Не так давно Марин Ле Пен (Marine Le Pen) выразила восхищение путинской Россией и даже намекнула, что именно она может стать залогом спасения Франции и Европы. Подобные заявления не стали чем-то новым в истории «Национального фронта», а вписались в давнюю традицию поведения радикальных французских политиков, которые пытались искать счастья в восточных степях.
Российский фантазм на Западе
В 1854 году в Италии вышла книга под таинственным и интригующим названием «Ура!!! Или казацкая революция» (Hurrah !!! ou la Révolution par les Cosaques). Ее автором был молодой французский анархист Эрнест Кердеруа (Ernest Cœurderoy), который погрузился в печальные размышления после борьбы на баррикадах в 1848 году и увидел связь между столь ожидаемой революцией, завоевавшей себе печальную репутацию полицией и тремя восклицательными знаками. Это, конечно, был большой оригинал, но в середине XIX века не только он один приходил к подобным заключениям.
Еще по теме: Марин Ле Пен восхищается Путиным
Индустриализация, подъем буржуазии, культурная и социальная демократизация - все эти явления очень рано сформировали во Франции ощущение разочарования, которое пошло гораздо дальше ностальгии по примитивному раю или светлому будущему. Нам известно, какие образы и мечты рождали в головах европейцев в XIX веке мысли о колониях и загадочном Востоке. В то же время мы не так много знаем о той роли, что сыграла Россия в затуманенных головах многих французских революционеров, причем задолго до 1917 года. По меньшей мере с 1815 года, когда приехавшие биться с Бонапартом казаки разбили лагерь на Елисейских полях, Россия предстала в глазах Западной Европы как источник грубой, но потенциально полезной силы. Консервативная Европа, Европа Венского конгресса и Меттерниха в полной мере воспользовалась этой энергией, чтобы задавить на корню любые революционные ростки. Тем не менее, такие мыслители как Кердеруа рассматривали возможность обернуть эту слепую силу против ее хозяев. Если буржуа расписались в неспособности провести революцию, значит, вместо них этим должны были заняться казаки. Такой политический тропизм легко сочетался с унаследованным из романтической эпохи литературным клише: чистая и страстная славянская душа еще хранила в себе ту свежесть, которую давно растерял окончательно во всем разочаровавшийся Запад.
В 1917 году события на Востоке подтвердили эти литературные клише. Тем не менее, политическая пластичность русского образа пережила Октябрьскую революцию. Если левые радикалы посматривали в сторону Москвы, крайне правые тоже нашли там воображаемо счастье. Долгое время они мечтали о западном объединении от «Бреста до Владивостока» на фоне деколонизационных процессов, которые лишили Европу ее южных владений. Распад СССР еще сильнее укрепил этот российский тропизм среди европейских правых радикалов.
Что говорит русская мечта о Европе
Так что такое нашла Марин Ле Пен в России, чего нет во Франции и тем более в средиземноморском регионе? Белая, свободная от предрассудков и вины за исторические события нация, Россия предлагает Западу привлекательный образ: этническая однородность, национальная и расовая гордость, принятие политических противоречий… Этот образ самым тщательным образом вычищен о всего, что продолжает сниться европейцам в ночных кошмарах: социальная и культурная цена, которую пришлось заплатить за промышленную революцию, деколонизация, Вторая мировая война (ее Россия рассматривает в односторонней перспективе - как борьбу за освобождение).
Российская мечта европейских правых столь же несбыточна, сколь и восточные и средиземноморские теории. Однако она очень многое говорит о том, с какими трудностями сталкивается самый развитый, либеральный и эгалитарный регион мира в отношениях со своим непосредственным окружением.
Еще по теме: интеграция постимперской России
После вхождения стран Восточной Европы в Европейский Союз многие государства южного средиземноморья опасались, что такая интеграция может негативно сказаться на связях севера и юга. Некоторые европейские и иностранные наблюдатели подчеркивали культурную, историческую и религиозную общность Европы с дюжиной ее славянских соседей. Нам нужно научиться обнаруживать и понимать силу заблуждений панславянского тропизма Европы точно так же, как мы давно убедились в утопичности ее западного фантазма.
