Посол Грузии о вине и вине

В этот августовский день в Грузинском посольстве, едва открывшемся в одном из самых шикарных таллиннских бизнес-центров, почти пусто, поэтому посол Руслан Абашидзе сам варит нам кофе, попутно рассказывая историю о том, что в Турции умение приготовить и подать этот напиток было экзаменом на хозяйственность для невест. Потом спрашивает слегка иронично: «Вы не бывали в Грузии? Обязательно приезжайте. Посмотрите сами, какие мы людоеды, как у нас все плохо…»

– Посмотрев по телевидению рекламный ролик: «Что для вас идеальный отдых?», в это трудно поверить.

– Реклама работает, нам постоянно звонят.

– Это государственная реклама?

– Полугосударственная. Этим занимается Департамент по туризму. Но чтобы было что рекламировать, нужно сотрудничать с частным бизнесом. Нужно строить хорошие гостиницы. Вот, могу похвастаться, у вас один «Радиссон», а у нас – два.

– Много ли туристических бюро в странах Балтии предлагают поездки в Грузию?

– Kaleva Travel, например, предлагает обширный тур по Грузии. Открою маленький секрет – надеемся, что с будущего года заработает прямое сезонное авиасообщение между Таллином и Батуми раз в неделю.

– Грузия сегодня популярное туристическое направление? Туристов из каких стран у вас особенно много?

– Очень много из стран бывшего Советского Союза – Украины, Казахстана, Армении, Азербайджана, в индивидуальном порядке приезжают из стран Балтии. Мы хотим расширить этот ареал и привлечь туристов из Западной Европы, но для этого нужны другие подходы. Поэтому поднимаем уровень гостиниц, сервиса, обслуживания. В Батуми, это относительно маленький город, строится больше гостиниц, чем в Таллинне – «Шератон», «Радиссон», «Интерконтиненталь», «Кемпински». Мы думаем, что со странами Балтии и Скандинавии более плодотворно совершать обоюдный туристический обмен, потому что в Грузии есть очень сильная ностальгия по этим странам. И особенно по Эстонии, потому что среди грузинских молодоженов было очень модно проводить медовый месяц в Таллинне. Я даже иногда шучу, что самый популярный в советское время отель «Виру» сыграл важную роль в формировании генофонда грузин – мы чуть-чуть эстонцы в этом плане.

– Россияне к вам часто ездят в качестве туристов?

– Очень часто. Летом бывают на черноморском побережье, зимой катаются на лыжах, у нас два интересных горнолыжных курорта. До кризиса активно покупали квартиры на горнолыжных курортах, что в сравнении с Куршавелем было очень дешево.

– Легко ли путешествовать по Грузии в одиночку? Не возникнет у туриста трудностей с языком, транспортом, безопасностью, жильем?

– Я думаю - очень легко. За последнее время прибавилось комфорта. Но для грузин турист – иностранное слово. Для нас с человеком, который приезжает в Грузию, созвучно слово – гость.

– Война ударила по туризму?

– Я бы не сказал.

Можно начать с беженцев

– Сегодня, два года спустя после августовской войны, в каком направлении развиваются ваши отношения с Россией?

– Развитие – это неадекватное определение сегодня. Есть несколько форматов, в которых мы обсуждаем наши проблемы, которых, с одной стороны, очень много, а с другой – это одна большая проблема. Есть Женевский процесс, есть шестипунктное соглашение. Мы общаемся посредством швейцарских посольств в Грузии и Москве, это наш прямой посредник. Отношения очень сложные, но мы надеемся, что они должны перейти в нормальное русло.

– Территориальные конфликты имеют нехорошее свойство затягиваться на десятилетия. Какие вопросы Грузия и Россия могли бы решать в обход проблемы статуса Абхазии и Южной Осетии?

– У нас нет амбиций, мы понимаем, что вопрос деоккупации Грузии невозможно решить за один день. Но несмотря на многогранность этого вопроса, кое-что можно решать уже сегодня. Есть гуманитарные вопросы, мой, например. Если вам интересно, я из Гагр, покинул свой дом в 1992 году. Беженцев около полумиллиона, вопрос их возврата может доминировать на данном этапе, он не связан с политическими условиями. Если с российской стороны есть желание, можно было бы с него начать создавать обстановку здорового сотрудничества.

– В последнее время видно желание России улучшить напряженные отношения с некоторыми соседями. Взять хотя бы Польшу, да и Эстонию тоже. Грузия не ощущала на себе ничего похожего?

– Есть какие-то поползновения, смягчение риторики, что пока не выливается в конкретные шаги. Я больше чем уверен, что рано или поздно Россия поймет, что она больше проиграла, чем выиграла от войны 2008 года. В России уже пытаются обсуждать этот вопрос, анализировать, во что выльется провозглашение независимости этих регионов.

