Москва. Квартира на двенадцатом этаже небоскреба времен Брежнева на севере Москвы наполнена игрушками до самого входа. В кухне на стене висит таблица с русским алфавитом, а в вазочке из цветного стекла стоит маленький российский флажок. «Я купила его Ане на последнем национальном празднике в киоске». Тридцатилетняя Вера была беременна Аней, которой сейчас 3 года и 3 месяца, когда ее мать, Анна Степановна Политковская 7 октября 2006 года была убита киллером, в то время как возвращалась домой с покупками в руках.
После этого дня, который изменил всю ее жизнь, Вера вернулась жить в родительский дом. Она кажется точной копией матери, только более миниатюрная. Она тоже журналистка, только что уволившаяся с работы. У нее безмятежные, но непроницаемые глаза. Ты замечаешь это, когда она хмурится и отводит взгляд в неопределенном направлении.
- Ваша мама была убита, и вскоре родилась ваша дочь. Это Вас немного утешило?
- Сначала все было ужасно, я думала, что не выдержу. Сейчас я рассматриваю эти события как своего роду судьбу, свою биографию. Не случайно, что так все произошло.
- Трудно быть дочерью человека-символа? После убийства ваша мать стала символом борьбы за свободу печати, за правду, символом оппозиции Путину.
- (Смеется). Ну, это реальность, в которой я живу и с которой должна примириться. Давать интервью, появляться на телевидении — для нашей семьи это необходимость. Общественный и журналистский интерес помогает не забывать о трагическом событии. Столько людей нам помогает и поддерживает. Однако случаются и неловкие ситуации. Не в негативном, а в позитивном смысле, хотя это и странно звучит, в особенности для демшизы.
- Извините, с кем?
- В России существует группа людей, которых я называю демшизой (демократы-шизофреники). Это экзальтированные политические оппозиционеры, которые замкнулись на определенной идее и не могут оглянуться вокруг. Для них Политковская — идол, и меня они рассматривают не как обычного живого человека, а как что-то из ряда вон выходящее. Помню один эпизод. Мы были в суде для отбора присяжных заседателей. Было 60 кандидатов. Судья спросил, есть ли у кого-нибудь негативное предубеждение против деятельности жертвы. Двое подняли руки. Потом судья спросил, есть ли те, кто имеет положительное суждение о ней. Поднялась девушка и произнесла пламенную речь в защиту демократии. «Ну вот, еще одна», - подумала я тут же. Будьте уверены, я сама поддерживаю оппозицию... но я умею видеть и негативные, и позитивные стороны в любом деле и в любом человеке. Мне не нравятся люди, которые устраивают провокации на площадях. По-моему, это делается для саморекламы.
- Однако российские власти запрещают демонстрации, а милиция не церемонится с демонстрантами...
- Да, но бессмысленно нарушать закон. Нужно добиваться изменений. Нужен лидер, которого пока нет.
- Вы ходили на выборы?
- Да, хотя мне и кажется, что это не имеет смысла. Выборы необъективны, результат заранее предрешен. Это игра, все равно как пойти в кино, где на экране происходят события, которые от тебя не зависят. Возможно, в следующий раз я и не пойду голосовать.
- Апатия русских по отношению к политике — это миф или правда?
- Не случайно, моя мать стала более знаменитой после смерти, чем была при жизни. Здесь люди покупают те газеты, какие есть, и смотрят первый канал (государственный) не потому, что они плохие, а потому что дезинформированные. Может ли страна, в которой убивают журналистов, иметь свободную печать? У журналистов тоже есть семьи.
- Сегодня, однако, с наступлением кризиса все больше людей выходит на площади, критикует правительство Путина. Что-нибудь можно изменить?
- Правда, что усилилось негативное отношение к власти, люди зачастую не разделяют официальную точку зрения, особенно в Интернете. Но это только первые ростки. Сколько времени еще потребуется, чтобы все эти люди проснулись? Россия - огромная страна, информация часто не доходит до провинций. Там уровень жизни невысок, большинство думает прежде всего о том, как выжить, о хлебе насущном. Москва — богатейший город, но люди заняты своими делами, они думают, что политика их не касается. Может быть, никто никогда им не объяснял, что их жизнь зависит также и от политиков, находящихся у власти в данный момент, что если они будут протестовать против плохих законов, то смогут улучшить условия своей жизни. Надежда, однако, остается. Чем больше будет запретов на демонстрации, тем больше их будет проводиться, потому что невозможно так долго ограничивать свободу.
- Вы хотите, чтобы ваша дочь выросла в России? Вы никогда не подумывали о том, чобы уехать?
- В первый момент после убийства я сказала «хватит». Потом родилась Аня, и я уже думала только о ней, о ее благополучии. Я родилась здесь и не уеду отсюда до тех пор, пока смогу содержать свою дочь (Вера разведена). Это в любом случае моя земля, и я ее не оставлю, если не буду вынуждена это сделать, если судьба страны не превратится в фарс.
- Прошло три года после убийства, и процесс был закрыт без всяких результатов. Теперь вновь возобновляются расследования. Крохотный и тесный зал, в котором не было места для публики, судья, который говорил что-то себе под нос - мне кажется, это было скорее наказание для близких жертвы, чем суд над подозреваемыми. Вы верите в праведный суд?
- Самым тяжелым был первый день, когда мы оказались лицом к лицу с предполагаемыми участниками убийства моей матери. Мы изучали друг друга с двух противоположных сторон. Но я не могу сказать, что испытала прилив ненависти против них. Теперь есть две возможности: либо в тюрьму посадят какого-нибудь «случайного» человека, чтобы закрыть дело, либо найдут действительных виновных. Последняя возможность в случае успеха будет просто чудом, так как до сих пор удавалось раскрыть ничтожное количество дел такого типа. Ситуация с правосудием в России просто драматическая. Но я не теряю надежды, хотя и ясно, что расследование проводят люди определенного сорта (принадлежащие к секретным службам).
- Вы испытываете гнев? Государство не оказывает Вам поддержки...
- Нет. Может быть я бы испытывала гнев, если бы я конкретно подозревала кого-нибудь. Но этого нет. Нужен приказ сверху, чтобы быстро решить вопрос. Но пока не видно, чтобы было такое желание.
- Чего вы желаете для себя самой?
- Для себя? Ничего. Я жду только одного: виновные должны быть найдены и наказаны. Вся моя семья со мной в этом солидарна. Это значило бы очень много для нас, потому что после того что случилось, мы живем процессом, мы вынуждены думать о нем постоянно, этим мыслям подчиняется любое наше решение. Моей мамы больше нет, и этого нельзя изменить. Но если в ходе процесса будет сказана правда, может быть тогда, хотя я и не знаю наверное, я почувствую некоторое моральное удовлетворение.