В октябре 2007 года, спустя почти три года с момента начала моей журналистской карьеры в России, разговор с бывшим агентом ЦРУ положил ей конец.
Он был моим давним другом, к которому я присоединился на короткие каникулы в Шотландии. Мы ехали на поезде в сельскую местность к востоку от Эдинбурга. Только что прошел утренний дождь: холмы были такими яркими, что долго смотреть на них было невозможно - болели глаза. Праздно беседуя, я рассказал ему о ряде московских встреч с бывшим агентом ГРУ, российского ведомства военной разведки, в распоряжении которого шпионов, чем у кого-либо другого агентства. Российский агент, назвавшийся Алексом, появился из ниоткуда в начале года и завел со мной дружбу - это произошло через несколько недель после того, как я впервые привлек к себе внимание ФСБ в связи с несколькими напористыми репортажами из Дагестана, нестабильной северокавказской республики, граничащей с Чечней.
Алекс подобрал меня в Москве, когда я ловил машину на третьем транспортном кольце. (Множество обычных московских водителей подбирают пассажиров, чтобы заработать несколько лишних рублей, если они едут в нужном вам направлении.) Наш разговор стал набором совпадений, каждое из которых сопровождалось возгласом от Алекса: 'Какое совпадение!' Я вез гитару, и он тоже оказался игроком на гитаре: 'Какое совпадение!'. На нем была толстовка с эмблемой KFOR - натовского миротворческого контингента в Косово - а у меня есть друзья, бывшие в Косово во время натовских бомбардировок. 'Какое совпадение!' Я был журналистом, а он только что уволился из российского министерства обороны (о своей работе в ГРУ он упомянул позже), и мог рассказать истории про Афганистан и Иран, которые могут оказаться 'очень интересны' журналисту. 'Какое совпадение!'
Глаза моего друга из ЦРУ округлялись все больше по мере того, как я рассказывал о последующих встречах. Алекс приглашал меня на пикники, походы в баню и плавание в озере рядом с его дачей. Я познакомился с его девушкой, занимавшей высокую должность в банке, с его матерью, которая не чаяла в нем души, с его кузиной Олей, матерью-одиночкой, которая рассказала мне, что работает дантистом в главном офисе ФСБ на Лубянке. Все это время Алекс продолжал намекать мне на свои истории и связи, на доступ, который он мог мне достать и о котором западные журналисты в России могли только мечтать.
'Скажи мне, что ты не брал у него никаких документов, - сказал мой друг. - Пожалуйста, скажи мне, что ты не принимал никаких документов.'
Я оцепенел. В этот момент под моим столом в Москве лежали четыре ящика с дискетами, на которых содержались цифровые фотографии, которые, по идее, показывали наиболее уязвимые части натовской армии в Афганистане. Алекс позволил мне забрать их домой, с деланной неохотой, после того, как он не принес ноутбук, на котором мы должны были просмотреть эти снимки вместе. Я знал, что совершаю ошибку, принимая диски, но не мог отказаться от шанса стать новым Сеймуром Хершем (Seymour Hersh, считается одним из лучших американских авторов, работающих в жанре журналистского расследования - прим. перев.).
'Прежде чем ты сядешь на самолет обратно в Москву, - ровным голосом сказал мой друг, - есть еще несколько человек, которые должны услышать эту историю.'
Неделя нервных консультаций с чиновниками из посольства и ветеранами ЦРУ привела нас к консенсусу: я попал в ловушку, которую русские с давних пор держали открытой для наивных людей с Запада. Ее целью были журналисты, дипломаты, ученые и всевозможные 'благодетели человечества': наживкой были девушки, юноши, наркотики и документы. В 1986 году бывший шеф московского бюро US News and World Report Николас Данилофф провел три недели в тюрьме КГБ, после того, как он принял от подозрительно дружелюбного русского знакомого - что бы вы думали? - фотографии из Афганистана, связанные с войной.