– Российское руководство не раз заявляло, что не будет говорить с Михаилом Саакашвили. Вы думаете, что двусторонние отношения действительно могли бы измениться со сменой президента в Грузии, или это не более чем риторика?

– Это просто риторика, это жесты. Если вы посмотрите на историю Грузии за последние 20 лет, вы не сможете назвать лидера, начиная со Звиада Гамсахурдия, который был бы приемлем для российского истеблишмента. Сегодня просто настал черед Саакашвили. Но проходя мимо лидера государства, ты проходишь мимо народа Грузии, включая население Абхазии и Цхинвалского региона.

– А есть ли в Грузии политические силы, с которыми Россия сегодня пытается наладить отношения в обход Саакашвили и которые хотели бы позиционировать себя как доверенное лицо Москвы?

– Они есть, были и будут, но уже в меньшей степени. Это, например, бывший премьер, спикер. Но у них нет ни малейшего политического будущего. Их рейтинг настолько уменьшается, что они и сами понимают, что это им ничего не даст.

Химия любви и денег

– Мне приходилось слышать от самых разных людей, что, несмотря на войну, в Грузии нет негативного отношения к русским. Чем вы объясните этот феномен?

– В чем химия этой любви? Мне будет тяжело это объяснить, но ни я, ни мои родители не помним, чтобы у грузин когда-нибудь было желание дистанцироваться от русских, от русской культуры, искусства, языка. Маргинальные политики пытались разыграть эту карту, но это сочли скорее дурным тоном. Во время августовской войны у меня лично дома были гости из Москвы. Неделю назад к нам опять приезжала одноклассница моей сестры с семьей из Москвы. И я думаю, это нормально.

– Можно ли говорить о том, что так же относятся и россияне к живущим в России грузинам?

– Вы знаете, большинство – да. Мы меньше по размеру, они – больше, поэтому у них маргинальных проявлений неприязни несколько больше. На бытовом уровне есть факты ущемления… (после паузы) … Но я бы не хотел об этом говорить.

– А какая химия присутствует сегодня в отношениях между грузинами и абхазами, грузинами и жителями Южной Осетии?

– Я прямо сейчас могу позвонить в Сухуми и поговорить с одноклассниками, даже с официальными лицами. В Цхинвали у меня просто нет таких близких знакомых. На персональном уровне никакого отторжения никогда не было. Все то, что произошло в 1992 году, было ошибкой, но это был искусственный конфликт. Я могу посоревноваться с любым абхазом, кто больший абхаз, кто больше чтит традиции.

– Моя коллега, побывавшая в Южной Осетии сразу после боевых действий, сказала, что ее поразило не столько то, в каком состоянии там были школы и больницы после обстрела, сколько то, в каком состоянии они были до этого. По ее словам, именно тогда она поняла, что заброшенный регион не может однажды не стать очагом конфликта. Я знаю, вам часто приходилось бывать в Южной Осетии. Вы согласны с этой оценкой?

– Я согласен. Я сам, будучи заместителем министра, непосредственно занимался программой реабилитации региона, которую мы проводили вместе с США, Европейским союзом, международными организациями. Там было очень много проблем – занятость, образование, медицина, основные права человека нарушались постоянно. Программа принесла много положительных результатов, осетинская сторона очень активно принимала в ней участие. Но, к сожалению, то, что мы успели сделать совместно за два года – школы, больницы, поликлиники, водоснабжение, электричество, газопровод, даже одна дискотека – все это было разрушено за неделю, и система, и объекты. Те 40 миллионов долларов, которые мы потратили пополам с международными организациями, – это мизерная сумма на фоне того миллиарда долларов, который, как сообщается, выделила Россия. Это больше 40 тысяч на душу населения, что очень много. А мы видим, что ничего не сделано. Создается одна комиссия за другой, пытаются найти виноватых. Очень, видимо, для кого-то прибыльное дело. Кто-то даже недавно озвучил такую версию, что это прогрузинские силы в Москве мешают, но это смешно.

При Шеварнадзе я получал 40 долларов

– Если Грузия так много сделала для Южной Осетии, почему столь успешной оказалась российская политика паспортизации? Программа реабилитации опоздала?

– Обещая определенные социальные льготы, например, в плане пенсионных фондов, можно было спекулировать российским гражданством.

– Российская пенсия была настолько больше?

– Ненамного: грузинская пенсия – 100 лари (один лари в то время равнялся примерно половине доллара), российская – 100 долларов. Основными преимуществами пользовались те, кто проводил в жизнь эту политику.

– Говорят, во времена Шеварнадзе на грузинскую пенсию можно было купить два яйца на рынке. Это правда?

– Правда.

– А сейчас?

