Печально известный никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса (Anastasio Somoza), свергнутый в 1979 году, не очень-то верил в демократию. 'Я бы очень хотел дать никарагуанцам такую же свободу, как у жителей Соединенных Штатов, - как-то заметил он. - Но, это то же самое, что выращивать ребенка. Сначала вы даете ему молоко по капле, затем все больше и больше, затем вы даете ему кусочек свинины, а затем он может есть вообще все: Нужно учить их пользоваться свободой.'
Защитники либеральной демократии обычно считают Самосу отвратительным. Однако опыт подсказывает, что он, возможно, был прав по поводу необходимости учить людей быть демократами. Хотя в теории демократия достойна восхищения, слишком часто ее поспешное внедрение несет за собой кровопролитие, бедность, заболевания и смерть.
'Что хорошего в том, что у тебя есть голос?' - спрашивает корреспондент Би-Би-Си Хамфри Хоксли (Humphrey Hawksley) в подзаголовке своей новой книги 'Демократия убивает' (Democracy Kills). Ответ на этот вопрос должен быть простым, но это не так. Дети, собирающие какао бобы в Кот д'Ивуаре, определенно не получили никаких преимуществ от появления в стране урн для голосования. Цена, которую фермеры получают за килограмм какао бобов сегодня, ничем не отличается от той, что они получали 30 лет назад, когда страной управлял всеми осуждаемый диктатор Феликс Упуэ-Буаньи (Félix Houphouët-Boigny). Тем временем, цена шоколада в Лондоне и Лос-Анджелесе выросла в четыре раза.
После того как Упуэ-Буаньи умер в 1993 году, Кот д'Ивуар, поощряемый 'добрыми дядями' на Западе, пал жертвой моды на демократию. Результатом стал непрерывный ряд слабых правительств, не сумевших защитить страну от эксплуатации ненасытных производителей шоколада, работающих в условиях свободного рынка. У взрослых теперь есть право голоса, но их дети часто являются рабами.
Во время 'холодной войны' США были объектом критики за свою поддержку жестоких диктаторов - таких, как Сомоса, бывший глава Чили Аугусто Пиночет и президент Филиппин Фердинанд Маркос. Однако с 1989 года изменения стали очевидными: американцы и их союзники решили, что наилучший способ стабилизировать развивающийся мир - это создать там правительства, схожие с их собственными. 'В течение 60 лет моя страна: стремилась к стабильности ценой демократии: и мы не получили ни того, ни другого, - заявила в 2005 году госсекретарь США Кондолиза Райс. - Теперь мы выбираем другой путь. Мы поддерживаем демократические устремления всех народов'. В этот момент она говорила конкретно о Ближнем Востоке, но в целом стало универсальной доктриной.
В рамках этой доктрины, успех измерялся тем, насколько быстро можно было организовать выборы в бывших авторитарных государствах. Зарубежный корреспондент Миша Глени (Misha Glenny) называет это мировоззрение 'политикой кумбая' (kumbaya - американское выражение, искаженное название христианского гимна Come By Here. В современном американском английском описывает политиков или людей, которые считают, что сила никогда не решит проблемы, что обо всем нужно много и нудно говорить. Также используется для описания тех, кто на самом деле ничего не знает о ситуации, и не испытывает большого желания узнать, но тем не менее считает себя вправе делать далеко идущие утверждения - прим. перев.). Голосование заменило собой всеобъемлющее развитие. Как показали события в Африке, Центральной Америке, на Карибах и на Ближнем Востоке, людям часто не хватает опыта, чтобы вести себя как полноценные демократы. Результатом становится либо хроническая политическая нестабильность, либо, что еще хуже, приход к власти избранных народом авторитарных лидеров.
Вопрос опыта является политически щекотливым вопросом, болезненно напоминающим о покровительственном тоне Сомосы. Этот довод воскрешает в памяти колониальную эпоху, когда народам отказывалось в праве на самоопределение на основании того, что они еще не готовы. Сегодня политически корректная позиция состоит в том, что все люди способны быть хорошими демократами или, по крайней мере, им должно быть позволено совершать свои собственные ошибки. Однако демократия - это гораздо больше, чем идеология, достойная внедрения по простой причине своего благородства. На самом деле, это целая культура - и Европе потребовались века, чтобы она укоренилась. Наивно думать, что ее можно быстро пересадить в страны, где земля камениста, а климат суров.
Конкретным примером этого утверждения является Ирак. В отличие от сложившихся демократий, политические разногласия в Ираке пролегают не в сфере идеологии, а между различными этническими группами. Толкая Ирак в сторону выборов, США способствовали трансформации религиозных и племенных формирований в политические партии - суннитские, курдские, христианские и ассирийские. В результате выборы превратились в новый метод древних разборок. Американцы интерпретировали энтузиазм, с которым иракцы отправились голосовать, как поддержку демократии, когда на самом деле это была яростная решимость не позволить заклятым врагам получить преимущество через голосование. В этом уравнении отсутствует ощущение компромисса и согласования, жизненно важных для хорошо функционирующей демократии.