Я был бесполезен в качестве мишени для шантажа, но в России вот-вот должна была перейти передача власти, которая всем действовала на нервы, и я мог бы стать прекрасной пешкой в пропагандисткой войне, если бы на выборах возникли проблемы, а западная пресса стала бы чересчур агрессивной в своем порицании. Будучи американцем, работающим на французское новостное агентство, я бы стал источником двух скандалов по цене одного. Похоже, что западным журналистам уже недостаточно просто тыкать в Россию своими обвинениями в авторитаризме, гласила бы передовица в 'Известиях' рядом с зернистой фотографией, изображающей меня в процессе передачи дисков. Теперь они тратят свои выходные на кражу государственных секретов.
Для Стива ЛеВина (Steve LeVine), автора книги 'Лабиринт Путина: шпионы, убийства и темное сердце новой России', это происшествие, наверняка, послужило бы еще одним признаком того, что при Владимире Путине - по-прежнему самом могущественном человеке страны даже после того, как в мае 2008 года он передал президентскую власть Дмитрию Медведеву - дела в России переменились к худшему.
За одиннадцать лет, которые он провел в бывшем СССР, работая на такие издания, как Washington Post, Newsweek и другие, ЛеВин поучаствовал в нескольких интригах. В 90-х годах, работая в Ташкенте, он делил жилье с Крисом Баурсом (Chris Bowers), который в то время был корреспондентом Би-би-си, а теперь он британский дипломат в Москве, обвиненный в том, что шпионил в пользу Великобритании. В 1995 году ЛеВин стал первым американским журналистом с момента распада Советского Союза, чья российская виза была аннулирована, якобы, потому, что соответствующие договоренности между Москвой и Ташкентом потребовали от России подобных действий после того, как Узбекистан отменил журналистскую аккредитацию ЛеВина.
Атмосфера шпионских фильмов - это жизненный факт для западных журналистов, работающих в России, особенно с тех пор как Путин, сам ранее бывший главой ФСБ, значительно увеличил финансирование, присутствие и престиж этой организации за время своего президентства. И эта атмосфера - один из компонентов, делающих жизнь и работу в России такими интересными. Мои разговоры с другими западными журналистами, работающими в Москве, чередовались от ужаса в случае худших примеров насилия - заказных убийств журналистки Анны Политковской в Москве и бывшего агента ФСБ, превратившегося в противника Путина, Александра Литвиненко в Лондоне - до бурного веселья по поводу неуклюжего кремлевского пиара или псевдо-скандалов типа 'шпионских камней', когда Москва заявила, что британские шпионы прятали радиопередатчик в поддельных камнях. Любимой шуткой московского бюро Agence France Presse, где я работал до своего неожиданного побега из страны, было отвечать на любое анти-путинское замечание, приподняв подол рубашки и прошептав 'Вы все поняли, ребята?'
Большинство из нас сохранило юношеское ощущение неуязвимости во время тех бедствий и скандалов, вновь описанных ЛеВином. Для большинства наблюдателей за Россией эти события характеризовали путинскую эру, как время непрерывного насилия и растущего авторитаризма: безжалостная вторая чеченская война, катастрофа с подводной лодкой 'Курск', захват заложников 'Норд-Оста', взятие национальных медиа-структур под контроль государства, юридическая атака на бывшего президента НК ЮКОС Михаила Ходорковского, история с заложниками в бесланской школе и убийства журналистов.
Было сложно беспокоиться о своей безопасности, зная, что наши маленькие статьи об анемичных демонстрациях оппозиции или производственных показателях 'Газпрома' не угрожали никакому режиму. Но карьерные риски были настоящими, и обычно случались по причине простого невезения. Несколько дней спустя после моего возвращения в США в октябре прошлого года, я разговаривал по телефону с ветераном ЦРУ, отработавшим в этой организации 30 лет. Нас свел мой друг. 'Они всегда так делали, - сказал он. - В любой момент они предпочитают держать на крючке четырех или пятерых журналистов. Тот факт, что ты вылез из этой ситуации, всего лишь означает, что кто-то из твоих приятелей попал в начало списка.' Как по сигналу, в ту же неделю я получил тщательно сформулированное письмо от друга, работавшего в газете Moscow Times. Он спрашивал моего мнения по поводу неожиданного и настойчивого предложения предоставить ему 'компрометирующую информацию, связанную с российской армией'. Я посоветовал ему не отвлекаться от производственных показателей 'Газпрома'. Этим летом я узнал о другой истории, когда пара агентов ФСБ появилась в московском офисе крупного западного новостного агентства, чтобы поговорить с шефом бюро об одном из его корреспондентов, вызвавшем слухи своим слишком хорошим знанием русского языка. Журналиста перевели в другую страну.
