Демократические институты (в частности европейские) часто тратят много времени и задействуют сложные бюрократические процедуры для решения вопросов, требующих оперативности. Но если такова цена демократии, стоит заплатить ее, а не искать легких путей, например, объявляя кому-то безоговорочный вотум доверия – не предусмотренный, к счастью, в Европейском парламенте. В последнее время мы видели немало примеров того, как эту высокую цену приходилось платить: начиная от выборов президента Еврокомиссии до выборов в Германии и ирландского референдума по Лиссабонскому договору. В этой связи закономерно спросить у Евросоюза, в каком направлении он намерен двигаться дальше.
При условии, конечно, что ЕС вообще планирует куда-то двигаться после почти десятилетнего дрейфа, во время которого в мире – сентябрьский саммит G20 очередное тому подтверждение – происходили вещи, мягко говоря, немаловажные.
Но начнем с начала. Единогласно выдвинутый Советом Евросоюза, Жозе Мануэль Баррозу, получив ожидаемое большинство голосов в Европарламенте, был переизбран на должность президента Европейской комиссии. Коллегии из 27 комиссаров, которую он возглавляет, еще предстоит пройти процедуру отбора и утверждения в Европарламенте, на сей раз с менее предсказуемым исходом. Однако вряд ли мы ошибемся, предположив, что Комиссия окажется слабой, подчиненной Совету ЕС, управляемому правоцентристским большинством. В пользу последнего прогноза говорят недавние парламентские выборы в Германии, приведшие к смене правящей коалиции, а также вероятное поражение лейбористов на весенних выборах в Великобритании.
Однако не будем опережать события и вернемся на немецкую политическую сцену. Результаты выборов жестко ограничили власть социал-демократов, создав условия для новой коалиции христианских демократов с либералами. Теперь, когда Ангела Меркель еще крепче стоит у руля, интересно посмотреть, как поступит это новое правящее большинство с болезненными вопросами вроде налогов, социального обеспечения и иммиграции.
Не меньший интерес представляет собой дальнейшая ориентация Германии в сфере европейской политики. Ведь речь идет о стране, в прошлом пользовавшейся репутацией "локомотива Европы" и совсем недавно предпринявшей значительные усилия для ратификации Лиссабонского договора. Ангела Меркель остается сторонником европейской интеграции, и немецкая либеральная традиция движется в том же направлении. Остается понять, какой именно будет эта интеграция и каковы ее привилегированные союзники внутри и вне Европы.
Внутри ЕС наблюдается ослабление франко-немецкой оси; остаются неясными будущие отношения с Великобританией; не иссякает внимание к странам Центральной и Восточной Европы. За пределами Евросоюза, между тем, вырисовывается взаимопонимание с США, сопровождаемое, правда, стремлением не портить отношений с Россией. В такой Европе, где все одинаковы, но некоторые одинаковы чуть более других, вряд ли могут иметь большое значение итоги выборов в Греции, хотя и недооценивать их не стоит, ввиду будущих отношений с Турцией.
В многоликой европейской демократии, ратифицирующей свои Договоры чередой референдумов и парламентских процедур, еще одной серьезной платой стало терпеливое ожидание (15 месяцев – не мало, учитывая обстоятельства) ирландского решения о судьбе Лиссабонского договора. Ирландцы повторно проголосовали 2-го октября, и, после первоначального "нет" в июне прошлого года, изменили мнение в пользу многоголосого "да". Руководство ЕС, во главе с Баррозу и компанией, восприняли это "да" с безмерным ликованием, делая вид, что не знают: ирландское "да" – скорее результат урока, преподанного ирландцам экономическим кризисом (8-процентное падение ВВП и безработица в 15 процентов) и потребностью в европейских ресурсах, чем убежденное согласие с проектом единой Европы. И вот теперь, по отправлении всех этих ритуалов, какой Европы мы ждем? (Тем более, что для окончательного принятия Договора не хватает еще подписей президентов Польши и Чехии и, кроме того, могут передумать англичане, в случае победы на выборах консерваторов).
Пессимисты отвечают: более или менее все той же старой Европы – неинициативной и плохо сплоченной, обреченной на второстепенное место в списке мировых лидеров.
Нет, возражают оптимисты. С вступлением в силу нового Лиссабонского договора и после уроков финансового кризиса на свет мог бы появится обновленный Европейский Союз, более волевой и дерзкий, способный наконец заговорить единым голосом и занять подобающее ему место в мировом правительстве.
Вот именно что "мог бы". Вопрос в том, удастся ли договориться всем 27 государствам. По всей вероятности, не удастся – слишком разнообразны идеи, двигающие европейским проектом, и чересчур различны экономико-политические интересы, обостренные кризисом.
Для тех, кто еще не отказался от 60-летней давности мечты отцов-основателей, пришел момент определиться – смириться ли в ожидании лучших времен или продолжать двигаться навстречу "большему европейству". Во главе реализации второго варианта могли бы стать те 16 стран, которые уже совершили политический выбор, приняв единую валюту. Одна из них – Италия, чье правительство занято, к сожалению, совсем другими делами и не проявляет инициатив в области евроинтеграции.
Зато их проявляет президент Джорджо Наполитано, уже некоторое время назад предложивший группе стран объединиться и выступить в авангарде политической интеграции. Будем надеяться, что этот его неоднократно звучавший призыв постигнет лучшая участь, чем многие другие, незаслуженно проигнорированные предложения Наполитано. И итальянская политика услышит, опомнится и выступит наконец с международной инициативой, которая так необходима нашей стране.