13 января — ровно год с памятных событий у здания Сейма: тогда акция протеста с требованием роспуска парламента на Домской площади переросла в волну беспорядков с перевернутыми полицейскими машинами, выбитыми стеклами и ранеными. В тот раз властям удалось подавить стихийный порыв, хоть и было очевидно, что к агрессивным формам протеста они не готовы. За прошедшее время экономическая ситуация в стране заметно накалилась. И народ давно уж не безмолвствует. Число протестующих день ото дня растет.
То мотоциклисты прорычат по набережной и сбросятся в воды Даугавы, то безработная семья выйдет к памятнику Свободы в цепях и с табличкой «раб», то студенты принесут виселицу к Сейму, то доведенные до отчаяния голодные латгальцы неожиданно бурно начнут требовать прав... для латгальского языка.
Не по дням, а по часам растет палаточный городок голодающих и мерзнущих напротив здания Кабинета министров. Время от времени к протестующим проявляют демонстративное сочувствие обитатели дома правительства. Попиарившись перед камерами, власть имущие бессильно разводят руками и возвращаются в свое сытое тепло.
Пока ситуация под контролем. Протесты выражаются в цивилизованных формах. Но как долго? Ведь на сей раз безмолвствуют власти.
Социолог Айгар Фрейманис прогнозирует, что час Х может наступить в феврале, когда усеченные материально и подавленные морально обладатели хоть какой-то работы получат первые зарплаты за вычетом новых налогов. А предпринимателям придется в очередной раз «оптимизировать» дышащие на ладан предприятия с учетом новых поборов. Как-то оно будет и кто у нас самый перспективный творец революционной ситуации?
Первый островок солидарности
— Голодание и палатки напротив здания правительства — это действенная форма протеста?
— Обычно нет. Эта форма немного наивная и стихийная. Впрочем, если соберутся тысячи и политическая обстановка будет нестабильна, возможно всякое. Например, палаточный городок на Майдане в Киеве повернул историю Украины. Увы, история знает и более грустные примеры. В 70-е годы несколько законно избранных в парламент Великобритании человек оказались в тюрьме, причисленные к уголовникам. Они голодали с требованием объявить их политзаключенными. И умирали один за другим. Тогдашний премьер Маргарет Тэтчер отреагировала очень жестко: «Это их выбор». Мол, закон не позволяет мне ничего менять... По-моему, наше правительство относится к протестующим с пониманием и сочувствием. Требования этих людей близки и понятны каждому: банальная нехватка средств для выживания большой группы людей. Увы, наши министры не в силах предложить простую и понятную модель решения ситуации. До принятия бюджета много говорилось о социальных сетях и подушках, но дальше 100-латовых стипендий на поддержание горстки безработных не пошло. На мой взгляд, поддержка должна быть намного мощнее. Но государство все свалило на самоуправления, у которых нет денег. Не думаю, что эти протесты повлекут изменения в бюджете.
— Кто же поможет обездоленным?
- Нам осталось лишь развивать какие-то социальные сети, игнорируя государство. В примитивном виде это уже началось у Кабмина. Люди подходят к голодающим и спрашивают: что вам нужно, чем помочь?.. Уверен, потенциал солидарности в нашем обществе велик — в кризисных условиях состоятельные люди готовы помогать. Но пока они немного стесняются, боятся потерять статус и выступить кем-то вроде юродивых. Вот если бы им помогли на уровне самоуправлений, хотя бы с точки зрения логистики. Надо создать базу данных лекарств и продовольствия, чтобы грамотно распределять хотя бы те мизерные средства, которые есть, — пустить их на закупку дешевых продуктов у местных производителей, одежды.
В Елгаве предпринимательница в сфере общепита кормит бомжей — думаю, что продолжение следует. Надо перевалить за некий психологический барьер, и все будет развиваться. Тем более что число нуждающихся растет на глазах.
Власти готовы к волнениям
— Скоро мы отметим годовщину событий 13 января. Они хоть что-то изменили?
— Да, но не совсем то, чего ожидали бунтующие. Были ультиматум президента от 14 января, смена правительства, изменение ряда норм в избирательном законе. Власть имущие поняли, что радикальные формы протеста возможны и надо с этим считаться. Помню, еще лет шесть назад на дискуссии в парламенте я заявил, что близится время, когда выступления неких соцгрупп могут стать аргументом для ухода правительства. И один представитель «Нового времени» мне тогда возразил, что я наивен... Не скажу, что депутаты и министры стали ближе к народу, но общественное мнение переместилось в начало списка факторов, влияющих на принятие решений власти.
