Август, для новейшей российской истории считающийся роковым, при самом поверхностном изучении выпавших на него дат, вполне может служить подлинным учебником этой истории. Удивительным образом она спрессовалась в одну неделю. 19 августа спустя семнадцать лет закольцевалось 26-м - днем признания независимости Абхазии и Южной Осетии. Очень поучительная вышла неделя.
Визит тандемом
Впрочем, к тому моменту, когда 26 августа стало национальным праздником в Цхинвали и Сухуми, о 19 августа вспоминали уже только все помнящие и изрядно постаревшие романтики. И это тоже факт истории - такой же, как сама знаменательная неделя.
Осталось только изучить, что к этой системе совпадений добавил прожитый год. В Сухуми и Цхинвали всенародные гулянья. С разной, впрочем, творческой программой.
Собственно говоря, никаких неожиданностей не произошло. Эдуард Кокойты по-прежнему президент, Цхинвали в руинах, послевоенные темпы сокращения населения обгоняют военные со спринтерским ускорением, вдоль административной границы зона опустошения и отчуждения, будто война длилась год и закончилась вчера. К годовщине войны, вопреки нагнетаемой со всех сторон пропагандисткой боеготовности, ничего не случилось, да и не могло случиться, как бы ни хотел спасительного, как всегда, для себя обострения Эдуард Кокойты.
Ощутимость суверенизации к юбилею пытались продемонстрировать оба российских дуумвира, поочередно посетив признанные Россией республики. И, как следовало ожидать, оба визита прошли в тех жанрах, соответственно той роли, которая была уготована им еще год назад.
Президент Медведев в Цхинвали, куда заехал на несколько часов - как туристы в Египте едут посмотреть на пирамиды просто потому, что не съездить неприлично - кажется, изо всех сил пытался соблюсти ритуал посещения независимого государства. Но актерство вообще не является сильной стороной президента, особенно когда он пытается осилить роль могучего лидера исполинской державы. А потом он словно и вовсе сдался, с облегчением трансформировав жанр в обычный и плановый визит руководителя в подведомственную губернию. И даже посещение того, что пафосно должно считаться зарубежной военной базой, оказалось обычной инспекцией затерянного и не понимающего, зачем он здесь, гарнизона.
Премьер Путин посещал в Сухуми мемориал павшим не год назад, когда в Абхазии никакой войны не было, а в далеких 92-м и 93-м. Ему было полегче. Признавал Абхазию не он, а его интеллигентный преемник, которому пришлось форсированно осваивать особенности властного стиля. Но и объективно труднее: в Абхазии он мог не увидеть то, что было тщательно скрыто толпами встречающих. Но не почувствовать что-то тревожное тоже не мог. Хотя бы встречаясь взглядом с Сергеем Багапшем, президентом Абхазии, которого он совсем еще недавно видеть президентом совсем не хотел.
Южная Осетия не намерена останавливаться на достигнутом признании. Ей, обезлюдевшей и совсем уж обессмысленной в качестве кандидата на общепризнанную государственность, надо в Россию. Межеумочное состояние, на которое обрекла ее страсть к самоутверждению ее лидера - пример того крайне нестабильного равновесия, которое в физике элементарных частиц обычно предшествует распаду и исчезновению. И совсем другое дело - Абхазия, в которой сомнений в заслуженности своего статуса уже давным-давно никто не испытывает. И Москве осталось только ревниво фиксировать то противоречие, которое было очевидно и во времена, когда в российское признание еще никто не верил: благодарность России за 26 августа понятна и очевидна. Но хотелось бы большего, того, чего вроде бы Москва и добивалась, тщетно выкручивая руки собратьям по СНГ. Но и этого мало. Хочется признания теми, кто в России считается потенциальными противниками, и без этого в Абхазии свою независимость ощущают недонезависимостью куда болезненнее, чем в Цхинвали. И Путину пришлось проговаривать то, что явно входило в странные планы конца прошлогоднего лета: а и не надо вам больше никакого признания - мы у вас есть, и достаточно.
