Если маленького ребенка спросить, сколько будет два плюс два, с помощью пальцев он, скорее всего, ответит правильно. Четыре. Почему школьник не будет упорно утверждать, что будет шесть, и уверенно убеждать, что прав он? Потому что на его мысли не влияет политика и сильное лоббирование. В отличие от еврозоны, где решения, управляемые политикой интересов, уже давно перестали отвечать экономической логике. И так Греция может упорно утверждать, что реструктуризации не будет, хотя экономисты других путей не видят. Так и Португалия долго не нуждалась в помощи… Пока о ней не попросила.
Пришло время
Аргументы, подобные тому, что нельзя тратить больше, чем зарабатывать, уже давно витают в воздухе. И хотя аналитический мир предупреждал, что в нынешнем положении Афины не в состоянии исполнить свои обязательства, верхушка еврозоны вбухнула в Грецию новые миллиарды. Сейчас сообщения из Афин показывают, что нельзя вдруг перечеркнуть имеющиеся расходы на десятки процентов, не перечеркнув при этом экономический рост. И связанные с ним сбор налогов и занятость. Спираль, которую, раскрутив, просто так, по приказу, не остановить. Но для избирателя медленный упадок, кажется, менее болезненный, даже если он продлится в несколько раз дольше. И у политики есть свои правила логики.
Правила, которые не согласуются со здравым смыслом. Так, например, ирландцы не должны были получить помощь, пока не поднимутся ставки корпоративных налогов. Почему? Потому что это раздражает немцев и французов? Отлично. Так что за воротами Дублина, наверное, стоят толпы инвесторов, которые хотят дать работу тысячам ирландцев и ждут только повышения налогов.
Без ясных правил
Процесс принятия решений европейскими лидерами и в прошлом был долгим и сложным. При этом ключевыми были интересы тех, кто решал, то есть правительств. Результатом обычно было объединение предложений при наименьшем сопротивлении участников. И скорость принятия решений зависела от того, насколько хорошо правительство объяснило избирателям, что то, что оно делает, собственно выгодно и для них. Или же от того, насколько власти боялись гнева избирателей, поддерживаемого оппозицией. Что это не просто какая-то формула, доказали («Настоящие») финны.
Это для того, чтобы было ясно, почему о преемнике европейского стабфонда так долго говорят, но до сих пор нет никаких деталей. Но еще важнее вернуться к тому, почему лидеры еврозоны настаивают на том, что два плюс два - шесть. То есть почему они так упорно отказываются от реструктуризации, или от контролируемого и мягкого банкротства. И настаивают (пока) на выплате долгов до последнего евроцента, даже если для этого они сами вынуждены давать должникам в долг. Не говоря уж о том, что так они только растягивают агонию долговых грешников. История знает много банкротств государств, не ставших концом света. Такое было и в Европе, не только в Латинской Америке.
Политика с бизнесом
Принципиальная деталь всей картины: решение через одну из мягких форм банкротства сталкивается с сопротивлением финансовых игроков. Инвесторов, банков, спекулянтов… В отличие от избирателей в национальных государствах, финансовые актеры более сконцентрированы и имеют лучший доступ к политикам. Интересы этих игроков яснее, их лучше продвигают. Поэтому правительствам тяжело идти против этих интересов и связанных с ним денег. Поэтому компромисс интересов, которому они бы не слишком сопротивлялись, практически на нулевом уровне. И у политики, как мы уже знаем, есть своя логика.
Выход через банкротство
Ни европейский стабилизационный фонд, ни европейский стабилизационный механизм долговой кризис не разрешат. Высокопоставленный экономисты Международного валютного фонда, якобы, признались Economist, что банкротство – единственный выход для таких стран, как Греция. Из Афин в последние дни доносился один и тот же шум. Только политика наименьшего сопротивления, столь характерная для ЕС, пока побеждает и экономические учения, и здравый смысл вообще. Более концентрированные и сильные интересы, явно, имеют перевес. До какого состояния должна дойти еврозона, чтобы политические лидеры признали, что в прошлом они просчитались? И чтобы они поняли, что два плюс два, в самом деле, четыре?