Путинские восемь лет в кресле президента произвели на свет поразительный ряд заголовков, и ЛеВин - не первый западный журналист, переписавших их в форме книги. Самый тщательный рассказ о первом сроке Путина - это плод совместных трудов корреспондентов Washington Post Питера Бейкера (Peter Baker) и Сьюзан Глэссер (Susan Glasser), книга под названием 'Возвышение Кремля: Россия при Владимире Путине и конец революции', которая была опубликована в 2005. Из недавних работ следует отметить работу бывшего главы московского бюро журнала Economist Эдварда Лукаса (Edward Lucas) под названием 'Новая 'холодная война': как Кремль угрожает и России и Западу'. Эта книга была опубликована в феврале 2008 года. Кроме того, в печати выходят более специализированные книги, посвященные радиоактивному отравлению Литвиненко, превращению России в энергетическую супердержаву и хорошо-спрятанной частной жизни Путина.
Логичным вопросом в этом случае была бы попытка понять, что книга ЛеВина, в которой всего 166 страниц, и которая пересказывает события, произошедшие уже после того, как ЛеВин покинул Россию, может добавить к текущей дискуссии . Но это неправильный вопрос, потому что никакой дискуссии нет.
Путинская консолидация власти вместе с потоком сенсационных историй и исторической амнезией, которая могла бы шокировать, если бы не была национальным заболеванием США, помогла создать 'идеальный шторм' анти-российских чувств в западной прессе. Семнадцать радикально преобразовательных лет современной российской истории - и невероятная сложность и двусмысленность текущей ситуации - систематически приводятся к одному мрачному знаменателю: после девяти лет правления президента Бориса Ельцина, пьяницы, но демократа (сукиного сына, но нашего сукиного сына), бывший шпион КГБ Владимир Путин пришел к власти в 2000 году и взял свою страну за горло. Он подавил инакомыслие, преследовал западные компании, выкручивал руки бывшим советским республикам, бряцал оружием против Запада, и в целом показал себя смертоносным головорезом - в душе, если не в жизни. Стоит ли удивляться, что когда в 2006 году Россия вышла на мировую сцену, принимая в Санкт-Петербурге саммит 'большой восьмерки', Кремль нанял гиганта пиара компанию Ketchum, чтобы все прошло без сучка, без задоринки.
Но этого оказалось недостаточно, да и поздно. Несмотря на поверхностные различия в диапазоне, тональности и глубине репортажей, которые можно найти в книге ЛеВина и других, вышедших до нее, все они опираются на одно убийственное повествование, и мало кто даже делает вид, что существуют альтернативные точки зрения. С подзаголовками типа 'Шпионы, убийства и темное сердце новой России' или 'Как Кремль угрожает и России и Западу', одни лишь обложки книг могут заставить любое государство, не входящее в НАТО, съежиться от страха.
Но подобные заголовки появляются не только на обложках книг, написанных западными журналистами в творческом отпуске. Такой же презрительный, осуждающий тон регулярно характеризует заголовки в таких газетах, как Washington Post, New York Times, Wall Street Journal, а также на страницах британских газет и в написанных на скорую руку 'аналитических новостях', поставляемых агентствами Reuters, AFP и Associated Press.
Подобное отношение было отлично продемонстрировано при освещении российско-грузинского конфликта. За первые одиннадцать дней войны грузинский президент Михаил Саакашвили раздал западным телекомпаниям двадцать интервью. Его характеристика конфликта как неспровоцированной русской жестокости была повторена западной прессой практически без единого вопроса, а само обвинение было многократно преувеличено, когда комментаторы начали делать невероятные сравнения между военными действиями Москвы и гитлеровским захватом Чехословакии. Утверждения Москвы о том, что российская армия отреагировала на безрассудную атаку на Цхинвали, предпринятую грузинскими военными, были сходу отвергнуты. На самом деле, как журнал Der Spiegel все же сообщил 15 сентября, эксперты Международного военного штаба НАТО установили, что Грузия начала войну ночью 7 августа, осыпав южноосетинскую столицу Цхинвали кассетными бомбами и артиллерийскими снарядами из двадцати семи реактивных гранатометов в рамках подготовки к запланированному маршу пехоты до российской границы. Согласно отчету журнала, российская армия начала артобстрел лишь в 7:30 утра. Дополнительный отчет, опубликованный газетой New York Times 7 ноября, процитировал военных наблюдателей ОБСЕ, которые сказали, что в первый час бомбежек на жилые районы Цхинвали упали как минимум сорок восемь грузинских артиллерийских снарядов.