Яркий тому пример — как депутаты комментировали принятие бюджета. Они говорили, что бюджет самый плохой за все годы, что они его ненавидят, но все же... будут за него голосовать. Мол, у нас нет иного выхода. Почему-то депутатам кажется, что таким образом они будут вместе с народом. Но я уверен, что это лишь сокращает доверие к власти, которая расписалась в бессилии создать бюджет, который их удовлетворял бы.
— Как вы думаете, народ не захочет «отпраздновать» годовщину повторением бунта, но с большей степенью отчаяния?
— Ситуация изменилась. Все же государство в лице МВД и других структур (спецслужб, «Альфы», «Омеги» и т. п.) достаточно хорошо готово к разного рода выступлениям неорганизованной в силовом отношении группы людей. У них есть все необходимое, чтобы четко и спокойно не допустить взрыва.
Теперь они внимательно следят за развитием событий и в случае опасности разрядят ситуацию в зародыше. Все-таки страна у нас маленькая и прозрачная — все знают, кто и на что способен. Никаких черных лошадок — лидеров. Тот же протест байкеров — это не более чем театральное шоу. Хоть и свирепое на вид.
— После бунта в Бауске по поводу закрытия больницы народ стал экспериментировать с формами протеста, используя лазейки в законах. Например, были перекрытия трасс с помощью брожения группы людей на пешеходному переходу туда-сюда...
— Это акции из серии гражданского неповиновения. Они интересны тем, что происходят не в Риге, а в маленьких городках — Бауска, Ливаны... Там все друг друга знают, и легче организоваться — от соседа к соседу. Сегодня это более перспективная форма протеста, чем массовые мероприятия у Сейма или правительства, на которые уже мало кто реагирует — привыкли. И результаты у них есть.
К примеру, во время протестов в Бауске по поводу закрытия больницы министр внутренних дел Мурниеце грозилась задержать виновных на 15 суток. Но ничего подобного не случилось. И я не представляю, что было бы, если бы часть организаторов посадили... Власти хорошо чувствуют такие настроения.
— Пресса может стать активизатором протестной волны?
— С одной стороны, она может стать катализатором, известить всех о готовящихся событиях и призвать. С другой стороны, она же — лучшее средство для выпуска пара: вот показывают мне каждый вечер по телевизору палаточный городок у Кабмина. Мысленно я с этими людьми, но вряд ли туда приеду, потому что большую часть эмоций уже выплеснул в телевизор.
Протестуем по-серому
— В одном из интервью вы заявили, что переломной точкой в народных настроениях может стать февраль. Почему?
— С Нового года мы будем жить в соответствии с новым бюджетом, предполагающим увеличение многих налогов и уменьшение зарплат. И в феврале мы этот бюджет почувствуем на своих счетах. Для многих это станет вроде спуска на лифте этажом ниже — в своем финансовом положении, ощущении стабильности. И это может стать переломной точкой, побуждением проявить гражданскую активность.
Не обязательно с элементами насилия.
— А как?
— Еще с советского времени все усвоили, что уличный протест ни к чему хорошему не приведет. Нет смысла: заберут, карьеру не сделаешь... Но есть формы куда опаснее, которые наша власть пока не воспринимает всерьез. Самая типичная форма протеста — это когда страну покидают люди, годами твердившие: «Никогда не уеду, хоть в лаптях, но на свободе». Они понимают бесперспективность других форм протеста. Правящую элиту это не заботит: «Уехали, и ладно. Хоть пособия платить не надо. Молодцы, что нашли свою дорогу в жизни!» Но это они радуются на первых порах: налогов-то соберут меньше. Реально оценить масштабы этой формы протеста трудно, потому что многие убывшие нигде не регистрируются, а ЕС допускает свободное передвижение рабочей силы.
Еще одна популярная форма протеста против госполитики — переход в «серый» сектор экономики. Всеми способами, и не обязательно незаконными. На предприятиях начались массовые акции оптимизации расходов и доходов — иначе не выжить. Когда общаешься с представителями «серого» бизнеса, они говорят с улыбкой на лице: «Все в порядке. Мы трудимся. Мы за страну». А сами так и думают, чтобы стране меньше досталось. И это почему-то признается нормальным на государственном уровне. Если министр сообщений комментирует тот факт, что большинство пилотов airBaltic зарегистрированы где-то на Кипре (и не платят налоги Латвии), что это... нормальная оптимизация расходов, — это сигнал для других бизнесменов. Они тоже будут протестовать по-тихому.