В Сухуми задумались: а не было ли это признанием того, что Россия и не собиралась готовиться к появлению на ее олимпийских рубежах настоящего суверенного государства?
БТРы на набережной
Спустя год Москва может, наконец, проследить все закономерности, которые вдумчивые люди пытаются рассмотреть заранее.
Она годами предпочитала сохранять спасительную инерцию - ту, которая удерживала от губительной мысли одним росчерком пера поставить все с ног на голову. И даже прошлой весной, после большой риторической решимости ответить на Косово чем-то таким, чтобы никому мало не показалось, Москва ограничилась лишь механизмом прямой экономической поддержки Сухуми и Цхинвали. Ни с прикладной точки зрения, ни с политической эта мера великой сменой вех не смотрелась, и вполне официальные лица в Сухуми той весной в кулуарах не слишком придерживались в связи с этим дипломатической лексики. "Если ты мужчина, то раз обещал - делай:" Далее следовало подозрение, граничащее с констатацией прискорбного отсутствия у Москвы того, что делает мужчину мужчиной, переходящее в воспоминание о славных годах российской блокады абхазского побережья, когда абхазы выкатывали на набережную старые БТРы и демонстративно палили в сторону российских судов. "Думаете, наши арсеналы иссякли?.."
Признание тогда было табу. Это был рычаг большого политического давления, в действенность которого никто не верил. Бесконечные обсуждения в Думе то Абхазии, то Крыма производили примерно тот же эффект, что и запоздалые поздравления Петру Первому лично и птенцам его гнезда вообще в связи с победой под Полтавой, которые думцы отправляют нынче. Можно было бомбить Панкисское ущелье, можно было запускать электричку Сочи-Сухуми, доводя постепенно это начинание до ввода железнодорожных войск в Абхазию вообще. Можно было в Джаве явочным порядком обустраивать военную базу. Можно было все, что укладывалось в фактическое признание этих регионов частью России - только не называя это вслух. С этим все смирились, это было нормой дня, такой же, как регулярные протесты Тбилиси, в действенность которых он верил в той же степени, что и совет безопасности ООН. Таковы были правила игры, они казались незыблемыми, где-то даже удобными, как любой статус-кво, к которому все заинтересованные стороны, в конце концов, привыкают.
А решения проблемы постсоветского, (на самом деле, не только постсоветского, просто на просторах бывшей сверхдержавы как-то все получилось резонансно и одновременно) сепаратизма не предвиделось. Минская группа ОБСЕ, говоря о Карабахе, фактически и негласно застолбила за собой авторство термина "замороженный конфликт". За эту формулу все радостно ухватились, потому что она спасительным образом освобождала как от деятельного размышления, так и опасности чьей-нибудь попытки реванша.
А потом с Кремлем случилось то, что бывает очень часто в коммунальных ссорах: к блефу, которым пугаешь соседа, привыкаешь в нервической обстановке настолько, что и сам начинаешь видеть в этом блефе практическую программу действий.
Шанс на Хельсинки
Потом, впрочем, будет считаться, что во всем виновато Косово. Формально логика прослеживается - та логика, которая безотказно действует на обывателя, а надобности в другой Москва уже давно не испытывает. Во всем виноваты американцы и НАТО, загнавшие себя и мир в ловушку бомбардировками Югославии. Сербы и абхазы, конечно, догадывались о том, что стали эффектным орудием нашего реванша, но у первых был выбор, который они, переждав несколько лет, и принялись реализовывать. У абхазов выбора не было.
А ведь, если бы не реванш, был куда более простой и конструктивный путь. В высшей степени стратегический, тем более, что Запад, казалось бы, давал своими ошибками Москве в руки козырь за козырем. Нужно было просто сменить жанр. Притвориться джентльменом, и ведь никто бы не возражал, если бы мы появились в обществе, в котором иногда произносятся слова вроде таких: господа, мы все немного погорячились, никто из нас не безгрешен.
И можно было не просто стать в одночасье членом этого клуба, но и, неожиданно для всех, как Аршавин в "Арсенале", стать одним из ключевых игроков.