Антироссийская мотивация западной прессы также стоит за работой таких экспертно-аналитических центров, как Совет по международным отношениям (Council on Foreign Relations), выпустивший в марте 2006 года отчет 'Неправильное направление России', чей грубый и оскорбительный тон привел в смущение даже некоторых критиков Путина. Эта мотивация распространяется и на неправительственные организации подобные Freedom House, чей рейтинг политических свобод 2008 года назвал Россию 'менее свободной', чем Афганистан, где в прошлом году в результате боевых действий погибло 8000 человек, а число террористов-самоубийц выросло на 600 процентов по сравнению с 2005 годом; Йемен, управляемый президентом Али Абдуллой Салехом (Ali Abdullah Saleh) с 1978 года, когда он пришел к власти в результате военного переворота; и Иордан, страна с наследственной монархией, чьи законы определяют любую встречу двух или более человек как публичное собрание, требующее предварительного разрешения. (К счастью, все три страны являются союзниками США по 'войне с террором'.)
Подобное отношение также поддерживает несговорчивую, жесткую риторику, которой придерживаются политики с обеих сторон американского политического спектра. Одной из немногих тем, вернувших искру жизни в избирательную кампанию Джона Маккейна, было беззаконие в России. Барак Обама попытался воздержаться от суждения по поводу разразившейся российско-грузинской войны, но был сурово раскритикован за это Маккейном и быстро присоединился к хору осуждения.
Только в такой токсичной атмосфере крупный издательский дом мог принять решение о публикации 166-страничной книги ЛеВина, задуманной, написанной и опубликованной всего лишь за год. У книги плохой подбор источников, но серьезные писатели встретили ее похвалой.
В качестве пересказа универсальной истории ужасов про Путина, книга ЛеВина проигрывает лукасовскому тому 'Новая 'холодная война'. В 'Лабиринте Путина' есть сильные моменты, включая рассказы ЛеВина о жестокости, с которой он столкнулся, работая на первой чеченской войне. Он эффектно пересказывает историю захвата заложников на спектакле 'Норд-Ост', произошедшего в 2002 году, когда чеченские сепаратисты захватили и два с половиной дня удерживали 850 человек в московском театре прежде, чем плохо организованная спасательная операция, предпринятая федеральными властями, не привела к смерти 129 заложников. Другим сильным местом книги является реконструкция сыскных действий в связи со смертью Александра Литвиненко от радиоактивного отравления. Бывший агент КГБ, он расстался с этой организацией в 1998 году, оказался в добровольной ссылке в Лондоне, откуда он громко критиковал Владимира Путина, а затем умер в страданиях в ноябре 2006 года. Последовавший за этим скандал продолжает негативно отражаться на российско-британских отношениях. Власти Великобритании приблизились вплотную к открытым обвинениям Кремля, но главный подозреваемый в этом деле пользуется иммунитетом от уголовного преследования в качестве избранного депутата российского парламента.
Но, в основном, книга ЛеВина сделана на скорую руку и плохо организована там, где книга Лукаса точна и авторитетна. Вместо доказательств важных и неоднократно доказуемых моментов ЛеВин выводит на первое место догадки и скоропалительные суждения, как будто поминутный рассказ о меняющихся мнениях автора привлекает основной интерес читателя. 'Я пересмотрел конкурирующие теории.' 'Я списал это на разговоры за барной стойкой.' 'Показался ли он мне героическим? Я бы сказал, что я уважал и восхищался им.' 'Я пришел к выводу, что актерское мастерство было важной частью психики Николая.' 'Мне тоже казалось, что расширение НАТО имело смысл.' 'Это прозвучало правдоподобно.' 'У меня были свои сомнения.'
