Продолжение спектакля в Хамсуде

Мне уже доводилось бывать на процессе руководителей ЮКОСа, но в прошлые разы рассмотрение дела находилось в более технической и, стало быть, в менее понятной для профанов фазе. Зато теперь, когда допрос свидетелей защиты близится к концу, процесс приобретает донельзя четкие черты фарса, в котором каждый участник, как в итальянской комедии Дель’Арте, играет заранее определенную роль.

Судья Данилкин слушает с неким подобием наигранной благожелательности и, в то же время, с нескрываемой скукой, прокурор Лахтин зол и напорист, но и он кажется, скорее, хрестоматийным персонажем из милицейского сериала, чем искренним защитником государственных интересов. Адвокаты подсудимых ведут себя серьезно, как и полагается адвокатам, но и у них в голосе сквозит некоторая усталость и обреченность. Пожалуй, лучше всего ведут себя сами подсудимые, которые живо следят за процессом из стеклянной клетки, вступают в прения, задают вопросы свидетелям, словно не понимают, как обвинение может столь очевидно попирать элементарную логику: ЮКОС и его дочерние нефтедобывающие предприятия просто не могли украсть всю нефть, добытую в течение пяти лет, ведь эта нефть шла по нефтепроводам, поступала на нефтеперерабатывающие заводы, и т.д., короче, нефть – не бриллианты в сейфе, который можно взломать и украсть. Во время заседания 15 июня адвокаты обратились с рядом ходатайств к суду. Они уже пытались направить запросы как компании «Транснефть», так и нескольким НПЗ, с просьбой предоставить документы о движении и оплате нефти, добываемой предприятиями ЮКОСа в период с 1998 по 2003 г. Однако эти запросы под разными предлогами удовлетворены не были. В связи с этим, адвокаты и обратились с ходатайствами к суду, чтобы данные сведения были теперь затребованы судом. Понятно, что получение этих документов станет достаточным мотивом для прекращения дела за отсутствием состава преступления.

Во время технического перерыва, объявленного судом для консультаций, я подошла к пожилому человеку из публики, которая, на этот раз, была немногочисленной – человек двадцать. Кто этот скромно одетый человек? Почему он пришел в зал заседаний? Что его сюда привело?

- Добрый день, простите, как Вас зовут?

- Лавренович Сергей Львович.

- Очень приятно. Мы сейчас вместе присутствовали на очередном заседании суда над Ходорковским и Лебедевым, как часто Вы ходите на этот процесс?

- В течение последних двух месяцев, практически, стараюсь ни одного заседания не пропускать.

- А что Вас мотивирует, если не секрет?

- Знаете, совестно умирать, не поучаствовав хотя бы в каком-то светлом деле. А светлым делом я считаю честное рассмотрение этого абсурдного, АБСУРДНОГО судебного процесса, когда честных, порядочных, видящих перспективу не только своей нефтяной компании, но и всего государства, да, в общем-то, и всей цивилизации, - честных ребят (я – человек пожилой уже, для меня они – ребята) стараются засудить, причем, откровенно засудить, без всяких на то реальных оснований.

- А чем может способствовать Ваше присутствие на суде? Просто считаете, что важно показать им свою поддержку?

- Да, совершенно верно. Поскольку никакими другими физическими способами я не могу им помочь, освободить их.

- Вы знали кого-то из них лично или это просто такой позыв души?

- Никого лично не знал, не имел никаких отношений к нефти, и все здесь для меня очень ново, поскольку, когда слушал я объяснения Ходорковского, Лебедева и, извините, идиотские возражения прокуроров, я очень многое для себя познал и, в общем, слушая только заявления обвиняемых, можно стать специалистом по добыче и транспортировке нефти.

- В советское время Вы были как-то связаны с диссидентским движением или, в наше время, с правозащитным или именно этот процесс Вас так глубоко возмутил?

- С молодости достаточно близко или, по крайней мере, всем сердцем участвовал, и старался быть ближе к правозащитному движению. Знать приходилось некоторых людей. Одного из ближайших соратников Сахарова - Подъяпольского и его супругу Машу. Еще раньше – в молодости, это, в общем, не диссидентское движение, а движение всей нормальной молодежи: это было общение с Юрой Визбором - популярнейшим в то время молодежным певцом, композитором и артистом, которого государство пыталось затирать. Потом был Булат Окуджава и так далее…

- Какое у Вас ощущение (я только второй раз на этом процессе): это все одни и те же люди или приходит много людей? Я видела, что, все-таки, есть и молодые, и постарше, и люди пожилые. Это, более или менее, постоянный контингент или все время новые люди приходят?

