Падение Берлинской стены двадцать лет назад, возможно, стало ключевым событием в послевоенной истории Европы. Во-первых, потому, что оно ознаменовало собой объединение Германии, а, во-вторых, потому что оно стало символом начала новой эпохи. То есть символом конца советского доминирования на той половине континента, которая была искусственно, вопреки многолетним традициям, отделена железным занавесом.
9 ноября 1989 года в Берлине произошла новая, к счастью мирная, революция (по крайней мере в символическом смысле этого слова, историческая реальность естественно была сложнее), которая положила конец последствиям революции, случившейся в октябре 1917 года в Санкт-Петербурге и имевшей трагический исход. Это событие было настолько решающим и значимым, что некоторые даже начали говорить о «конце истории». Эйфория была немыслимой, и действительно жизнь миллионов людей с того момента изменилась к лучшему.
Но за двадцать лет восприятие этого события сильно изменилось. Недавний опрос молодежи в Германии выявил высокий уровень неосведомленности о том, что представляла из себя ГДР, а также слабое желание молодых людей получать информацию о прошлом. Для всех стран бывшего советского блока, включая Россию, характерно такое явление как «остальгия», то есть ностальгия по коммунистическому прошлому, которому приписывается отсутствие проблем современности.
Возможно, было бы полезно поразмышлять над тем, что означал подобный энтузиазм по поводу падения Берлинской стены, или по крайней мере обратиться к идеологии, провал которой тогда отмечали. Я хочу поговорить об утопии. Коммунисты всегда рисовали образ рая на земле. Они предлагали настолько радикальное изменение социальных институтов и экономических систем, которое позволило бы каждому отдельному человеку стать счастливым. Даже в самой маленькой советской деревушке кроме привычной статуи Ленина, можно было увидеть памятники молодым рабочим, крестьянам или солдатам, застывшим в радостном предвкушении счастливого будущего.
Берлинская стена рухнула, но утопия выжила. Она лишь несколько модифицировалась. Отныне новое социально-политическое устройство должно автоматически гарантировать счастливую жизнь. Даже в религиозной традиции в конце испытаний человека ждет возрождение. Но в жизни так не бывает, и разочарования неизбежны.
Реальный путь к счастью не стоит искать в области изменений внешних обстоятельств, пусть даже и значительных. Он лежит совсем в другой плоскости, гораздо проще устроенной и более реальной - в сфере повседневной жизни, которая наполнена не утопическими идеями, а простыми, конкретными событиями, не воспринимаемыми нами как нечто особенное.
Подлинные революции не преследуют ошибочных утопий, так как в противном случае они всегда оказываются насильственными. Как говорит Шарль Пеги, это «результат длительного, непоколебимого терпения». Поэтому «социальную революцию следует начинать с собственной нравственной революции». Действительно, «великие революционеры - это люди, живущие насыщенной внутренней жизнью, умеющие созерцать. Революции делают люди, направленные не вовне, а внутрь себя».