Брюссель. - Призрак начал бродить по Европе - по странам, расположенным между ЕС и НАТО с одной стороны, и Россией с другой. И призрак этот - "финляндизация". Возвращение этой фразы эпохи Холодной войны много говорит о перемене духа времени и геополитики европейской безопасности сегодня. Финляндизация означает политику, навязанную Финляндии после Второй мировой войны для продвижения внешней политики нейтралитета, которая принимала во внимание стратегические интересы и запросы Советского Союза, а страна сохраняла при этом демократическую политическую систему, избегала принятия коммунистической системы и не становилась государством-спутником, как это было в случае с Центральной и Восточной Европой.
И хотя термин зачастую используется в пренебрежительной манере, исторически это несправедливо по отношению к самой Финляндии, маленькой северной стране, которая воевала с Красной армией с целью сохранить свою независимость, а затем смогла удерживать ее в течение 40 лет. Когда в конце Холодной войны коммунизм и СССР обрушились, Хельсинки использовали это новое окно возможностей, чтобы двинуться на Запад: Финляндия поспешно присоединилась в ЕС и создала возможность вступления в НАТО, обеспечив условия соответствия всем критериям заранее. - Возможность, которой она позднее решила не воспользоваться, хотя могла в любую минуту, если бы политические веяния поменялись.
Однако фраза возвращается в современную речь - как потенциальный будущий вариант для этих стран выросшей Европы. Это быстрый способ описать российскую политику, которая пытается ограничить внешнеполитические возможности и суверенитет стран на своих границах и предотвратить их вступление в НАТО или стремление к прозападному курсу в том, что Москва считает своей сферой влияния.
Москва не только пытается заручиться поддержкой этих стран насчет того, что они не попытаются присоединиться к Западу. Она также пытается заручиться поддержкой западных государств о том, что они признают ее предполагаемую сферу особых интересов - и потенциально дадут свое молчаливое согласие на такие новые определения ограниченного суверенитета. Это один из главных вопросов, включенных в ряд российский политических заявлений и предложение по европейской безопасности Дмитрия Медведева. И хотя ни один западный лидер пока не расписался под этой идеей как под официальной политикой, не нужно далеко блуждать по дипломатическим коридорам, чтобы наткнуться на дипломатов, которые вслух задаются вопросом, могут ли новые и современные версии финляндизации стать приемлемой политикой для страны, чьи перспективы западной интеграции кажутся туманными.
Что подняло эту идею из могилы Холодной войны? Первый фактор - идея о том, что историческая возможность демократического расширения, которая открылась после 1989 года, закрывается. Обеспокоенность США крупными проблемами, с которыми страна сейчас сталкивается в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке, могла усилить чувство того, что американская дипломатия и власть больше не доступны для того, чтобы помогать расширять продвижение Европы на постсоветском пространстве. Усталость от расширения, растущее российское противостояние, более сложная природа некоторых кандидатов, а теперь и кризис евро, все это убрало вопрос расширения с переднего плана приоритетов западной политики. Сочетание российского упорства, европейской слабости и американской рассеянности поспособствовали распространению взгляда о том, что историческое окошко для демократического расширения закрывается, и что Западу нужен новый, прагматический компромис с Россией по поводу роста Европы.
Однако существует проблема. Возвращение в финляндизации - или какой-то другой формы ограниченного суверенитета под иным именем - может означать исторический отход. Это будет прямым откатом от основных принципов Парижской хартии ноября 1990 года. Этот документ должен был быть краеугольным камнем и чем-то вроде билля о правах новой европейской архитектуры совместной безопасности эпохи после Холодной войны. Документ, вместе со своими последователями, открыто гарантирует право страны на выбор своего собственного внутриполитического и внешнеполитического пути. Это будет концом идеи, которой следовали и на которую работали три американских президента с 1989 года, - веры в новую совместную структуру европейской безопасности, которая уничтожит прошлые концепции баланса сил, сфер влияния и ограниченного суверенитета.
Сегодня Москва силится сдержать дальнейшее продвижение западных институтов к своим границам с помощью новой версии финляндизации. Однако также очевидно, что у Запада больше нет четкого консенсуса или стратегии касательно того, что мы хотим сегодня достичь с этими странами. Мы подтверждаем свою приверженность старым принципам, однако мы не знаем, как продвигать и вводить их в меняющемся политическом и стратегическом контексте. Если мы хотим увериться в том, что финляндизация останется историческим термином, а не современным, нам нужная новая стратегия расширения. Как говорится в американской поговорке: нельзя победить что-то с помощью ничего.