- Молодежи немного. Больше пожилых – тех, кто знает о наших великих, ужасных 30-х годах, когда творилось беззакония под видом государственного законособлюдения. Сейчас беда в том, что процесс практически не освещается в средствах массовой информации, за исключением нескольких газет, одна-две радиостанции, и полканала телевидения. Поэтому молодежь мало информирована. Когда пытаешься разговаривать с людьми, для многих становится открытием, что творится вот такое. Слишком мало информации поступает.

- Вы начали ходить два месяца назад, т.е. это, примерно, совпало с допросами свидетелей защиты.

- Да, практически, так. Еще были пояснения Ходорковского по обвинению. Честно говоря, все свидетели, всё свидетельствует в пользу подзащитных.

- А есть у Вас какая-то надежда на то, что этот процесс будет прекращен, что будет провозглашена невиновность обвиняемых?

- К сожалению, вынужден признать, что если все, что творится у нас сейчас в стране, будет продолжаться по-прежнему, то похоже на то, что ребят заставят сидеть до очередного переизбрания нашего «дуумвирата», потому, что слишком яркая, слишком мощная фигура Ходорковского, на мой взгляд, будет представлять огромную опасность, как только его освободят.

Пока мы говорили, в коридор вышли и адвокаты, которые воспользовались перерывом, чтобы обсудить дальнейшую линию поведения. Я подошла к главному защитнику Михаила Ходорковского, Вадиму Клювганту.

- Господин Клювгант, сегодня на процессе Вы требуете документы, которые показывают, что нефть не была украдена, потому что нефть вообще украсть невозможно, но «Транснефть» предоставить эти документы. Какова надежда на получение этих документов?

- Знаете, у нас в России говорят: "Надежда умирает последней". Мы боремся, мы делаем все, что можем,  используем все предоставленные законом возможности. А там - посмотрим.

- Мне показалось сегодня, что и Ходорковский, и Лебедев как-то угнетены. Это - большая сосредоточенность? Это - подавленность от абсолютной абсурдности процесса?

- Безусловно, люди, которые 7 лет находятся в тюрьме безвинно, этим обстоятельством не могут не быть угнетены. Но я, при этом, хочу особо подчеркнуть, что та цель, которая изначально была главной: подавить волю, сломать – не достигнута и не будет достигнута. Этих людей сломать невозможно. Если они до сих пор не сломались, то они уже не сломаются. То, что Вы видите сейчас – это сосредоточенная работа. Это - менеджеры суперкласса, они работают. Ну, вот сейчас их вынудили заниматься работой по своей защите, и они занимаются этой работой. Ничего другого. Это не депрессия, ни в коем случае.

- Какие у Вас еще остались козыри? Что еще, вообще, осталось до завершения процесса?

- Если бы это было правосудием, а не его видимостью с соблюдением только формы и внешних приличий, то уже того, что суду представлено, было бы более чем достаточно для оправдательного решения. Но поскольку мы имеем то, что имеем, и, вопреки Конституции, вынуждены доказывать невиновность наших подзащитных, в то время, как их виновность никто даже и не пытается доказывать - только делают вид соблюдения процедуры, мы этот путь пройдем до конца. Еще будет достаточно много документов, еще будут свидетели, потом будет стадия прений, то есть все этапы, предусмотренные законом.

- При этом создается ощущение, что судья Данилкин, по сути дела, разыгрывает какую-то игру, понимая, что все это не имеет никакого значения. Сегодня, например, когда вы просили суд заниматься тем, чем он должен заниматься, а именно – установлением истины (я имею в виду не Вас лично, а всю адвокатскую команду), ощущение, что Данилкин едва слушает, и что лицо у него какое-то беспомощное. У Вас самого есть ощущение, что что-то вообще можно изменить?

- Я уже сказал, что мы привыкли бороться и будем бороться до конца. Я уверен, что времена изменятся, и наши подзащитные будут на свободе. Другой вопрос, сколько еще для этого требуется времени и усилий? Но мы приложим их столько, сколько требуется. А что касается суда и судьи, ведь вопрос заключается в том, какова степень реальной независимости этого суда? Других вопросов нет. С точки зрения содержания: то, что все это - насквозь фальшивка от начала до конца, от первой буквы – до последней, то, что за этим делом вообще нет никаких фактов, а есть только домыслы и откровенная ложь, – это совершенно очевидно.