В чем ошибочно западное представление о Белоруссии

Разложить все по полочкам, по ящичкам - удобный способ осмысления мира. Но что делать, если птички не желают расселяться строго по своим скворечникам? За последние двадцать лет сторонние наблюдатели, если вообще пытались найти общий язык с Белоруссией, норовили подвести эту страну с ее десятимиллионным населением то под одну, то под другую удобную категорию.

Сначала, в эпоху Джорджа Буша, Белоруссия воспринималась как часть «славянского остова» Советского Союза. Страны, подобные Балтии, могли стремиться отделиться от Москвы; но лояльные, русифицированные Украина и Белоруссия должны были остаться с Кремлем. Впрочем, это мнение оказалось ошибочным.

На смену ему пришел другой взгляд: что Минск, подобно прочим «бывшим советским республикам», прогрессирует, что экономика Белоруссии восстанавливается, что там проходит приватизация и устанавливается политическая система, основанная на власти закона и на признании политических свобод. Россия в те счастливые дни рассматривалась как союзник Белоруссии в этом процессе. Пик оптимизма пришелся на эпоху правления Станислава Шушкевича, руководителя страны до 1994 года. Белоруссия избавилась от своего ядерного оружия, наслаждалась благами свободы печати, плюралистической политической системы, и осторожно склонялась к прозападному курсу во внешней политике. Казалось, все идет к тому, что рано или поздно страна присоединится к Европейскому Союзу — и перспективы у нее представлялись безусловно более благополучными, чем у таких относительно отсталых в экономическом отношении стран, как Румыния и Болгария. Однако это представление тоже оказалось неверным.

Вначале Запад приветствовал избрание в 1994 году Александра Лукашенко, видя в нем решительного политика, нацеленного на активную борьбу с коррупцией; впоследствии Запад с растущей тревогой наблюдал, как Лукашенко стал тянуть страну в сторону Востока, подписывая с Россией Бориса Ельцина соглашение за соглашением. Зародилась мысль, что статус самостоятельного государства в Белоруссии может оказаться временным явлением. Новый Союз Белоруссии и России стал первой и крупнейшей затеей коррупционеров. (Союз располагал немалым бюджетом, ни перед кем не отчитывался и имел право предоставлять выгодные тарифы и освобождать от уплаты таможенной пошлины). Многим тогда стало казаться неизбежным, что активно пророссийская, прославянская линия Лукашенко в конечном итоге приведет к тому, что страна станет частью новой конфедерации под руководством Кремля, в которую в будущем, возможно, войдут и другие пророссийские аномалии, такие как Приднестровье (отколовшаяся территория Молдавии) и два сепаратистских анклава в Грузии, поддерживаемые Россией.

Но и это представление тоже оказалось ошибочным. Лукашенко прельстился идеей выхода на более широкую сцену. Он возмечтал стать крупной шишкой и действовать масштабно, а не оставаться мелкотравчатым захолустным правителем. Лукашенко провел целую серию публичных встреч и выступлений в российских областях, сильно смахивавших на предвыборную кампанию. Мог ли он стать новым лидером России и Белоруссии, заняв место недужного Бориса Ельцина? Сейчас эта идея представляется слишком экстравагантной. Однако на закате ельцинской эпохи многие всерьез рассматривали такой вариант развития событий.

Ярлычок «лояльный сатрап Кремля» тоже оказалась ошибочным. Лукашенко не поладил с Владимиром Путиным, не обнаружившим желания тратить время и деньги на налаживание связей с грубым, неотесанным, взбалмошным и велеречивым белорусским лидером. Союз Белоруссии и России не только не смог стать супердержавой, но потерпел неудачу почти по всем конкретным пунктам. Он не создал единого рынка товаров и услуг, капитала и населения. Попытка учредить общую валюту после постоянных проволочек потерпела неудачу. Становилось все яснее, что экономическая стабильность, столь ценимая жителями Белоруссии, основана главным образом на дешевом российском газе, поставляемом в обмен на геополитическую поддержку и привилегированные условия пользования трубопроводами.

