12 мая в Страсбурге депутаты Европарламента приняли резолюцию, в которой призвали руководство Евросоюза расширить санкции против режима Лукашенко с введением адресных экономических санкций включительно. Означает ли это, что европейские структуры пересматривают эффективность прежних мер и могут принять решение об экономических санкциях? Как официальный Минск на фоне приговоров участникам Площади предполагает налаживать отношения с Европой? Насколько рискованна ставка на Москву исключительно, которую сейчас делает Александр Лукашенко? На эти и другие вопросы в передаче «Экспертиза Свободы» отвечают: из Варшавы Войтех Бородич-Смалинский, член правления фонда «Центр международных отношений», и политолог, заместитель редактора «БелГазеты» Виктор Мартинович из Минска. Ведущий – Виталий Цыганков.
Цыганков: Можно ли предположить, что европейские структуры начали переосмысливать свое отношение к эффективности визовых санкций и готовы перейти к санкциям экономическим?
Бородич-Смалинский: Мне кажется, что ситуация действительно меняется. Но проблема в том, что Евросоюз еще не решил, до какой степени вводить эти санкции. Идет дискуссия о том, распространять санкции на всю Белоруссию или ввести их против каких-то компаний. И, как мне кажется, сейчас все склоняются к тому, что лучше не вводить санкции против всего государства, а ввести их против отдельных предприятий или лиц, крепко повязанных с нынешними властями.
Цыганков: Можно сказать, что Европа склоняется к американскому варианту?
Бородич-Смалинский: Да, можно и так сравнить. Тем более сейчас все хорошо знают, что сейчас в Белоруссии ситуация очень непростая. Поэтому Европа будет думать над тем, чтобы эти санкции не стали ударом по всему обществу, и будет стараться наказывать санкциями конкретные фирмы. Это можно назвать приближением к позиции США. Но Евросоюзу требуется больше времени, чтобы понять, какие нужны инструменты, и принять совместное решение. Ведь это 27 различных государств.
Цыганков: Я напомню, что сразу после событий 19 декабря, когда различные европейские структуры начинали обсуждать белорусский вопрос, то большинство аналитиков сходилось, что Евросоюз не пойдет на экономические санкции. Можно ли говорить, что это уже не является такой однозначной аксиомой?
Мартинович: Пока что только депутаты предлагают экономические санкции. Это, однако, не означает, что исполнительные структуры однозначно пойдут на это. Можно, конечно, отметить, что Жозе Мануэль Баррозу имеет личные основания поспособствовать тому, чтобы это предложение прошло. Однако последние годы обычно было так, что европарламентарии делают достаточно жесткие заявления, а исполнительные структуры принимают довольно мягкие шаги. И это можно понять. Поэтому я не брался бы сейчас прогнозировать, что европейские санкции будут одобрены европейскими ведущими структурами. Может быть, будут какие-то очень точечные, декоративные меры. Однако о каких-то болезненных последствиях, например о приостановке экспорта продуктов нефтепереработки из Белоруссии, пока говорить рано.
Цыганков: Напомню, однако, 11 мая верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Кэтрин Эштон заявила, что единственным возможным ответом Евросоюза на действия Александра Лукашенко является введение жестких санкций в отношении него и представителей его режима. Она, правда, не сказала - «экономические санкции», но Эштон как раз представитель той самой исполнительной власти.
Мартинович: Да. Но вы правильно заметили, что она не говорила об экономических санкциях. И даже если она скажет об экономических санкциях, нужно будет внимательно посмотреть, какие это будут санкции, повлияют ли они как-то на отношения между Европой и Минском. Пока что в Европе есть ощущение, что надо как-то реагировать на те дикости, которые происходят в Белоруссии, в белорусских судах. Однако понимания того, как отреагировать, чтобы это остановить, пока что нет. Резолюция Европарламента и заявления Эштон свидетельствуют, что Евросоюз считает необходимым сделать нечто принципиальное. И это действительно витает в воздухе. Ведь если следить за этими приговорами, то любому европейцу захочется сделать хоть что-нибудь.