В более уверенных авторских руках - или исходя от журналиста, жившего в России во время событий, о которых он рассказывает - ощущение меняющихся мнений автора могло бы стать более интересным. Но источниками ЛеВина в основном являются ранее опубликованные статьи и интервью, проведенные им в 2007 году, и открыто скоропалительная работа ведет к упущениям и непреднамеренно смешным характеристикам. После рассказа о том, как опальный олигарх Борис Березовский 'потратил десятки миллионов долларов на крестовый поход против Путина', ЛеВин добавляет: 'Березовский собрал команду интеллектуалов и писателей, которые должны были помочь сместить российского президента. В этом смысле он напоминал старосветского покровителя находящихся на содержании художников.'
Но ЛеВину не было смысла беспокоиться о таких тонкостях, потому что в 'Лабиринте Путина' дьявол - не в деталях. Дьявол в Кремле. Книга открывается с утверждения о том, что 'Молчаливое согласие России на кровавое положение дел отделяет ее от других наций, которые называют себя цивилизованными', а заканчивается следующим сообщением об одержимом Путиным Литвиненко: 'Одно можно сказать с уверенностью. Те, кто смеялись над паранойей Литвиненко, были опровергнуты - дьявольские силы против которых он боролся, оказались даже слишком реальными.'
Эта поразительная грубость превращает 'Лабиринт Путина' в полезную книгу. В то время как предшественники ЛеВина никогда не доходили до изображения постсоветской истории России в виде битвы между прозападными ангелами и антизападными демонами, наконец-то борьба начата. Полная иррациональность западной враждебности по отношению к России наконец показана во всей красе.
Ничего удивительного в том, что ЛеВин игнорирует возможности объяснить путинскую эру - или даже такой ограниченный феномен как уровень внутренней поддержки Путина - используя усилия и пристрастия обычных россиян. Страну в тисках 'дьявольских сил' можно либо порицать, либо высмеивать, и в этом случае ЛеВин выбирает насмешку: 'После восьми лет паралича под руководством Ельцина, путинская демонстрация тестостерона - послушно продемонстрированная государственным телевидением - привела к тому, что его рейтинг популярности превысил семьдесят процентов.'
Более великодушный автор мог бы заметить, что в результате ельцинского 'паралича', число россиян живущих меньше чем на четыре доллара в день увеличилось с двух миллионов (в 1989 году) до семидесяти четырех миллионов (в 1996 году), в то время как коллективное народное богатство переводилось в оффшоры со скоростью 2 миллиарда долларов в месяц. Он бы также мог заметить, что в придачу к 'тестостерону', путинская эра принесла удвоение реальных доходов, 50-процентное снижение уровня бедности, 70-процентный рост ВВП и накопление 157 миллиардов долларов в Стабилизационном фонде.
Но зачем пытаться понять недавнее прошлое России, когда ее характер и судьба были окончательно решены еще 350 лет назад? Для ЛеВина Россия была уникально жестокой нацией при Иване Грозном - не будем брать в голову современное ему правление английской королевы 'Кровавой' Мэри Первой, массовые пытки и публичные сожжения, проводимые испанской инквизицией, и резню тысяч неповинных людей во время французских религиозных войн - и продолжает оставаться ей при правлении человека, который 'приступил к восстановлению наследия жестокой России'.
Почему россияне не вышли на улицы протестовать против ужесточенных законов о регистрации НГО? Не потому, что эти НГО не смогли привлечь к себе широкую публику работой с вопросами, которые этой публике важны, а потому, что россияне настолько духовно несостоятельны, что 'отвечают на непрерывный отъем своих индивидуальных свобод Путиным с покорностью объединенной с вызывающим национализмом, что является стандартом, установленным еще четыре века назад при Иване Четвертом'. Почему и Ельцин и Путин начинали с надежд о более близких отношениях с США, но затем становились большими циниками? Не потому, что президент Билл Клинтон не выполнил обещание не расширять НАТО, разбомбил одного из ближайших союзников России и потребовал больнейших уступок в момент наибольшей слабости Ельцина. Не потому, что президент Джордж У. Буш солгал Путину о планах убрать американские авиабазы из Средней Азии, единолично вышел из Договора по противоракетной обороне, начал строить систему противоракетной обороны на заднем дворе России и поддержал третий раунд постсоветского расширения НАТО у границ России. Нет, говорит ЛеВин: Это произошло потому, что российские президенты ожесточены из-за 'исторической российской проблемы со времен Ивана Грозного: большинству стран не нравился русский образ действий, и они держали страну на расстоянии вытянутой руки'.