Вы признали Косово? У вас не было другого выхода? Понимаем, как мало кто другой, мы тоже намучились с Абхазией, Карабахом, Южной Осетией и далее по списку. И, заметьте: у вас нервы сдали раньше - мы держались до конца...
Дело не в имперском настрое, вернее, не только в нем. В конце концов, никто не отменял того факта, что внешняя политика является продолжением внутренней, и не только мы используем дипломатию в целях повышения августейших рейтингов. Просто наша власть, которая носит исключительно рейтинговый характер, кажется, никаких других, более серьезных задач перед собой не ставит.
Что мог дать расчет на несколько ходов вперед? Итак, Косово признано. Мы, чуть покипятившись для приличия, говорим: что ж, Россия - член мирового сообщества, мы бы могли, как принято, встать в позу, но нет: мы, не разделяя ответственности за ваши ошибки, готовы вместе со всеми поучаствовать в минимизации их последствий. Да, поезд ушел, мы тоже признаем Косово - не из поощрения, а из желания удержать ситуацию общими усилиями. Но за это, будьте любезны, пожалуйте к нам в Москву на всемирную конференцию для учреждения нового эпохального процесса, нового Хельсинки, только теперь процесс будет называться московским. Кто будет играть в нем если не главную, но уж точно более серьезную роль, чем та, которая уготована Москве в урегулировании на Ближнем Востоке или, не к ночи будь сказано, на Корейском полуострове!
А дальше - простор для импровизаций.
Квадрат против солнца
Дальше возможно произошло бы небывалое, то, что за многие годы российской власти не приходило в голову, не казалось возможным и желанным: ставить конкретную задачу. Определять стратегическую цель и инициативу. Вырабатывать тактику, исходя из этой цели, а не только ради того, чтобы мобилизовать патриотическое население.
Задач могло быть несколько. Чего мы могли бы хотеть? Ликвидировать свой разрыв с миром и войти в него не как сверхдержава - это уже было, а как игрок, которого уважают, с которым считаются. Которому, естественно, не доверяют, но допускают, что он, по крайней мере, играет по правилам. При этом в свод написания этих правил можно было вносить серьезный собственный вклад, а это право, если разобраться, всегда и всеми и считается искомой целью внешней политики. В долгом, мучительном и, кстати, бесконечно интересном процессе можно было бы конструктивно и со всем пониманием своих возможных бонусов начать закладывать не много не мало новую архитектуру, искать исторический компромисс между традиционным - то есть, средневековым - пониманием государства и новой реальностью, в которой есть Абхазия, Карабах и Курдистан. И это даже хорошо, что контуров этого компромисса нет даже в самом расплывчатом виде - это как раз тот случай, когда важен не факт, а сам процесс, который мог бы надолго стать одной из глобальных политических доминант.
Можно было бы уйти от неудобств и изнурительных двусмысленностей. Что такое отношения Москвы и Абхазии? Ответа не было, в том числе и потому, что его никто не искал, поэтому каждый мог себе позволить полную свободу мнений и действий, и главное происходило сегодня, потому даже завтрашнее утро никого не интересовало. Это, впрочем, касается не только Абхазии.
В случае же конструктивной дискуссии, тяжелых кулуарных и челночных договоренностей всех со всеми, в том числе и с Тбилиси, можно было бы выработать хоть какую-то основу и набор принципов. Ведь Тбилиси тоже прекрасно понимал, что Сухуми никогда не станет для него тем же, что Батуми. Конечно, Москве было бы очень сложно. Хотя бы потому, что даже самый сравнительно безобидный вариант договоренностей с Тбилиси при посредничестве Брайзы и при участи Ираклия Аласания, тогда посла Грузии в ООН кончился скверно. Квадрат Москва-Вашингтон-Тбилиси-Сухуми весной 2008-го года только прощупывал свои стороны и углы, постепенно убеждаясь, что они между собой могут ужиться. Даже нашелся начальный вариант урегулирования, который никого ни к чему не обязывал и, честно говоря, не обещал долгой жизни - как вдруг: утечка, взрывы в Сухуми и через некоторое время война в Южной Ости. После - необязательно вследствие, но даже тут понятно, что решаться на что-то серьезное и долговременное, когда генералы, газовики и отдельные мэры уже научились радоваться безбрежности дармового абхазского солнца, проблематично.
