Горбачев: 85-й и другие годы

В ночь на 20 января  1990 года столицу Азербайджана Баку штурмом взяли советские танки. Погибли 134 жителя города и 20 солдат, около семисот человек были ранены. Этому предшествовала неделя армянских погромов в Баку, жертвами их стали менее 60 человек. Но начало этим трагическим событиям было положено еще раньше. В феврале 1988 года в Степанакерте, столице Нагорного Карабаха – автономной области, населенной преимущественно армянами, которая входила в состав Азербайджанской ССР, состоялся митинг. Его участники потребовали воссоединения с  Армянской ССР. В азербайджанском Сумгаите состоялся первый армянский погром, были убиты и замучены несколько десятков человек. В след поднялась волна этнических погромов в Армении и Азербайджане. Введение Москвой особого управления Нагорно-Карабахской автономной областью под руководством начальника отдела ЦК КПСС Аркадия Вольского ничего не дало.

В начале 90-го состоялись пушечные обстрелы с обеих сторон азербайджано-армянской границы. Начался вооруженный конфликт, разрешить который не удается до сих пор.  В том же 1990-ом три балтийские республики объявили независимость: Эстония (2 февраля), Литовская республика (11 марта), Латвия (4 июня). А 27 июля1990 г., вслед за другими советскими республиками, Декларацию о суверенитете принимает Белорусская ССР.  Стало очевидно, Советский союз стремительно приближается к своему распаду. Оставалось только выкинуть из советской имперской системы ржавый мотор. Это произошло в марте того же 1990-го – очередной съезд народных депутатов ликвидировал 6-ю статью Конституции СССР относительно руководящей роли КПСС.

В Политбюро ЦК КПСС

В начале 80-х был популярен анекдот: алло, это Политбюро? – Да, Политбюро. – Я хочу устроиться к вам на работу. – Вы что, больны? – Да-да! Очень болен и очень стар!

После смерти трех престарелых генсеков [Брежнев, Андропов, Черненко], нескольких секретарей ЦК и министра обороны [Дмитрий Устинов] средний возраст членов Политбюро все еще превышал нормальные границы. Символом советского маразма в то время была должность 80-летнего Председателя Совета Министров СССР Николая Тихонова. (На фоне всех других членов тогдашнего Политбюро фантастической выглядит судьба Гейдара Алиева, который в молодости работал в  НКВД, с должности руководителя компартии Азербайджана попал в секретари ЦК КПСС, у 1987 году подал в отставку, в 1993-ем  стал президентом Азербайджана и оставил свою пожизненную должность в наследство сыну Ильхаму). А Горбачев так и не научился правильно выговаривать название этой республики, называя ее  Арзебайджаном). Наиболее реальными претендентами на пост генсека в 85-ом были первый секретарь Ленинградского обкома 62-летний Григорий Романов и секретарь ЦК, самый молодой член политбюро Михаил Горбачев, которому тогда только исполнилось 54 года.

Вот парадокс: человек, который пустил под откос коммунистическую империю, взошел на вершину власти благодаря партийно-номенклатурной советской системе. Горбачев стал генсеком не в результате какой-то идейной борьбы между «ретроградами» и «прогрессистами», а в результате обычной аппаратной интриги, согласно традициям ЦК.

Политбюро собралось в Кремле 10 марта, всего через два часа после смерти Черненко. Горбачев формально предложил возглавить правительственную комиссию по захоронению генсека первому секретарю Московского горкома Гришину (традиционно тот, кто возглавлял эту комиссию, получал потом и наивысшую должность). Но Гришин отказался, понимая, что расклад сил не в его пользу. Наиболее влиятельными на тот момент члены Политбюро брежневские кадры – главы Компартии Казахстана Кунаев и Компартии Украины Щербицкий не успели приехать на пленум ЦК 11 марта (Щербицкий был в поездке по США). Романов отдыхал в Паланге. Ему сообщили о решении Политбюро только поздно вечером 10-го… Накануне пленума оно собралось еще раз в расширенном составе. Были приглашены кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК, в их числе – Егор Лигачев, который в то время активно поддерживал Горбачева. Бывший помощник Лигачева Легастаев позднее вспоминал, как его шеф обрадовался, что к Горбачеву пришел первый секретарь Свердловского обкома Ельцин и пообещал, что если на пленуме внезапно возникнут другие претенденты, будет выдвигать и отстаивать его кандидатуру. Заседание Политбюро вел Романов. Первыми выступили Громыко, Гришин, Тихонов, и все трое назвали фамилию Горбачева. Громыко выступил на пленуме. Министр иностранных дел дипломатически не говорил про его деятельность на посту секретаря ЦК по сельскому хозяйству, говорил только про высокие организационные и моральные качества будущего генсека.