Автор достаточно обходителен, чтобы признать, что российские историки, с которыми он консультировался, Алексей Миллер и Александр Каменский, 'сказали мне, что подобное мышление слишком упрощенное: Миллер в особенности с презрением отзывался о любом, кто бы упоминал Путина и культового русского царя 16-го века, Ивана Четвертого - также известного как Ивана Грозного - в одном предложении.'
Но ЛеВина не остановить, ведь он вооружен откровениями от западных инвестиционных банкиров. 'Банкиры часто являются самыми проницательными экспертами по любому вопросу почти в любой стране, ведь им есть, что терять в случае ошибки,' пишет он, и обращается к Рори МакФакуару (Rory MacFarquar), директору по исследованиям московского офиса Goldman Sachs, с тем, чтобы заглянуть в самую глубину русской души. А чтобы у нас не возникло скепсиса по поводу поиска духовного инсайта среди той самой западной финансовой элиты, чьи экономические советы помогли дважды обанкротить десятки миллионов россиян в течение одной декады, нам рассказывают, что 'МакФакуар столь убедителен частично потому, что провел долгие годы в России и посвятил ее изучению много времени, а частично потому, что он очень тщательно выбирает слова.'
Итак, каков четкий, тщательный вердикт МакФакуара?
'Местное отношение к происходящему: 'Чего только не бывает' ('Shit happens'), сказал Рори МакФакуар.'
Оценка эксперта из Goldman Sachs совпадает с опытом ЛеВина во время первой чеченской войны, когда он пришел к убеждению, что русские в целом не могут сопереживать страданиям других людей так, как это делают обладатели паспортов другого цвета:
'Поначалу москвичи, похоже, реагировали с искренней болью на безобразие, творившееся в Чечне. Эту заслугу можно приписать российской прессе, которая предлагала исчерпывающее освещение событий, включая много бесстрастных репортажей. Но даже шокирующие истории российских солдат, с которыми дурно обращалось их собственное начальство, трогали лишь немногих; главное было заплатить необходимые взятки, чтобы твоего сына не мобилизовали или отправили туда воевать.' [Выделение мое]
Другими словами, духовно-мертвые массы россиян были побуждены к кратковременному приближению к человеческим чувствам хорошо сделанными телевизионными репортажами, так же как и фальшивая весна перестройки ненадолго побудила их изобразить видимость вовлеченности в политику.
'Образы, которые заставили меня увидеть россиян как в целом бесчувственных к жизням других, постепенно стерлись из моих воспоминаний. Но потом появился ряд напоминаний о тех мучительных событиях, которые я видел в Чечне: Теперь Россия это снова Россия, ее темная сторона открывается и, в большинстве своем, население это позволяет.' [Выделение мое]
Одно из преимуществ характеристики всего русского населения как группы, которая не до конца человечна, это то, что оно освобождает ЛеВина он необходимости демонстрировать прямую ответственность за любое проявление насилия. В конце концов, неважно, кто вылил полоний в чай Александра Литвиненко или спустил курок в подъезде Анны Политковской: за все ответственен Путин, так как он блюститель и гарант древней русской традиции бесчеловечности. ФСБ - это агент его демонической силы, и каждый безразличный россиянин, включая бабушек, продающих семечки у метро 'Баррикадная', несет частичную ответственность. По поводу убийства Политковской, журналистки, занимавшейся расследованиями и последовательно критиковавшей Путина, ЛеВин пишет:
'Моя догадка состоит в том, что это не было убийством, требующим одобрения сверху. Но допустимо подозревать, что ФСБ была замешана в смерти Анны, по крайней мере на каком-то уровне: [Убийство показало] уровень уверенности, который можно ожидать увидеть внутри ФСБ или в ком-то, кто близок к организации: Впрочем, в конечном итоге, подобные спекуляции - это почти бессмысленное занятие. Путин несет ответственность потому, что как и в случае с 'Норд-Остом' и Полом Хлебниковым, он создал атмосферу безнаказанности, в которой кто-то решил, что Анна может умереть. Правление Путина защищает тех, кто находится внутри системы, или, по крайней мере, принимает ее. Посторонние не могут ожидать того же уровня защиты.' [Выделение мое]
К несчастью для ЛеВина, существует один вопиющий обратный пример его утверждению, что 'Правление Путина защищает тех, кто находится внутри системы, или, по крайней мере, принимает ее': мы говорим о Поле Хлебникове, американском журналисте, который был одним из величайших адвокатов Путина на западе. Этот случай, несомненно, расстраивает ЛеВина, который посвящает большую часть главы о Хлебникове тому, что ставит под сомнение мнения и сообразительность убитого журналиста - странная задача для книги, которая провозглашает себя воздаянием жертвам насилия путинской эры.