Цыганков: Виктор Мартинович уже обозначил главную проблему, которая сейчас омрачает белорусско-российские отношения – репрессии после 19 декабря. Как официальный Минск на фоне приговоров участникам Площади предполагает налаживать отношения с Европой? Почему белорусская власть так себя ведет, какой логикой руководствуется официальный Минск?
Бородич-Смалинский: Трудно сказать, какой логикой руководствуется «официальный Минск», так как это логика одного человека, который руководит этим государством. Иногда очень трудно сказать, что сидит у него в голове, и почему это так, а не иначе. Казалось бы, отношения между Белоруссией и Европой должны развиваться и улучшаться. Но мы видим, что в реальности белорусские власти делают все, чтобы пресечь возможности нормализации отношений с Евросоюзом. И здесь можно задать другой вопрос – а почему Белоруссию должно волновать сотрудничество с Европой?
Цыганков: Я могу попробовать ответить на этот вопрос – зачем Минску Европа. Во-первых, чтобы уравновесить влияние Москвы. И, во-вторых, по экономическим причинам, для импорта и экспорта технологий. Когда США ввели экономические санкции, то товарооборот между двумя странами упал в 4 раза. Если такое произойдет с Евросоюзом, это будет катастрофа для белорусской экономики.
Бородич-Смалинский: Проблема в том, что углубление отношений Минска с Европой приводит к изменению настроений среди номенклатуры и вообще среди населения. Эти настроения порождают сомнение, правильная ли в Белоруссии структура власти и правильный ли руководитель. Если глава государства зациклен на том, чтобы показать, что Белоруссии кто-то угрожает, что все хотят разорвать ее между Востоком и Западом, то тогда ему легче управлять. И это главное. А улучшение отношений с Европой привносит вопросы о системе власти, о ее эффективности. Если же такие отношения будут на минимальном уровне, то такие вопросы массово не должны возникать.
Цыганков: То есть, если углубление отношений с Европой опасно, но и разрыв отношений несет определенные риски?
Бородич-Смалинский: Режим должен балансировать. Но теперь режим понимает, что никаких денег от Европы не получит. И даже если бы были такие возможности, то, во-первых, это будут не быстрые деньги, а во-вторых, это не будут деньги, которые можно положить в карманы чиновников.
Цыганков: Виктор, ваше объяснение нынешних действий властей. Почему они продолжают сажать участников Площади, понимая, что это с каждым приговором ухудшают отношения с Европой?
Мартинович: Виталий, вы частично ответили на этот вопрос, когда сделали замечание, что европейский вектор был нужен Минске, чтобы противопоставить его российскому. Но сейчас российский вектор объявлен доминирующим. Ощущение такое, что Лукашенко пошел ва-банк на российском направлении. Он ведет себя так, будто все остальное, что не касается отношений между Минском и Москвой, больше не важно. Мне кажется, Лукашенко надеется, что после создания Единого таможенного пространства, если вернуться льготные поставки нефти, заработают предприятия на новых условиях, в экономике все будет исправлено. И единственным партнером здесь является Россия. Всё сделано – поссорились со всеми соседями. Но мы видим, что результата это не приносит, это подтверждает заявление Путина. И мне кажется, в определенный момент Лукашенко поймет, что единственный путь эффективно взаимодействовать с Россией – это иметь какие-то козыри, в том числе и в виде европейского вектора. Но пока он продолжает идти ва-банк, поворачиваться спиной к Европе и называть европейцев козлами.
Цыганков: Может Лукашенко считает, что всегда может развернуться обратно в отношениях с Европой? Он же говорил недавно, что никакого рубикона в отношениях с Европой он не перешел.
Мартинович: Может быть, ошибка европейцев заключается в том, что они очень дружелюбно относились к выпадам белорусской стороны. И это отношение создало ситуацию, когда белорусская сторона посчитала, что «свистом» можно позвать Баррозу и сказать: «Ладно, заклевали эта Россия, теперь мы будем с вами». Возможно, действительно есть ощущение того, что Европа воспринимается как партнер, готовый на всё – это прослеживается.
Перевод: Светлана Тиванова