По мере ужесточения репрессивного климата в Белоруссии Запад начал все решительнее подумывать о том, как бы свергнуть Лукашенко. Результатом явились навешивание еще более ошибочных ярлыков. Центром западной поддержки стала белорусская оппозиция – разношерстная смесь идеалистов, «бывших», «несостоявшихся», ренегатов, националистов-экстремистов и просто эксцентричных личностей, на которых, к их восторгу, но с незначительным эффектом, обрушился поток денег, помощи в подготовке и пропагандистской поддержки. Швыряние денег с целью решения проблемы выглядело как попытка воспроизвести ситуацию в Центральной Европе 1980-х. Тогда западные деньги помогли «Солидарности» свергнуть коммунизм в Польше. Радиовещание стало чрезвычайно эффективным способом принести плененным нациям весть о свободе. Сработает ли такая же тактика в Белоруссии?

Результаты, полученные за 15 лет, оказались скромными до неприличия. Оппозиция не смогла выдвинуть ни одного харизматичного, внушающего доверие лидера, подобного Леху Валенсе или Вацлаву Гавелу. Конечно, им пришлось столкнуться со всеми сложностями борьбы с жестким режимом. Но удавались же диссидентам коммунистической эпохи совершить впечатляющие подвиги организации и мобилизации. В Белоруссии ничего подобного не случилось.

Особенно заметной классификационной ошибкой стало объединение враждебности по отношению к автократии и бандитскому режиму с родственным, но все же отдельным вопросом белорусской национальной идентичности. Да, Лукашенко действительно обращался с номинально официальным языком нации со смесью пренебрежения и неуважения. Правда и то, что его отношение в определенной степени обострило внимание к этому вопросу. И – да, действительно, этническое и национальное самосознание явилось движущей силой для многих борцов за свободу, например, в Прибалтике: эти страны были в свое время оккупированы Советским Союзом; они стремились вернуть свою свободу. Это было простым и страстным убеждением, которое в основе своей вполне гармонировало с более широким демократическим порывом возвращения в Европу. Однако в Белоруссии, где национальный язык является скорее разделяющей, чем объединяющей силой, подобный образ мыслей не прижился. На белорусском языке говорят преимущественно жители сельской местности; он сильно варьируется от одного населенного пункта к другому; он заметно отягощен наследием русификации. Поэтому защита национального языка не является для оппозиции ни обязательным, ни достаточным условием; он не мог помочь ей набрать силу и окрепнуть: он был в лучшем случае неважен, в худшем, причинял вред.

К сожалению, многие зарубежные доброжелатели, стремившиеся помочь белорусскому движению, исходили из политической традиции, ставящей во главу угла языковые, исторические и этнические вопросы. Они рассматривали свержение режима Лукашенко как часть борьбы за национальное освобождение, в которой Белоруссия должны была вернуться к своим глубоким историческим корням принадлежности к Великому Литовскому княжеству, с выраженной языковой и культурной идентичностью. Идея привлекательная. Но большинству рядовых белорусов она чужда, в лучшем случае, вызывает легкую симпатию; но многих просто резко отталкивает. В качестве аналогии можно привести политические изменения в Луизиане, организованные главным образом на восстановлении языка и традиций каджун, сохранившегося от французских переселенцев.

Таким образом, очередной ярлык оказался новой ошибкой. Белоруссия не была диктатурой, созревшей для свержения руками патриотической прозападной оппозиции в процессе «цветной революции» по тем же схемам, которые, казалось, так хорошо сработали в Грузии, Киргизии, Румынии и Украине (впрочем, теперь, оглядываясь назад, уже никто не считает эти схемы такими уж простыми и чудесными).