Хлебников был американцем, чьи предки были русскими аристократами. Он был едва ли не уникален среди западных журналистов из-за открытого восхищения Путиным. Хлебников считал, что Путин освобождает Россию из жесткой хватки ненасытных олигархов, и ведет страну к более стабильному и благополучному будущему. После пятнадцати лет работы на американский журнал Forbes, где он часто писал о коррупции в российском бизнесе, Хлебников был назначен главным редактором русского издания журнала, который был запущен в апреле 2004 года. Три месяца спустя он был расстрелян во дворе московского офиса газеты. Обвинительного приговора по этому делу так и не было.
Даже принимая во внимание доктрину ЛеВина о том, что россияне несут общую ответственность за все случаи насилия в стране, странно приносить обвинение в убийстве Хлебникова на путинский порог, учитывая взаимное уважение между редактором 'Форбса' и российским президентом, которое Путин продемонстрировал, посетив семью Хлебникова в Нью-Йорке после его смерти. Более того, решение ЛеВина поместить редактора 'Форбса' рядом с убитыми критиками Путина Анной Политковской и Александром Литвиненко настолько расстроило семью Хлебникова, что они отказались сотрудничать с ЛеВином при написании 'Лабиринта Путина'.
И вновь, ЛеВина не остановить:
'Убийство Хлебникова опровергло его собственное послание о России - что Путин ведет ее к заслуженному величию, и что страна была на грани достижения равного положения с Западом: Путин шел по пути, который столетиями диктовали его авторитарные предшественники, которые возвеличивали государство над личностью. Он руководил системой, которая продолжала защищать тех, кто убивал, чтобы способствовать ее интересам: В конце концов, [Хлебников] стал жертвой России, чью природу он так никогда и не понял.'
Оставив в стороне вопрос о том, как смерть самого убедительного адвоката Путина перед западом могла поспособствовать интересам России, унизительно читать, как ЛеВин предлагает поверить в то, что он понимает Россию лучше Хлебникова, который был погружен в русскую культуру с рождения, для которого русский язык был родным, и чей доступ в круги, закрытые для иностранцев, был поводом для зависти коллег. ЛеВин окончательно дискредитирует себя, когда он пытается снять Хлебникова со счетов за то, что тот 'претендовал на роль Лорда Джима (повесть, написанная Джозефом Конрадом - прим. перев.), проявляя тщеславие жителя запада, пришедшего спасти аборигенам'.
ЛеВин просто не может понять, что Хлебников не представлял Россию как чужую страну, а россиян как 'аборигенов', которым нужно 'спасение'. Хлебников остается для ЛеВина загадкой, потому что в той самой огромной, ошеломляющей стране, где ЛеВин нашел лишь бесчеловечность - в стране, которая остается хаотичной и опасной как для иностранцев, так и для самих россиян - Хлебников находил причины для гордости, любви и надежды.
Те немногие западные писатели, которые не соглашались с хором, позорящим путинскую России, были те, кто был готов согласиться с профессором Университета Нью-Йорка Стивеном Коэном (Stephen Cohen), который написал в своей статье 2006 года, названной 'Новая американская 'холодная война' и опубликованной в журнале Nation, что политика США в отношении России была 'безжалостной эксплуатацией российских слабостей, возникших после 1991 года, по принципу 'победитель забирает все'. Коэн упомянул 'растущее военное окружение России с помощью расположения военных баз НАТО и США у ее границ или поблизости', 'безмолвное отрицание того, что у России есть какие-либо законные национальные интересы за пределами ее собственной территории, даже в таких этнически-родственных или смежных бывших республиках, как Украина, Беларусь и Грузия' и 'знакомые двойные стандарты времен 'холодной войны', согласно которым Москву осуждали за то, что делает Вашингтон - поиск союзников и военных баз в бывших советских республиках, использование своих активов (в случае России, это нефть и газ) для помощи дружественным правительствам и контролирование зарубежных денег, вливаемых в политическую систему страны'.
