В нескольких недавних опросах и исследованиях больше половины опрошенных высказались за «власть сильной руки». И хотя эти исследования не стоит переоценивать хотя бы потому, что в них обычно такая «власть сильной руки» никак конкретно не специфицирована, тем не менее, такие результаты кое о чем говорят.
Они, например, однозначно свидетельствуют о том, что многие устали от коррупции, бардака в государственном управлении, политических скандалов и низкой политической культуры, и эти люди считают, что многие из этих проблем может решить какая-то форма авторитарной власти. При этом никто уже не задумывается, на какую идеологию такая власть должна опираться.
Тем не менее, можно предположить, что большинство тех, кто поддерживает «власть сильной руки», представляет себе, скорее, некую просвещенную форму авторитаризма, а не жесткую диктатуру. И в некоторой степени удивительно, что большинство выступающих за «власть сильной руки» в то же время, кажется, игнорирует вопрос, откуда в обществе, которое порождает опустившийся политический класс, какой в настоящее время есть в Чешской Республике, должен взяться просвещенный диктатор. И почему, в конечном счете, такой человек должен быть, например, менее коррумпированным, чем нынешние политики. Склонность к «власти сильной руки» кое-что говорит и о провале у нас либеральной демократии, причем по двум главным направлениям.
На одном уровне кажется, что значительная часть людей, вскормленная прошлой тоталитарной системой, не знает, что делать с политической системой, в которой вещи непрозрачны и решения нельзя проводить с помощью указаний и ударов кулаком по столу. Им, однозначно, не нравятся не только выше перечисленные недуги, но и тяжеловесность политического процесса, который в итоге часто приводит к компромиссам, которые не устраивают никого.
На другом уровне призывы к «власти сильной руки» могут быть вызваны хаосом, который вызывает процесс глобализации. Либеральная демократия в западных демократиях до 1989 года была в значительной степени демократией «национальной», где демократическая политика все еще имела превосходство над капиталистической экономикой, и таким образом, как минимум после Второй мировой войны, она могла капитализм «гуманизировать».
Читайте также: Российские либералы теряют последнюю надежду
В современном мире соотношение сил, конечно, поменялось. Сегодня и каждый день мы становимся свидетелями того, как глобально функционирующие рынки загоняют либеральные демократии, которые по-прежнему работают на «национальном уровне», в оборону и как влиятельные экономические интересы коррумпируют политический процесс, в результате чего партийная политика становится пустой.
Таким образом, все популярнее становится представление, что решением является некое сопряжение «национализации» политики и экономики и парализация демократических механизмов. Среди примеров таких моделей – Сингапур, орбановская Венгрия и Китай.
И что от того, что такие представления, по сути, являются капитуляцией перед тем, что генерируется. То есть, если либеральная демократия попадает под влияние глобально функционирующих рынков, потому что им, как кажется, больше выгодно сотрудничество с гибкими авторитарными режимами, как Китай, чем работа с тяжеловесными демократиями, тогда установление «власти сильной руки» по сути своей именно то, чего хотят глобальные рынки. В конце концов, временное торможение демократической политики в виде установления чиновнических правительств в Греции и Италии, прежде всего, попытка настроить тяжелый демократический процесс так, чтобы он играл по нотам глобальных финансовых рынков и рейтинговых агентств.
Еще по теме: Occupy Wall Street, RT, Россия, что дальше?
Одобрение «власти сильной руки» значительной частью населения также свидетельствует о принципиальном непонимании возможностей демократии и свободы. Это выражение «демократии без демократов», в которой хоть и работают основные процессуальные и институциональные механизмы, но основные демократические ценности пока не впитаны большинством людей.
Реакцией на растущие проблемы является не массовая активизация гражданского общества, как мы видим на примере движения Occupy Wall Street в USA или движения недовольных в Западной Европе, а пассивность. Спасение снова должно прийти «сверху», от просвещенного диктатора или авторитарной партии, не снизу, то есть не от гражданского общества. Это несколько парадоксально, если учесть, что у нас «тем, кто наверху» большинство плебейского народа инстинктивно не верит.
Можно, конечно, привести аргумент, что вера в возрождающую силу гражданского общества в контексте столкновения глобального капитализма с национальными либеральными демократиями иллюзорна, потому что коррупция, неравенство и другие патологические явления – неизбежный результат неравной схватки.
С другой стороны, можно привести аргумент, что, если еще можно спасти демократию, надо будет дойти до глобализации гражданского общества и, возможно, политики, чтобы на глобальном уровне политика получила контроль над экономикой, как это было в рамках национальных государств в золотое время европейских демократий в 60-80 годы прошлого века.
В общем можно утверждать, что выше упомянутые опросы и исследования показывают, что демократия в Чешской Республике совершенно не зрелая.
Подтверждается то, о чем многие политологи долго предупреждали: если у чешского общества пока нет сложившихся действительно демократических инстинктов, которые помогли бы ему решать возрастающие проблемы с помощью «большей демократии», есть большая вероятность того, что в политике действительно может выйти вперед какой-нибудь харизматичный популист, обещающий порядок ценой «меньшей демократии».