-– А сейчас все по-другому. Например, при Шеварнадзе я работал заместителем директора Департамента по Евросоюзу и получал около 40 долларов в месяц. Сегодня человек, работающий на должности примерно такого же уровня в Министерстве иностранных дел, получает минимум 1000 долларов. Существовали многочисленные коррупционные схемы, которые в том числе, вероятно, содействовали российской политике паспортизации. Но со времен Шеварнадзе наш госбюджет вырос минимум в 10 раз.

Наши ожидания от НАТО были другими

– Насколько активно идет процесс подготовки Грузии к вступлению в НАТО?

– Процесс идет очень активно. Наши ожидания, естественно, были другими, но это не зависит только от нас.

– И какими же были ваши ожидания?

– Чем быстрее, тем лучше. Что отразилось на политической ситуации. Я имею в виду и августовскую войну, и отношение России.

– Что для Грузии самое сложное в этом процессе?

– Сложность состоит в том, что домашнее задание, которое мы получаем, очень обширное. Может, для обывателя НАТО – это военно-политическая организация, а для нас это в первую очередь стандарты, для приближения к которым мы должны проводить реформы. Это очень стимулирует. В этом году будем сдавать уже второй экзамен. Надеемся, что Лиссабонский саммит НАТО в ноябре рассмотрит все наши достижения. Я думаю, что те оценки, которые мы получим, повлияют на будущие политические решения. Мы знаем, что все будет зависеть в первую очередь от нас, что все страны НАТО будут нас оценивать. Все подходят со своими стандартами, это их право, кто-то объективен, кто-то субъективен, и мы готовы к этому.

– В Грузии строятся какие-то прогнозы: до вступления в НАТО пройдет пять лет, десять лет?..

– Я бы пожелал более короткую дистанцию, но все будет зависеть от наших показателей.

– Когда Грузия окажется на пороге НАТО, ожидаете ли вы каких-то резких шагов со стороны России?

– Хуже войны в августе сложно что-то представить. Те форматы, которые существуют между Россией и НАТО, думаю, помогут изменить представление России о НАТО. Что поможет Грузии более безболезненно воплотить в жизнь свои амбиции и желания, связанные с альянсом.

– Вы ощущаете попытки России повлиять на процесс подготовки Грузии через НАТО? Например, после того, как сотрудничество России и альянса было разморожено, давления стало больше?

– Я думаю, нет. Были попытки повлиять на НАТО через некоторых его членов. Я не хочу их называть, они и так всем известны. Мы готовы активно работать с этими странами, они создают политику в Европе, и мы прекрасно понимаем, что без них не будет нужного нам решения.

Утолить жажду прекрасного

– Как послу Грузии в Эстонии чем вам приходится заниматься больше – политикой, культурой, социальными вопросами? Что доминирует?

– Доминирует все. У нас не очень большое посольство, но мы пытаемся успеть везде, мы считаем, что Эстония – один из важнейших партнеров для Грузии, и не только в двустороннем формате, но и в НАТО, ООН, ОБСЕ.

– Можно сказать, что этот год в Эстонии прошел под знаком грузинской культуры. Этот пир души был к чему-то приурочен или так теперь будет всегда?

– Просто появилась возможность утолить существующую ностальгию. Я могу пообещать, что мы не остановимся на этом. У нас очень много интересных планов.

– Назовите хоть что-нибудь!

-– Я могу обещать, что зимой, скорее всего, в феврале будет очень знаковое событие: к нам в Эстонию – видите, я уже говорю «к нам»! – приедет Национальный балет Грузии под руководством Нино Ананиашвили. А в сентябре, в третьей декаде, приедет министр образования. На более официальном уровне – президента, премьер-министра, спикера – мы уже обменялись визитами, теперь выходим на уровень министерств. У нас очень много программ в сфере реформы образования взято из Эстонии. Намечается много совместных проектов на уровне школ, техникумов, университетов, академического мира.

– Какие из тех грузинских вин, которые продаются в Эстонии, вы бы назвали действительно хорошими?

– Все! Во всяком случае, в солидных магазинах.

– А я слышала, что даже в Тбилиси для того, чтобы купить действительно хорошее грузинское вино, надо знать места.

– Это уже не так. У нас даже появилось расхожее выражение – спасибо Путину и Онищенко за рекламу грузинского вина. Эпоха «грузинских вин», разлитых не в Грузии, прошла. Недавно, во время визита к нам баронессы Эштон (верховный представитель ЕС по внешней политике и политике безопасности. – Е.Г.), было, помимо договоров об упрощении визового режима с ЕС, реадмиссии и прочих, подписано соглашение о защите географических названий. "Шардоне" можно выпить везде – во Франции, в Испании, в Южной Америке, а "Киндзмараули" есть только в Грузии. В Грузии более 300 сортов винограда, который не растет больше нигде в мире. Вот с винами из такого винограда мы и хотим познакомить Европу.

– Так что есть смысл ехать в Грузию в винный тур?

– Конечно!