Следующая мысль – что Белоруссия является жертвой кремлевских махинаций. Идея состояла в том, чтобы сосредоточиться в первую очередь на геополитике, и только во вторую – на демократических преобразованиях. Белорусская «номенклатура» явно была сыта по горло силовым подходом России и была в состоянии увидеть неудачи путинского режима. Подвергаясь к тому же изрядному обхаживанию со стороны Запада, она признала, что с ним связаны ее экономические интересы. Если бы этой номенклатуре и самому Лукашенко были сделаны правильные предложения, они бы, безусловно, приняли их. В основу новой попытки как-то классифицировать белорусскую проблемы была положена концепция «Восточного партнерства» - идея, что Европейский Союз может обеспечить специальную серию программ (в сфере торговли, визового режима, модернизации и налаживания политических связей) для шести стран на западных и южных окраинах России: для Армении, Азербайджана, Белоруссии, Грузии, Молдавии и Украины.

И это тоже было ошибкой. Страны «восточного партнерства» сильно разнятся между собой по своим потребностям, целям и перспективам. Украине показалось оскорбительным, что ее свалили в одну кучу с мелкими странами. Грузии, страстно тянущейся к Западу, не понравилось, что ее объединили с пятью странами, которые колеблются в своем отношении или даже враждебно относятся к ценностям евроатлантического альянса. Белоруссия, хотя пренебрегла признанием поражения на выборах, все же предприняла некоторые косметические изменения, основным результатом которых стало то, что избирательная компания в декабре прошлого года смогла пройти хоть сколько-нибудь честно – идти до конца в этом вопросе режим был неспособен или не готов. Период после выборов ознаменовался беспрецедентным размахом репрессий (за решеткой оказались десятки политических заключенных), экономическим кризисом (включая кризис национальной валюты); теперь к этому добавился кровавый и загадочный теракт в минском метро (в ходе которого погибли четырнадцать человек и десятки были искалечены).

Наше непонимание того, что стоит за этим взрывом и что он означает, в полной мере свидетельствует о провале западного анализа и участии Запада в делах Белоруссии. Было ли это действительно разгулом терроризма, как заявляют белорусские власти? Если так, то мы практически ничего не знаем о предполагаемых экстремистских группировках, готовых, как оказалось, к бессистемным и смертельным атакам. Было ли это результатом раскола внутри самого режима, с возможным выделением «радикальной» группировки, попытавшейся напугать предположительно более реформистски настроенный лагерь, продемонстрировав возможность кровавой мести? Может быть. Но мы так мало знаем о внутренней политике деятелей режима, что все подобные рассуждения бесплодны. Было ли это посланием со стороны России? Если да, то дошло ли оно? Мы прискорбно мало знаем о реальном состоянии отношений между Россией и Белоруссией.

Было бы легко заверить эту печальную опись нашей некомпетентности, страницы которой пестрят невежеством, легковерием, принятием желаемого за действительное, цинизмом и своекорыстием Запада, предложив простой манифест успеха. Мы попробовали практически все, и иногда по нескольку раз. Ничего не сработало. Первое, что необходимо, какое бы ни было принято решение - изрядная доза смирения со стороны Запада. Второе - беспристрастный взгляд на Белоруссию как на страну, какой она является в действительности, а не такую, какой бы мы хотели ее видеть. Это не та страна, где могут сработать скороспелые необдуманные решения. Сочетание слабо выраженного национального самоопределения (Белоруссия была независимым государством несколько месяцев в 1918 году), огромного ущерба, который она понесла во время войны (Белоруссия пострадала сильнее, чем любая другая страна, в связи с чем профессор Йельского университета Тимоти Снайдер называет ее «Кровавой землей», Bloodlands) и интенсивной советизации оставили специфический след в культуре и менталитете этой страны. Одной из основных ее черт является избегание риска. Другая – недоверие к официальным учреждениям. Третья – нелюбовь к вмешательству извне. Стиль Лукашенко, с его образом отца нации, с обеспечением видимости стабильности и с его паранойей идеально соответствует национальным особенностям белорусов.