Взрывоопасные группы
Безработные, которые не уехали за границу в силу разных причин — языка не знают, знакомых нет, профессии соответствующей... Особенно молодые и не сильно образованные мужчины. Скажем, бывшие строители невысокой категории, которые ныне не у дел, да и за рубежом на них спроса нет. Им нечего терять, а внутренней энергии много. И ощущение, что вся жизнь впереди, а будущее кто-то хочет забрать.
Не уверен, готовы ли они к протестам. Сегодня уже недостаточно просто выйти и сказать: «Не люблю, не хочу...» В лучшем случае в ответ выйдет министр и произнесет известную формулу успокоения: «Мы делаем все возможное, но причина на Западе, как только там станет лучше, и мы пойдем в гору...» Сегодня нужны требования более высокого уровня: меняйте то-то, повышайте то-то. Но для этого требуется и другой уровень организации и образованности. Бюджетники. Особенно обладатели долгосрочных кредитов. Если этих людей начнут выселять из домов и квартир — они станут очень взрывоопасны.
Это образованные люди, у которых была достаточно хорошая работа, приличные доходы, карьера. Отсюда и желание жить на уровне среднего класса. Все, что с ними произошло, — не по их вине. У них нет внутреннего ощущения: я стал пить, не ходить на работу — вот и потерял ее. И они воспринимают как личное оскорбление, когда им говорят: «Сам виноват — был слишком алчным». Это самая обиженная группа. Но у нее есть мощный внутренний тормоз. Они рационально мыслят и могут осознать, откуда несутся обвинения в их адрес, и сказать себе: «А кто предлагал мне эти кредиты, кто не следил за ситуацией?» Как правило, они выбирают мирные формы протеста. Например, отъезд из обидевшей их страны. Люмпен. Люди, не имеющие собственности и зачастую живущие случайными заработками. Всегда легки на подъем и готовы поддержать любые беспорядки.
Если сравнивать государство с организмом, то люмпен — это набор микробов, бактерий, вирусов, которые обычно мирно живут под контролем здорового организма, но как только организм слабеет, они могут спровоцировать смертельную болезнь и съесть все остатки жизни.
Если государство слабеет, сила и влияние переходят в руки маргинальных групп. Кстати, в событиях 13 января больше всех отличились именно они, а остальная тысяча с лишним в основном наблюдала и сопереживала. «Да, я кинул камень в окно Сейма», — сообщил некий музыкант и, очевидно, считал это большим гражданским поступком. Выступление этой социальной группы — прибор, измеряющий дееспособность госвласти. Если она не сможет утихомирить люмпена — значит, совсем слаба. На мой взгляд, пока она способна действовать.
Пока помолчат
Пенсионеры. Ранее одна из самых недовольных и обделенных групп населения, сегодня она, как показывают опросы общественного мнения, чуть ли не больше всех поддерживает политику премьера.
Их меньше всего затронули бюджетные урезания. Они кажутся островком стабильности, когда все вокруг теряет смысл, и с пониманием относятся ко многим вещам. Впрочем, у них нет выбора. Представить себе разъяренную группу пенсионеров с дубинами, переворачивающих полицейские машины, трудно в силу их возраста и физического состояния.
Русские. Если в стране не произойдет ничего из ряда вон, то после выборов «Центр согласия» станет одной из самых больших фракций в парламенте. И русскоязычные лидеры вряд ли станут раскачивать лодку перед триумфом. Протест русскоязычной части населения возможен в той ситуации, если «Центр согласия» получит большинство голосов, но его не возьмут в правящую коалицию. И это основной аргумент, который убеждает меня, что «Центр согласия» будет в следующем Кабинете министров. Для правящей элиты это возможность усилить свой авторитет.
Вот если бы мы дожили до президентской республики, и на «ринг» вышли латышский и русский кандидаты — эдакие Лачплесис и Добрыня Никитич, — тогда элита побоялась бы победы второго. А в парламентской стране русские во власти на сегодня — это плюс для всех.
Дело в том, что потенциал русскоязычного населения до сих пор был не задействован. Что-то, конечно, получилось на уровне самоуправления, но больше по хозяйственной части. Но на госуровне прямого участия не было.
Самый реальный конкурент «Центра согласия» — объединение «Единство» — очевидно не едино. Каждый ведет свою линию, отличную от его товарищей по блоку, и это признак слабости. Так что «Центр согласия» практически необходим для стабилизации следующей правящей коалиции. Было бы глупостью оставить их в оппозиции.