Предыдущая публикация - Московский дневник
Часть 3
Основой дискуссии стала революция. Но какая? Я должен сказать милому читателю главное. До сих пор я, возможно, занимался только разными второстепенными вопросами, и теперь пришло время. Я писал о том, что русская публика немного наивна, и в то же время в каком-то смысле несдержанная, дикая. Конечно, речь не идет о тех людях, которым нравится абсолютно все, и они к тому же еще и молчат, потому что знают, что нет смысла говорить. Это ведь и в наших традициях, да?
Темой дискуссий, которых в Москве проходило очень много, были, конечно, перспективы: новый читатель, новые книги, новые времена. У тех, кто в эти тренды не верит (а я открыто признаюсь в этом неверии и на facebook, и в электронных письмах, и по skype), такие беседы новых комсомольцев вызывали сострадание. Столько утопического восторга над одним продуктом одной компании, которую я не стану называть. В этом отношении мне казалось, что Россия находится где-то не здесь. Ведь это страна с крупнейшим потенциалом восприятия европейской культуры (да, я знаю, я был только в Москве, и что я вообще могу говорить о России?).
Я попытался вернуть присутствующих к классической книге. Книжный фестиваль тоже провозглашал книгу как текст, но в основном речь шла о «книге новой». «Я призываю всех, кто верит книгам, отправиться на заброшенный остров!» - как-то вдруг сказал я. Люди зааплодировали и еще долго пытались договориться со мной, когда же корабль отправится на заброшенный остров книг. Мы договорились о встрече через неделю недалеко от Крымского моста…
Нет, с моей стороны это не была этакая интеллектуальная болтовня. Я действительно верю, что у книги есть своя тайна, сила, значение, это объект осязаемый, который передает вам что-то большее, чем может передать мерцающий монитор. И все эти красивые молодые мужчины и женщины, они были из «Известий», «Огонька», «Афиши» и других престижных изданий, повторяли, как заезженная пластинка: революция, революция, революция…
Нет, прошу вас, это не революция. «Нам надо как-нибудь отправиться в Прагу», - пошутил один из русских гостей. «Да, добро пожаловать», - ответил я.
Возникает вопрос, а какие отношения у России с остальным миром, с Европой. Достаточно принципиальные, и очень сложные. Можно было бы все свести к двоякой «любви-ненависти», но ведь еще есть этот великолепный язык, так похожий на чешский (да, мне не надо было прилагать больших усилий, все меня действительно понимали, хотя в моем русском было много чешских слов). А еще эта душа. Когда вы в последний раз на Западе слышали что-то о душе? О ней я иногда слышу где-нибудь в Словакии…
Конечно, русская душа, ах... Это что-то. И хотя наступают новые спорные авторы - Сорокин, Пелевин… - я не могу избавиться от принципиальной мысли, что все это просто повторение старого: Гоголь, Достоевский, Чехов… И еще, наверное, Набоков. Его я очень люблю, поэтому я с восторгом наблюдал, как его имя становилось неотъемлемой частью русской литературы. Кстати, именно последний неоконченный роман «Лаура», обнаруженный сыном писателя, заполнил прилавки всех книжных магазинов на центральных улицах. (…)
Часть 4
Новая Россия перемешана в Москве с Россией старой. Казарменный дворик, где расположен Чешский центр в Москве, на меня произвел неоднозначное впечатление. Да, снова эти впечатления… Колючая проволока, разбитая дорога, двери без звонка, будка консульства за проволокой… Говорят, все стало так выглядеть после взрывов в метро. Терроризм собирает дань с культуры?
А напротив чешское посольство. Здание, построенное в 1954 году в господствующем тогда стиле социалистического реализма, буквально средиземноморская резиденция. Подстриженный газон, терраса, фонтан брызжет… Но кто может вступить на эту частную территорию Чешской Республики? (…)
Здесь в России (и хотя я тут был недолго) люди всегда оценят личный контакт и энтузиазм, самоотдачу в работе. Они сами такие – те, кто мог бы вас заинтересовать. Но я не буду никому давать советы, по крайней мере, в этом дневнике.
Жестокость и грубость современности здесь смешиваются с проявлениями, которые на меня произвели очень сильное впечатление. Это очень сердечные личные отношения, огромная сила слов и просто потрясающая эмоциональность и чувствительность русских людей. Цветы здесь продают нон-стоп, книжные магазины - нон-стоп, и жизнь здесь не останавливается. Один раз в месяц, 31-го числа, здесь проходят митинги активистов, которые борются против нарушений права на свободу собраний. Напряжение в обществе, где де-факто правит одна-единственная партия, огромно. Здесь много незарегистрированных партий с минимальными возможностями и силами. Они даже не зарегистрированы. Но желание работать у всех велико…
Возможно, это похоже на подвиги Дон Кихота – выступать против огромного аппарата, который включен в борьбу не только против терроризма, но и против зачатков неавторитарной демократии. «Россия, как Шаляпин, ее везде много», - написала мне подруга одну найденную цитату. Да, я был в его музее, это действительно так (смотрите: http://www.shalyapin-museum.org). Маэстро Федор Шаляпин. Это был и до сих пор есть совершенно другой мир. Всего несколько метров от страшного автомобильного трека Новинского бульвара. Это, наверно, и была другая Россия - отнюдь не без предрассудков, Россия, сумевшая дать миру настоящих гениев. Но, конечно, и безумцев. Великолепный певец покинул Россию в 1922 году, и больше уже не возвращался, он умер в Париже в 1938 году.
Старая сгорбленная пани, которая провела меня в белый зал музея, спросила мое имя, чтобы поставить мне несколько песен Шаляпина. Она села за мной в углу у зеркала. «Как вам понравилось, Йозеф?» - спросила она потом. Ответ она прочла в моих глазах.