Великодушие в случае победы и терпимость в случае поражения являются фундаментальными факторами бесперебойной работы системы. И президент США Барак Обама и его проигравший соперник сенатор Джон Маккейн продемонстрировали эти качества в ночь выборов 2008 года. Однако, как указывает Хоксли, великодушие и терпимость чужды культурам, в которых политика является ожесточенной борьбой за гегемонию. 'В большинстве стран развивающегося мира: обычной практикой был сценарий 'победитель получает все' - дома, рабочие места, свободы и иногда даже жизни проигравших, которых увозят подальше и расстреливают. От этого: невозможно избавиться в одночасье'.
Благосостояние кажется жизненно важным для демократической стабильности. Не нужно и говорить, что деньги являются методом проявления политической воли, но мало кто понимает, что это утверждение верно даже на уровне очень скромных доходов. Избиратель, имеющий стабильную работу и безопасное место жилья, является заинтересованным лицом в обществе и, по смыслу, подписантом социального договора, описанного Руссо. Заинтересованные лица чувствуют, что они, по сути, связаны с выживанием государства. В отличие от них бедняки не чувствуют подобной связи и часто считают, что причиной их бед является правительство. Их бедность также делает их уязвимыми для политического подкупа и популистских обещаний демагогов.
Оксфордский ученый Пол Колье (Paul Collier), написавший книгу 'Войны, оружие и голоса' (Wars, Guns and Votes) постулировал формулу, объясняющую связь между благосостоянием и демократической стабильностью. Они считает, что точка пересечения лежит на уровне среднедушевого дохода в 2700 долларов в год. Ниже этого уровня демократии сложно укорениться. Проявление политической воли часто прерывается насилием. По контрасту, в обществах, где среднедушевой доход превышает этот уровень, граждане чувствуют, что у них есть доля в системе, и насилие вероятно лишь в том случае, если демократические требования не выполняются. В развивающихся демократиях по всему миру связь между бедностью и нестабильностью очевидна. Не менее очевиден и процесс, через который экономическая безысходность приводит к политической отчужденности и, в крайних случаях, к терроризму.
Хотя тот факт, что бедные страны часто нестабильны, широко принят в обществе, до последнего момента казалось кощунственным утверждать, что демократия усиливает их нестабильность. Вопрос осложняется, если задуматься о судьбе Кубы, Китая и Вьетнама. Все эти страны являются диктатурами, известными своим пренебрежением правами человека, однако все они предоставляют своим гражданам достаточно высокий уровень жизни, социального обеспечения и политической стабильности. Средняя продолжительность жизни на Кубе на 20 лет больше, чем на соседнем Гаити, где царит демократия. Уровень смертности младенцев на острове ниже, чем в США. Как ни посмотри, кубинская система социального обеспечения является крупным триумфом в области прав человека. То же самое можно сказать и по поводу успеха Китая, вытащившего миллионы своих граждан из бедности. Все это указывает на то, что успех государства не должен измеряться единственным критерием - могут ли его граждане периодически голосовать или нет.
Другими словами, проблема стабильности в развивающемся мире далеко не проста, однако стоит помнить, что право голоса - это самое упрощенное решение этой проблемы. В 1970-х годах развитой мир пришел в состояние фальшивой безмятежности, наблюдая за тем, как Греция, Португалия и Испания благополучно перешли от диктатуры к демократии. Однако опыт этих наций вряд ли является релевантным для затруднений, с которыми сталкиваются иракцы, афганцы или сомалийцы. Более полезный урок можно извлечь из опыта Германии и Японии после Второй мировой войны. Американцы начали планировать реконструкцию этих стран в 1942 году и начали с предположения о том, что экономическое возрождение является непременной предпосылкой для демократических преобразований. Они также смирились с тем, что прогресс будет болезненно медленным и потребует наставничества, управления и денег.
Факты указывают на то, что в мире постепенно развивается здоровый скептицизм по отношению к демократии. Недавний опыт в Ираке и Афганистане, не говоря уже о Зимбабве, возможно, убедил людей в том, что избирательный бюллетень - это не панацея. Похоже, что это понимают даже в Белом доме. Как сказал Обама: 'Если мы думаем, что мы можем просто броситься в дело и создать демократию с нуля за пять лет, то мы сильно ошибаемся'.
Испанцы, в свое время страдавшие от режима Франко, неизменно утверждают, что борьба за демократию всегда добродетельна. На другом конце спектра лежит опыт Усамы Реда, гражданина Ирака, для которого демократические изменения привели к бедности, коррупции и постоянной угрозе терактов. 'Знаете, как говорят, - заметил он недавно, - будьте любезны с американцами, а не то они накажут вас демократией'. Между этими двумя крайностями лежит вопрос, требующий всестороннего обсуждения.