Чужой

Четверть столетия тому назад многие, в их числе был и я, связывали с приходом относительно молодого генсека какие-то тайные надежды на изменения к лучшему. Но оценить масштаб тех перемен, наверное, не мог никто, включая Горбачева. Интересно, однако, что партийное и советское начальство, хотя привычно и прогнулось под нового «царя» (поскольку на этом строилась система), сразу его невзлюбило.

Видимо, инстинктивно почувствовало в нем чужого. И это относилось не только к начальству. Я в то время работал на Белорусском телевидении в редакции информации и помню, с какой злой иронией, даже брезгливо отзывались «главнюки» и старшие коллеги о Горбачеве с первых дней его руководства. Российское выражение «человек семи пятен во лбу» было, пожалуй, самым мягким из отзывов. Многих раздражала манера генсека выступать без бумажки, отходить от подготовленного текста, говорить долго и безостановочно, причем говорить только самому, токовать как глухарь, никого не слушая, перебивая других на полуслове. Но особенную ненависть вызывала почему-то жена Горбачева Раиса Максимовна. Наверное, не столько ее личность или манерны, сколько сам факт, что муж берет ее с собой повсюду – не только за границу, но и в поездки по стране.  То, что во всем мире воспринималось как норма цивилизованного поведения, в Советском Союзе считалось чуть ли не признаком недееспособности. Как же с генсеком разговаривать про важные дела – не на охоте, не в бане, но в присутствии его жены? Да кто она такая?! Не только начальство, но и простой люд не любил Раису Максимовну. Не могли ей простить дорогие наряды? Ей приписывали инициативу введения «сухого закона». Между тем, жена генсека называла «наивеличайшей глупостью» запрещать человеку выпить бутылку сухого вина. Преждевременная смерть Раисы Горбачевой от лейкоза (рака крови) в 1999 году чуть смягчила озлобленность к мужу и жене. Многие увидели, каким тяжелым ударом стал исход этой женщины для Горбачева, который всю жизнь ее любил. Он прожил со своей первой и единственной женой 46 лет. Сегодня в Беларуси, это, понятно, выглядит анахронизмом.

Но Горбачеву не прощали ничего. Нужно признать, что он делал множество ошибок на каждом шагу. Начиная от идиотской антиалкогольной кампании, от молчания в первые дни Чернобыля, когда в Минске и Киеве проходили первомайские демонстрации под радиоактивным дождем, от борьбы с Ельциным, от попыток решить проблему силой в Литве, Молдове, Азербайджане, до отъезда в Форос накануне путча. Не только партноменклатура и идейные враги, но и либеральная интеллигенция, которая чувствовала к нему симпатию, не единожды испытывала сильное разочарование и обиду. Всего через несколько месяцев после выступления в Ленинграде в марте 85-го, которое с надеждой слушала вся страна (речь тогда шла только о свободе инициативы, об исправлении отдельных недостатков социализма, слово «перестройка» как лозунг прозвучит только в 1986-ом), он приезжает в Минск, где выступает на партхозактиве в Академии наук БССР. То, как готовился и проводился тот актив, напоминало самые застойные времена. В выступлении  Горбачева и других ораторов (среди них будущие авторы приснопамятного  «Политического собеседника») давался отпор «идеологическим провокациям» и вражеским попыткам «искажения социализма». Не тогда ли впервые прозвучала славная горбачевская фраза: «Нам тут подкидывают!»

Скажи мне, кто твой друг...

Накануне Дня Победы Горбачев выступает с докладом, в котором дается позитивная оценка Сталина как военачальника. Слова «ускорение», а потом «перестройка» и «гласность» воспринимаются сначала не более чем политическая трескотня. Но Горбачев на самом деле был одержим идеей возвращения к ленинскому пониманию социализма, к очищению. В этом его поддерживали былые шестидесятники. Он и сам, по сути, был шестидесятником. На Горбачева в молодости сильно повлияла дружба с однокурсником по юридическому факультету МГУ Зденеком Млынаржем, который стал одним из инициаторов Пражской весны в  1968-ом. В книге «Михаил Горбачев – Зденек Млынарж. «Диалог про перестройку, «Пражскую весну» и социализм» (впервые она вышла в Нью-Йорке в  2002 году) Горбачев признается: «до отрицания представления, что советская система соответствует социализму, что она олицетворяет его преимущества, я пришел только после 1983  года, да и то не сразу. Сначала я попытался сделать еще одну попытку реформировать систему, делая ставку на соединение социализма с научно-технической революцией через преимущества, которые, как мы считали, присущи плановой экономике, с использованием концентрации власти и т.д. – таким был начальный план. Практике не подтвердила наших расчетов».