И потому президент Медведев был прав: решение о признании Абхазии и Южной Осетии было вынужденным. И тут начинается совсем другая философско-историческая ткань.
Свет в начале тупика
С виду наступательный проект "Признание Абхазии и Южной Осетии" носил в реальности ярко выраженный оборонительный характер. Для всех. Для самоутверждающегося президента. Для ревнителей коммерческого счастья - ведь в Абхазии уже начинали как-то недвусмысленно обсуждать необходимость инвентаризации недвижимости, и райская бесконтрольность была под угрозой. Для кремлевского режима в целом, потому что надо было что-то делать, и это "что-то" действительно было обреченно запрограммировано всей предыдущей невразумительностью, в условиях которой хотелось жить и дальше, но уже не получалось.
Но и это не самое главное. Главное заключалось в том, что нужно было как-то защитить себя от обескураженного мира.
При всей суетности истории вопроса, который разрешился, а точнее, не разрешился, ровно год назад, у него есть и вполне философское звучание: как меняется мир, когда его явочным порядком ставят перед фактом? Он ведь и в самом деле вынужден привыкать к той реальности, которую не учредишь никакими мирными конференциями. Строго говоря, прошлый год и дал две таких революции - Косово и Абхазия с Южной Осетией.
Хотя по гамбургскому счету получилось намного меньше, чем даже полторы.
Во-первых, с чисто формальной точки зрения признание Сухуми и Цхинвали уже не было прецедентом, потому что прецедентом в таком случае было Косово. Именно основываясь на нем, Россия и совершила то, что сознательно представляла как плагиат.
Только имеется принципиальная разница.
Признание Косово было даже не вынужденной мерой, а вымученной и выстраданной. И там на самом деле не было другого выхода, сколько ни твердить о бесчеловечности бомбардировок Белграда или амбициях Вашингтона.
В том, что Сухуми и Цхинвали симметричны Косову, Москве удалось убедить, кажется, только своих граждан. Только для своих граждан Россия выглядела тем, кем решила в своей игре выглядеть - фактической альтернативой мировому сообществу, в чьей роли вознамерилась выступить. Миру - Косово, России - кусок Грузии. Мир ведь свыкся с тем, что получилось в Косово, плохо ли, хорошо ли. Стало быть, куда этот мир денется, когда Россия - часть этого мира, конечно, но, получается, не совсем - сделает, так сказать, то же самое?
Мир меняется, привыкая, это правда. Москва, полагая, что мир должен просто привыкнуть к тому, что она хозяин, даже не промахнулась - она пальнула в воздух. Мир, которому предложено привыкнуть к крепкому русскому слову, недоуменно пожал плечами. Ничего нового. Даже мировой антиамериканизм так не вовремя для Москвы вдруг обнаружил в Белом доме Обаму. Плюс еще и кризис. Ну да, Москва признала Абхазию и Южную Осетию. Во-первых, где это? А, во-вторых, какое это имеет отношение к реальной мировой политике?
За год ничего не изменилось. Просто все прочно и закономерно встало на свои места. Косово по-прежнему остается мировой проблемой, пусть не самой главной, но, по крайней мере, из первой десятки. Абхазия и Южная Осетия так и осталась проблемой России. В общем, в тупик провели свет - повесили несколько лампочек. Чтобы еще раз убедиться: да, действительно, тупик.
Удивительна только упрямая страсть истории к разным совпадениям: 19 августа, 26 августа. И теперь еще ровно посередине - 23-е. Кому пакт Молотова-Риббентропа, кому день самообороны от развязавшей войну Польши.
_______________________
Судьбы Третьего Рима ("Грузия online", Грузия)
Госминистр Грузии: 'Мы не хотим изолировать Абхазию' ("Civil.ge", Грузия)
