Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Осмысливая ближневосточную политику России

В ответ на вспышку «арабской весны» Москва подает такие же четкие сигналы, как и все прочие международные игроки.

© коллаж ИноСМИНа большом базаре атомного оружия
На большом базаре атомного оружия
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Массовые протесты, сотрясающие Ближний Восток и Северную Африку с начала года, стали неожиданностью для многих государств мира. В результате их реакция на арабскую весну отличается импульсивностью и непоследовательностью.

Массовые протесты, сотрясающие Ближний Восток и Северную Африку с начала года, стали неожиданностью для многих государств мира. В результате их реакция на арабскую весну отличается импульсивностью и непоследовательностью. Трудно назвать страну, у которой появился единый подход и отношение к событиям, происходящим в столь разных странах как Тунис, Египет, Йемен, Бахрейн, Ливия и Сирия. Однако это не помешало некоторым умникам подвергнуть критике ближневосточную политику России, называя ее крайне хаотичной. Кто-то назвал российскую политику в отношении Ливии «образцом двойственности»; а один ученый муж охарактеризовал подход Москвы к Ливии как «политику зигзагов».

У западных аналитиков появилась тенденция объяснять все элементы «непоследовательности» в российской внешней политике, как реальные, так и мнимые, разногласиями между президентом Дмитрием Медведевым и премьер-министром Владимиром Путиным. Написаны уже целые тома о публичной перебранке между ними после голосования России в Совете Безопасности ООН по резолюции 1973. Конечно, как и в любой другой стране с конкурирующими между собой коммерческими и политическими интересами, у российской элиты существуют разные мнения по поводу ближневосточной политики России. Однако, если внимательно изучить поведение Москвы в этом регионе в последнее время, то обнаружится присутствие весьма последовательной стратегической линии, подхода, базирующегося на трех общих принципах.

Во-первых,  Москва не проявляет особого стремления к смелым сольным выступлениям в Совете Безопасности ООН, включая использование права вето, которым она за последние 15 лет воспользовалась всего четыре раза (последний раз в 2009 году). Сегодня Россия предпочитает следовать в общей толпе своих коллег по Совету Безопасности. Россия поддержала резолюцию 1970 СБ ООН о введении эмбарго на поставки оружия Триполи, и эта резолюция была принята единогласно. Хотя вначале Россия выступала против последовавшей за ней резолюции 1973 из-за ее слишком «открытых» формулировок, в итоге она решила не применять вето и при голосовании воздержалась. Россия была не одинока в таких действиях: она присоединилась к респектабельной группе крупных международных игроков, таких как Бразилия, Китай, Германия и Индия.

Конечно, нежелание России оказаться в одиночестве в Совете Безопасности это не единственная причина отказа наложить вето на резолюцию 1973. Россия признала, что весьма рискованно оказаться виновной в гибели гражданского населения, если войска Каддафи пойдут на Бенгази в условиях отсутствия запрета на полеты авиации. А такое наступление накануне голосования по резолюции казалось почти неизбежным. Кроме того,  наложив вето, Россия могла вызвать недовольство и враждебность одного из спонсоров этой резолюции - Франции, являющейся другом и важным торговым партнером России. У России в Ливии просто не было столь высоких ставок, не считая контрактов на продажу оружия режиму Каддафи, чтобы портить отношения с Францией и другими странами НАТО в период трудных переговоров по европейской системе противоракетной обороны.

Во-вторых, Москва рассматривает свою нынешнюю дипломатическую активность в Ливии в качестве составляющей более масштабных усилий по наращиванию российского влияния на Ближнем Востоке. Поэтому она очень внимательно наблюдает за весьма непрочным балансом интересов в регионе. Восприимчивость России к настроениям в регионе помогает объяснить и другое проявление ее «непоследовательности» в своей ближневосточной политике. Речь идет о решении Москвы оставить Каддафи, но продолжить оказание дипломатической поддержки режиму Асада в Сирии. Россия взяла на заметку то обстоятельство, что резолюцию 1973 поддержала Лига арабских государств, неоднократно осуждавшая режим Каддафи за его жестокость. Если у Каддафи в арабском мире нет друзей, то зачем России защищать его?

Сирия это другое дело. В регионе нет единодушия в вопросе о том, какое давление следует оказывать на Дамаск. Пока режим Асада пользовался какой-то поддержкой, пусть и неявно выраженной, со стороны  двух влиятельных региональных держав Саудовской Аравии и Турции (с которыми, кстати, у России хорошие отношения), Москва не видела оснований в одиночку заниматься поднятием тяжестей в Совете Безопасности. Но Россия очень четко дала понять, что ее дипломатическая поддержка Сирии не является безоговорочной. В августе Медведев предупредил Асада, что отношение Москвы к Дамаску может измениться, если сирийский диктатор откажется от проведения обещанных реформ. Что характерно, заявление Медведева прозвучало почти одновременно с осуждением жестокого подавления протестов в Сирии со стороны Лиги арабских государств и с отзывом посла Саудовской Аравии из Дамаска.

В-третьих, Москва, похоже, отказалась от своей старой привычки неизменно поддерживать «дружественных» диктаторов. Теперь она предпочитает контактировать со всеми сторонами в конфликте. Следуя своему новому принципу дипломатической гибкости, Россия продолжает поддерживать связь с Триполи; но в то же время, Медведев отправил своего специального представителя Михаила Маргелова на встречу с оппозицией, базирующейся в Бенгази. После этой поездки повстанцы вывесили российский флаг и провозгласили Россию «союзницей».

Такой же подход применяется и в Сирии. В июне Маргелов провел встречу с сирийской оппозицией и призвал положить конец «всем формам насилия». Затем он очень четко заявил («Лидеры приходят и уходят, политики приходят и уходят, общественные системы приходят и уходят, но у России в этой стране остается единственный надежный и проверенный друг: сирийский народ»), что Москва готова к любым возможностям в сирийском конфликте. Нет надобности говорить о том, что собеседники Маргелова восприняли этот сигнал весьма положительно.

Твердый реализм России на Ближнем Востоке это никакая не новость: это продолжение той прагматичной внешней политики, которую Москва проводит на протяжении последних 12 лет. Но похоже, что сейчас в этой политике появились некоторые новые и весьма неожиданные элементы. Обосновывая российскую позицию по Ливии, Медведев обвинил режим Каддафи в «преступлениях против собственного народа» и напрямую связал его «отвратительное поведение» с отказом России наложить вето на резолюцию 1973. Иными словами, приняв во внимание действия ливийского руководства внутри страны, Медведев по сути дела отверг простоту и незатейливость «реалполитик» и ввел ряд элементов подхода на основе ценностей, который до настоящего времени был совершенно чужд Кремлю.

Словам Медведева вторит председатель комитета по иностранным делам Государственной Думы Константин Косачев. В своей недавней полемической статье о ситуации в Ливии Косачев заявил, что иностранное вмешательство во внутренние конфликты может быть оправданным, «когда на кон поставлена жизнь людей». Этим аргументом он по сути дела отвергает давнюю позицию России, заключающуюся в том, что суверенные права государства превыше всех прочих соображений. Остается дождаться и посмотреть, что это такое: тактический прием одноразового действия или сигнал о сдвиге в системе понятий и воззрений российской внешней политики.

Евгений Иванов – политический комментатор из Массачусетса, ведущий блог Ivanov Report.