Известно выражение: скажи мне, кто твой друг – и я скажу, кто ты. Горбачеву-генсеку и президенту это выражение не очень подходит. У него, как и у любого политика такого ранга, по сути, не было друзей. А что касается команды – такое впечатление, что у него их было сразу несколько. В одной – твердолобый большевик Лигачев, плаксивый премьер Рыжков, невыразительный Болдин, подспудный Лукьянов, ограниченный Крючков, в другой – хитроумный Шеварнадзе, эрудированный начетчик Вадим Медведев, интеллигентный Яковлев, в третьей  – множество экономистов и советников:  Аганбегян, Шаталин, Шахназаров, Черняев. Никого, кроме Горбачева, так не ненавидели, как секретаря ЦК по идеологии Александра Яковлева. Особенно, как не удивительно, в среде советских писателей, художников, кинематографистов. Хотя чему тут удивляться – по его инициативе публикуются массовым тиражом запрещенные до этого «Жизнь и судьба» Гроссмана, «Реквием» Ахматовой, «Доктор Живаго» Пастернака. Из живых авторов начинают публиковать Анатолия Рыбакова – «Дети Арбата» (чуть позже выйдет его  «35-й и другие годы»), книги эмигрантов, в том числе одиозного Солженицына. Высшую (Ленинскую) премию получает  «Знак беды» Быкова. Возвращаются с полок «спецхрана» фильмы «Проверки на дорогах», «Комиссар», выходит фильм Климова «Иди и смотри» по повести Адамовича. На фоне возвращения настоящих произведений литературы и искусства становится очевидной цена творчества  официальных советских классиков. Но особенно ненавидели Яковлева за возрожденный процесс реабилитации жертв сталинизма, за возвращение правды и войне (в которой он участвовал и был тяжело ранен).

И все-таки, ничего этого бы не было без Горбачева. Известно, он был непоследователен. В ноябре 86-го протелефонировал в Горки академику Сахарову, где тот отбывал ссылку, и просто сказал: «возвращайтесь в Москву». А потом он же не давал выступать Сахарову на съезде народных депутатов, по-хамски гнал его с трибуны. Потому что не хотел, как и большинство депутатов, слушать правду о войне в Афганистане.

От Эхнатона до президента СССР

Вывод войск из Афганистана, стран Восточной Европы, объединение Германии, подписание договора с США об ограничении стратегических вооружений–2 (оно до сих пор формально действует, хотя срок его действия закончился) – всё это безусловная историческая заслуга Горбачева. Не только сохранение сотен тысяч жизней, но и избавление человечества от угрозы ядерной войны, или хотя бы значительное ее сокращение. Но это – для Запада.

В России, других бывших союзных республиках он – отождествление с «величайшей геополитической катастрофой ХХ века». Миллионы бывших советских людей, да и многие из молодых россиян сегодня не скрывают, что отдали бы предпочтение жизни под сталинским сапогом, в «Верхней Вольте с ракетами», избавлению от рабства. Ничего нового в этом нет. Со времен египетского фараона Эхнатона, который более трех с половиной тысяч лет тому назад пробовал провести религиозную реформу (фактически, это была первая в истории попытка перейти к монотеистической религии), широкие народные массы не понимали и проклинали реформаторов. Египетские жрецы потом даже запретили упоминать Эхнатона. (От его эпохи остались шедевры искусства – например, образ царицы Нефертити). Во все времена народ больше любил тиранов – таких как Иван Грозный, чем царей-освободителей и реформаторов. И когда ни тех, ни других нет, а жизнь никакая, остается только ностальгия о сильной руке, о Сталине.

Западная демократия внесла, конечно, определенные коррективы.   Но за демократию приходится постоянно бороться, в то время как диктатура гарантирует стабильность и ясность, примат животного интереса над духовным, отсутствие потребности рассуждать и делать выбор. Но много ли зависит от человека? Самое трудное, когда пишешь о Горбачеве – это отделить то, что было предназначено историей, от того, что исходило непосредственно от него самого, его личности. Горбачев не выглядит великим политиком, выдающимся мыслителем или успешным реформатором. Но возможно в этом все и дело? Ему не прощают самых мелких огрехов, потому что он был и есть всего только человек, в отличие от «великих», которым прощают миллионы жертв только за то, что они были выдающимися государственными деятелями, медными всадниками, для которых жизнь других людей – ничто.

В Горбачеве, при всей противоречивости и изменчивости его натуры, доминируют человеческие черты – он не был номенклатурным роботом. Эти черты были представлены миру горбачевской эпохи. Которая, к сожалению, так и не стала эрой милосердия.

Но за попытку – респект.

Перевод: Светлана Тиванова