии, смогут рассчитывать на помощь государства. Такой вот общий рынок.
А что же Британия, которая некогда громче всех выступала за расширение? Эта страна оказала большую услугу народам Центральной и Восточной Европы, активно лоббируя в пользу их приема в ЕС. То был акт морального приличия, которым мы можем даже немного гордиться. Мы протянули руку экономической дружбы странам, сокрушенным десятилетиями неэффективного авторитарного правления. Значит, мы опять будет отстаивать интересы наших восточных друзей, не так ли?
Или Восточная Европа - это просто то место, где перегруженные пивом участники холостяцких вечеринок изрыгают содержимое своих желудков на мостовые средневековых столиц? Неужели расширение только казалось хорошей идеей домовладельцам, которые, насмотревшись шоу Сары Бини, нанимали орды поляков расширять чердаки? Восток вновь страшно далек от нас. На выходные мы ездим в Богнор, а не в Бухарест. А все эти дружелюбные барменши и трудолюбивые сантехники? Ах, вы еще тут? Извините, но лозунг новой эпохи - 'Британские рабочие места для британских рабочих'. Возвращаетесь туда, откуда прибыли.
От британских политиков нельзя ожидать осмысленной европейской политики. Они даже не знают, с чего начать. Слишком глубоко укоренилась мысль о том, что Европа - это то, что Британии навязано другими. Даже либеральные демократы, единственная подлинно проевропейская партия, считают этот статус в какой-то мере вынужденным.
Расширение дало лейбористам возможность переформулировать все эти дебаты, придав им моральное содержание. Они ее бездарно упустили. Между тем, тори последнее десятилетие делали все для того, чтобы избежать реалистического разговора о Европе. Они настолько зациклились на мысли о неизбираемых, неподотчетных бюрократах, растаскивающих по частям национальный суверенитет, что даже не заметили, как неизбираемые, неподотчетные финансисты опустошили национальную экономику. В мире глобализированного капитализма свободного рынка Брюссель, где главы государств принимают ключевые решения, - единственное место, где национальные государства еще что-то значат.
И именно в Брюссель придется отправиться консерваторам, если, сформировав правительство, они захотят сдержать обещания по перестройке глобальной финансовой архитектуры, данные на саммите 'большой двадцатки'. Может оказаться так, что всего через несколько месяцев после прихода к власти тори будут вести переговоры о панъевропейском регулировании финансовых услуг. Сложно представить себе что-либо еще, от чего представителей тэтчеритского крыла в партии немедленно хватит удар. Чиновникам Уайтхолла становится не по себе при мысли о том, как они будут объяснять консерваторам, чем на самом деле занимается ЕС.
Для начала они могли бы спросить тори, почему вчерашние советские колонии так рвались в ЕС, если он является заговором против национального суверенитета? Кто, как не эти страны, может распознать тираническое супергосударство? В Брюсселе они такового не обнаружили.
Менее, чем за десять лет, десять стран, в которых были авторитарные системы правления и рушащиеся плановые экономики - Эстония, Латвия, Литва, Польша, Венгрия, Словакия, Словения, Чехия, Румыния и Болгария - посредством демократического процесса были включены в крупнейший в мире единый рынок. Десятки миллионов людей были избавлены от бедности. Открылись границы. Не прозвучало ни единого выстрела. То было крупнейшее - пусть несколько скучное - бюрократическое достижение всех времен. Так поразмышляем о немыслимом? Об этих героических свободолюбивых бюрократах из Брюсселя.
