В понедельник, 9 ноября исполнится 20 лет со дня падения Берлинской стены. В последние дни я прочитал в Guardian и The New York Times статьи тогдашнего героя дня Михаила Горбачева.
Без сомнения, Горбачев сыграл главную роль в событиях того времени. Однако есть большая разница, идет ли речь о содействии переменам, как это делал, к примеру, президент США Рональд Рейган, или просто отступлении перед реальностью.
Конечно, по-человечески понятно, что Горбачев пытается приукрасить тогдашнюю ситуацию и выдвинуть на первый план себя или весь Советский союз. Особо острый диссонанс вызывает его утверждение, что падение Берлинской стены могло произойти благодаря тем изменениям, которые начались в Советском союзе в 1980-е годы. Осмелюсь глубоко усомниться в этих утверждениях. Горбачев сам признает, что еще в июле 1989 года он считал, что проблема решится только в 21 веке.
Если бы освобождение в Восточной Европе что-то значило для Горбачева и его окружения, он как лауреат Нобелевской премии мира не направлял бы в январе 1991 года вооруженные силы на подавление движения за свободу в странах Балтии. В этот же ряд входят кровавые события в Баку, Тбилиси и других местах.
Поэтому и сейчас стоило бы сосредотачиваться не на факте падения Берлинской стены, а на более широком фоне. То, что за 20 лет ничуть не уменьшилось недоверие восточных европейцев к нынешней агрессивной политике России, признает и сам Горбачев в своей статье в The New York Times. Но делает из этого вывод, подтверждающий, что он до сих пор не понимает, что же случилось 9 ноября 1989 года.
Он говорит о том, что (слишком) быстрое расширение Европейского союза и НАТО привело к появлению в Европе новых разделительных линий. Он не понимает, почему такие видные лидеры Восточной Европы, как Вацлав Гавел выражают недоверие внешней политике современной России. Он не видит войны против Грузии, но слышит оправданную критику свободных и демократических государств. Создается впечатление, что Горбачев сожалеет, что Берлинская стена пала.
Перевод: Хейно Сарап