Журналист и политолог Анатоль Ливен (Anatol Lieven) работал бок о бок с ЛеВином во время первой чеченской войны, но он верит в то, что русские полностью человечны - и что у них могут быть законные поводы для недовольства Западом. В своем статье, названной 'В Россию с реализмом', опубликованной в марте 2007 года в журнале American Conservative Ливен написал:
'Радикальные экономические перемены 1990х годов оказались совершенно катастрофическими для обычных россиян, ввергнув десятки миллионов в бедность и доведя миллионы до преждевременной смерти. Обычные россияне ассоциируют эти изменения с западным влиянием, что не полностью справедливо, так как наиболее грабительские и немилосердные аспекты этого процесса стали результатом действий новых российских элит. Тем не менее, эти элиты оправдывали свои действия необходимостью 'европеизации', а доходы российской клептократии 90-х годов были переведены на счета в западных банках и потрачены на покупку недвижимости и товаров роскоши на Западе. Поэтому враждебный настрой обычных россиян вполне понятен.'
Ливен также обладает достаточной перспективой, чтобы судить о развитии России не в сравнении с США или Швейцарией, а в сравнении с равными ей странами:
'Сегодняшняя Россия напоминает многих из союзников США, бывших и настоящих: коррумпированная рыночная экономика с большим государственным влиянием и частично демократичной, частично авторитарной политической системой. У России нет глобальных планов по идеологическому или геополитическому господству. В основном она хочет влиять (но не стремится к имперскому контролю) в рамках территории бывшего Советского Союза и многовековой Российской империи. Предпринимаемые государством шаги по доминированию в нефтегазовом секторе являются нежелательными для американцев, но полностью совпадают с мировой практикой за пределами США и Великобритании. Российская коррупция - это действительно серьезная проблема, но с другой стороны бюджетные ограничения путинской администрации должны кое-чему научить текущую администрацию США (а не наоборот). Подобно Индии, Турции и многим другим демократическим государствам, Россия использовала грубую силу, чтобы подавить сепаратистское восстание.'
Вместо поиска новых палок, которыми можно побить Россию, и новых преступлений, в которых можно обвинить Путина, Ливен уверен, что 'мы должны быть очень рады тому, что администрация Путина ведет себя настолько прагматично на международной арене и достаточно законно дома'.
Возможно, российско-грузинская война обрекла все шансы на то, что рассудительность преобладает в американо-российских отношениях при администрации Обамы, даже не смотря на то, что комиксовая версия конфликта, растиражированная на Западе, оказалась полностью дискредитирована. Можно только надеяться, что президент Обама окажется настолько же уравновешенным и прагматичным, насколько это было показано в его предвыборной кампании, и что он позволит безотлагательности российско-американского сотрудничество по таким вопросам, как ядерная безопасность, контроль над вооружениями, борьба с терроризмом и другие жизненные проблемы, получить приоритет над детским демонизированием России, от которого Вашингтон практически не отказывался со времен окончания 'холодной войны'. Можно также надеяться, что президент Медведем, бывший юрист без известных связей в службах разведки, сможет умерить влияние секретных служб на жизнь Россия и параноидальные черты российского правительства - для поощрения которых США сделали слишком много. И, наконец, можно надеяться, что Россия найдет западного летописца, который сможет написать о страданиях страны также трезво и с чувством, как Альма Гиллермоприето (Alma Guillermoprieto) пишет о часто кровавом настоящем Латинской Америки или Мартин Мередит (Martin Meredith) написал о чудовищно-зверской постколониальной борьбе в Африке. Со своей стороны, я надеюсь, что я еще вернусь в страну. До тех пор, нам остается молиться, чтобы наши ангелы-хранители держали 'дьявольские силы' на расстоянии.
