Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Моя Берлинская стена

Для советского журналиста Агентства печати «Новости» в Берлине граница между Востоком и Западом была тем рубежом, преодоление которого началось еще в детстве.

© РИА Новости / Перейти в фотобанкПроверка документов на КПП около берлинской стены
Проверка документов на КПП около берлинской стены
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
…Я не буду сидеть с ней за одной партой, и я не буду учить немецкий язык - мое первое прикосновение к Германии.

…. Я не буду сидеть с ней за одной партой, и я не буду учить немецкий язык - мое первое прикосновение к Германии. Пятый класс, сидеть я не хотел за одной партой с  Валей  Кинд, миловидной аккуратной девочкой из поволжских немцев, которых  в военные годы эшелонами свозили в Сибирь. Валя Кинд тоже отказалась учить немецкий язык, как и сидеть со мной.

Процесс пошел, мы, дети, идентифицировали себя. Она, отказавшись от себя, а я, отказавшись с ней сидеть, показал, что русские ненавидят немцев. Наверное, это были стартовые позиции всех "советских",  когда  начинались поиски сближения. И это была наша "берлинская стена".

И все же я пошел в немецкий класс. Город был шахтерский, и все шахтные термины были немецкими, как сегодня компьютерные – английские. Должность моего отца называлась маркшейдер, геодезист горных разработок. Родители, несмотря на  прошедшую войну, рассуждали здраво, немецкий нужен больше, чем английский.

Немецкий стал моим орудием производства, я стал журналистом, специализирующемся на современной политике Германии. И все дороги, которые ведут в Берлин, они всегда оканчиваются у Берлинской стены.

И вот я стою с бывшим шефом АПН Павлом Наумовым, только-только вышедшем на пенсию в 1988 году недалеко от контрольно-пропускного пункта Чек-пойнт Чарли.   Павел Наумов, первый послевоенный корреспондент "Правды" в Берлине. Он уже ощущает, что начинаются тектонические сдвиги горбачевской перестройки, и старый германист позволяет себе неслыханное. Я цитирую, это важно: "Мы построили эту стену, вам ее разрушать". Наумов дожил до этого момента, у старого опытного  политического бойца партии уже давно не было иллюзий.

Но все же, он это сказал, когда Евгений Евтушенко  в Западном Берлине  позволил себе  заявить что-то о временности инженерных сооружений подобного типа в мировой истории. И получил из Москвы через посольство грубое замечание. Валентин Фалин, тоже мой бывший шеф по АПН и бывший  посол СССР в ФРГ, тоже туманно намекал на волю народов, вершащих исторический процесс. За ним это повторял  и Горбачев. Но то, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Когда я написал, что Западному Берлину нет места в горбачевском «общеевропейском доме», мне стали искать замену. Слишком капитальным политическим сооружением была Берлинская стена, чтобы позволить говорить о ее временности журналистам.

Когда будущие победители СССР, США, Великобритания и Франции в Ялте разбили Германию на  оккупационные сектора,  по такому же принципу был разделен и Берлин. Победители мечтали управлять совместно Германией, получилось, что из-за нее вновь чуть не вспыхнула третья мировая война. Валентин Фалин: "Нас разделяли секунды и метры от несчастья", - это он о начале "Берлинского кризиса".

Строительство стены, точнее первых заграждений, началось в ночь на 13 августа 1961 года. Бывшие союзники пока смотрели с удивлением, но когда их стали не пускать в Восточный Берлин, они выкатили свои танки 27 октября к границе с советским сектором. СССР тогда "спасал мир от американского шантажа и империализма". От третьей мировой нас отделяли секунды и метры, а точнее психика тех, кто сидел в танках. Стоило нервам сдать, сделать нечаянный выстрел… А ведь на дворе уже стоял ядерный век.  

Немцы и на Востоке, и на Западе психологически быстро согласились с возведением стены. У побежденных не было выбора.

А моя «берлинская стена» начала рушиться в 1973 году, когда я сбежал из гарнизона   городка Гюстров, посмотреть Берлин. И стоял возле Бранденбургских ворот, приветствуя офицерской фуражкой «западников», стоявших по ту сторону ворот. Смешно, я - лейтенант Советской армии, я практически не отдавал себе отчета, что я делаю. Где та Валя Кинд, с которой я не хотел сидеть за одной партой, если бы она это видела.

Почему я ответил на приветствия тех, кто стоял по ту сторону Бранденбургских ворот? Я потом нашел ответ, вернее не я. Парадоксальность этого сближения с необъяснимым звериным чутьем выразил один из самых тонких лириков Александр Межиров:

Мы долго так друг друга убивали
Что я невольно ощущаю вдруг,
Что этот немец в этой людной зале,
Едва ли не единственный, едва ли,
Не самый близкий изо всех вокруг.


И это сказал фронтовик?! Стена их уже не разделяла. Да она уже не разделяла и меня, когда я, ежедневно несколько раз в день пересекал Чекпойнт "Чарли". Ее звали Виола.
    
Я ей протягивал портмоне, в котором ничего не было кроме  дорогого западного шоколада. И Виола, в своей потрясающе сидящей пограничной форме, делала вид, что читает документ, а затем, спрятав шоколад, отдавала мне честь. Это была игра, у которой были четкие правила. Но все же элемент безумия здесь был. Если стена рушилась у таких как она и я, то что же можно было говорить о других.
    
Мне стало ясно, что стена серьезно качается, когда на той стороне в конце 80-х у Рейхстага немцы организовали концерт Майкла Джексона.  Перед этим был визит Рейгана, который сделал свое историческое заявление: "Мистер Горбачев, откройте ворота!» Отсюда и началась Горбимания, Горбачев стал персоной Германии, а не  только Советского Союза.
  
Но вернемся к Майклу Джексону. На той стороне перед рейхстагом тысячи жителей Западного Берлина, на восточной стороне - тысячи восточных берлинцев. И из-за стены на восток направлены динамики, из которых рвется безумие короля Майкла. И сходят с ума все, и здесь и там, стоит рев, единый рев единых немцев. И тут меня осенило, а что если сейчас они попрут на стену. Мозги закипели. Это был бы конец. Европу перевернул бы король поп-музыки. Но они не поперли, они  ждали своего часа, зная, что он близок, а Горби им поможет.
 
И Горби им помог. Я знаю тех, кто требовал вывести наши танки, когда ситуация была  для руководства ГДР критическая. Михаил Сергеевич этого не сделал, лично я ему благодарен, он никого не продал, не предал, он  принял решение и уже не отступал.

Руководство ГДР это поняло, стало ясно, что надо «открывать ворота», иначе это сделает улица. В этой суматохе бесконечных митингов, бегства на Запад через иностранные посольства в соцстранах тысяч восточных немцев, 9 ноября 1989 года Гюнтер Шабовски на вопрос журналистов неожиданно заявил,  что проход в Западный Берлин уже с этой минуты открыт.

Он сказал это  около семи часов вечера, а уже через час напротив моего дома на Лейпцигерштрассе, ведущей к Чекпойнт Чарли, стояла многотысячная очередь на проход в Западный Берлин. Пока еще был порядок, но уже через несколько дней стену стали ломать так называемые "воробьи стены". Каждый берлинец считал своим долгом выбить хоть кусочек из бетона, стена становилась на глазах дырявой. И исчезала на глазах.

Борис Каймаков, руководитель Бюро Агентства печати "Новости" в Западном Берлине 1986 – 1989 гг.