Лучшее, на что мы можем рассчитывать – это что наши долговременные усилия, с активным экономическим и человеческим взаимодействием вкупе с целенаправленными ограничительными мерами в отношении людей, стоящих у верхушки власти, которые должны быть наказаны за избиения, заключение в тюрьме и исчезновение людей, - приведут к реальному изменению жизни в Белоруссии. Пока что самый большой успех за прошлое десятилетие достигнут без всякого участия западных политических деятелей: это переориентация внешней торговли Белоруссии с Востока на Запад. Теперь самым крупным рынком экспорта для Белоруссии является не Россия, а Евросоюз.

Отдаленные последствия этого изменения весьма глубоки. Оно означает, что белорусские менеджеры должны будут теперь изучать европейские языки, ездить в командировки в Европу и строить деловые контакты со своими европейскими партнерами. Все это делает их подверженными влиянию основанной на законности системе западного капитализма, составляющей резкий контраст с кумовством, коррупцией и произволом в сфере предпринимательства в России. Наложение обширных и глубоких экономических санкций, хотя для нас это и приятный жест, мало что может сделать для выхода на свободу политических заключенных. И очень маловероятно, что ЕС последует за Америкой в этом отношении. Иногда санкции действительно работают. Но в случае Белоруссии, результат может стать своеобразной «зимбабвефикацией»: укоренением режима, усилением паранойи и изоляции и предоставлением России мощных инструментов для преследования ее собственных интересов. Мы же, напротив, должны способствовать развитию торговли и других форм экономического сотрудничества. Радикальным ходом мог бы стать перевод свода нормативов ЕС на русский язык. Мы должны также сделать как можно более дешевым и легким процесс обучения белорусов на Западе, за счет внедрения студенческих программ. Взяточничество в сфере высшего образования – серьезная проблема в Белоруссии: многие студенты были бы рады и сумели бы воспользоваться лучшими возможностями. Центральное условие такой программы – чтобы претенденты, как это принято в программе Фулбрайта, после завершения образования должны были непременно на несколько лет вернуться в Белоруссию.

Результатом такого активного взаимодействия могла бы стать бы стойкая европеизация Белоруссии, которая нейтрализует злокачественное влияние правящего режима и изменит моральный и психологический климат до такой степени, что власть закона и политическая свобода будут выглядеть естественным порядком вещей, а не чуждыми иностранными понятиями.

Другая сторона этой стратегии – воздействие на режим наложением санкций в области туризма и в финансовой сфере. Отказ в выдаче виз тем, кто непосредственно ответствен за политические репрессии не позволил бы им и членам их семей заниматься шопингом, учиться и проводить отпуск в странах Запада. Это будет неприятно. Неприятным будет и давление на их кошелек. Западной разведке хорошо известно, что некоторые из высших чинов режима имеют обширные вклады на Западе, в частности, в Австрии. Эти активы являются результатом систематического обворовывания белорусского народа и должны подлежать расследованию процесса отмывания денег. Банки, участвующие в подобных сделках, наживаются на незаконном бизнесе. Если они будут продолжать эту практику, им придется примириться с потерей своих лицензий на осуществление банковских операций в Америке. Перед лицом такого выбора они, вероятно, скорее откажутся от своих белорусских клиентов, чем вы рот успеете открыть. Цель такой политики должна быть совершенно конкретной: выход на свободу всех политических заключенных. После того, как эта цель будет достигнута, всякого рода санкции нужно будет отменить, положившись на возможное влияние экономических связей. Разумеется, это подразумевает политизацию решений учреждений уголовного судопроизводства и финансового надзора, которые должны, по идее, быть нейтральными. Но это может способствовать вызволению из тюрьмы Андрея Санникова и его товарищей по несчастью. Если так – оно того стоит.

Долгосрочные выгоды экономического взаимодействия с Белоруссией неопределенны. Может быть, оно приведет к укреплению режима, сделает его более процветающим и стабильным. Но оно, на фоне двадцати лет неудачной во всех иных отношениях политики,  основывается все-таки на реальном успехе – переориентации внешней торговли. Я верю, что попробовать стоит.