Франсуа Олланд открыто говорил, что «решение в Сирии невозможно без ухода президента Башара Асада». Путин же сыронизировал о том, что «Башар Асад чаще бывал в Париже, чем в Москве», что, кстати говоря, по большей части не соответствует действительности. Как бы то ни было, российский лидер выразил обеспокоенность признаками движения Сирии к гражданской войне после бойни в Хуле, где были убиты 108 человек, в том числе 49 детей.
Венсан Жирэ (Vincent Giret) из Libération совершенно верно написал в субботу о нашей тревоге при виде того, как «одна ужасающая сцена следует за другой». Его газета прекрасно объяснила, что события в Хуле были не очередным массовым убийством, а своего рода поворотным моментом: в результате полицейских провокаций жители алавитских деревень устроили резню среди населения расположенного по соседству небольшого суннитского города. Это в свою очередь может быть прелюдией к крупномасштабной гражданской войне, в разжигании которой Башар Асад винит внешние силы.
Эти ужасы отпечатываются в сознании, как и кадры фильма Бернара-Анри Леви (Bernard-Henri Lévy) «Клятва Тобрука», который выйдет на экраны в среду, но уже был представлен в официальной программе Каннского фестиваля. И мы вспоминаем о том, как год назад Путин говорил тоже самое о Ливии, хотя в итоге и дал добро на вмешательство ООН.
Сейчас хотела бы сказать несколько слов об этом фильме. Я уже почти вижу, как вы закатываете глаза: нет, опять этот Леви! И я слышу ваше несогласие, неприятие и критику, потому что у части населения нашей страны сейчас, по всей видимости, модно поливать этого философа грязью.
Итак, начну этот рассказ с полной открытости, чтобы вы не назвали меня лицемеркой. Бернар-Анри Леви - мой друг. Уже 35 лет. И все эти 35 лет мы слышим одну и ту же критику его внешности, нарциссизма, того, как он себя подает, а также его борьбы и журналистских репортажей, которые пришли на смену философским публикациям.
Те, кто посмотрят «Клятву Тобрука», как всегда, разделятся на два лагеря. Противники Леви непременно заявят, что главной целью для него было прославиться. Сторонники Леви увидят в этой документальной картине повествование от первого лица со всеми недостатками и достоинствами жанра. Я отношусь ко второй категории.
Представленные Марком Русселем сцены кадры красивы, остры и оригинальны: это взгляд на войну изнутри с ее бойцами, героями, потемками, колебаниями, разрушениями, маневрами.
Да, Бернар-Анри Леви находится в каждой из этих сцен, он вездесущ, но это выглядит так, словно он зачитывает составленным им бортовой журнал.
Как мне кажется, он попросту не захотел делать исторический и объективный документальный фильм о Ливии Муаммара Каддафи и приходе к власти повстанцев.
Мы прекрасно знаем, как отмечает Le Nouvel Observateur в одном из менее критически настроенных к фильму и его автору абзацев, «что ситуация гораздо сложнее представленной картины спасения ливийского народа в результате вмешательства философа, который обладал доступом к политической власти и смог своими героическими действиями изменить ход истории». Разумеется. В то же время, как пишет Libération, «мы следим за надеждой и отчаянием пустынных мятежей. (…) При виде этих кадров мы вновь переживаем те восемь месяцев, когда ливийцы взяли свою судьбу в собственные руки, а западный мир осознал, что история стоит на стороне этого народа, что XXI век не может до сих пор повторять кровавые ошибки XX века».
Бернар-Анри Леви действует, произносит речи, объезжает весь мир, чтобы убедить людей, комментирует происходящее. Быть может, с чрезмерным лиризмом, но и слепой верой тех, кто уверен, что может свернуть горы. Конечно, он мог бы стоять на развалинах Мистраты в джинсах и футболке вместо того, чтобы взбираться на дюны в своем элегантном черном костюме подобно рассказчику, который находится одновременно вне и внутри фильма. Но разве это действительно так важно?
Его ностальгия по «Надежде» и испанской войне очевидна: Мальро стал для него примером для подражания (как и Хемингуэй) после первого авантюры в Бангладеш, куда он отправился по его совету.
Просматривается в картине и память о его отце, который вел бои в песках во время Второй Мировой войны и вместе со своими товарищами произнес торжественную клятву в начале 1941 года: сражаться до тех пор, пока французский флаг не будет вновь развеваться над собором в Страсбурге. Такая верность отцовскому наследию трогает меня. Мой собственный отец и дядя (он тоже воевал в Ливии вместе с Леклерком) тоже прошли этим путем, и их пример движет всем нашим поколением, которое, несмотря на все рациональные аргументы, продолжает твердить, что у нас нет права бросить на произвол судьбы народ и народы, смотреть, как их убивают к нашему гневу и стыду.
Все это прекрасная иллюстрация нашего бессилия в Сирии. Именно поэтому, как вы увидите, этим утром мы решили посвятить всю главную страницу не выходившим ранее в свет шокирующим документам.
Но сейчас давайте вернемся к «Клятве Тобрука».
Марк Руссель не планировал масштабные съемки, а лишь хотел проиллюстрировать репортаж. Однако ему удалось заснять интереснейшие моменты, которые заинтересуют посвятивших себя изучению конфликта историков.
Как, например, та сцена, когда Бернар-Анри Леви берет в руку спутниковый телефон, звонит Николя Саркози и (успешно) добивается от него согласия на встречу с ливийскими оппозиционерами. Когда он рассказывает приехавшим в Париж друзьям-повстанцам о психологии президента и необходимых уточнениях в их просьбе о поставке боеприпасов для открытия второго фронта. Когда он помогает престарелому Ваду (сейчас он уже не президент Сенегала) составить документ с поддержкой борьбы ливийцев против тирана при условии, что он будет приемлемым для остальной части Африки.
Удивительные кадры. Которые вызывают раздражение у тех, кого выводит из себя личность философа. Тех, кто не знает, что у левых до сих пор остается верный им писатель, когда столько его бывших товарищей из «Новой философии» уступили очарованию правых. Тех, кто считает себя начитанными людьми и упрекает его в том, что тот не написал ни одного скромного, тяжеловесного и неприметного «произведения» и рассеивал все свое внимание на Боснию, кино, театр, размышления, книги Сартра или попытку осмысления войны.
Этот человек мог бы провести жизнь, плавая по морям, рассуждая о Боснии или занимаясь бизнесом. Но ему не дают покоя мировые драмы, от сталинской трагедии до забытых войн, к которым ему снова удалось привлечь внимание. Он побывал под бомбами в Сараево, сидел на остове танка в Пакистане, преследовал убийц Дэниела Перла (Daniel Pearl), общался ос снайперами в освобожденном Бенгази… Нельзя не признать его отвагу, на которую способен редкий интеллигент вне своей библиотеки.
Был ли он прав или ошибся, когда решил приобщить весь мир к этому конфликту? Я не знаю, да и не в этом дело. Может быть, эта война была большой ошибкой. Может быть, в Ливии будут установлены законы шариата, как это было в Египте, а завтра, чем черт не шутит, произойдет и в Сирии. Решения принимали политики, Совет безопасности и международное сообщество. Для этого их и выбирали. Бернар-Анри Леви лишь хочет, чтобы те, у кого появился шанс публично заявить о себе, не молчали и сказали бы в лицо всему миру о том, как мирное население уничтожают, убивают и пытают.
Тем не менее, в этом фильме, на мой взгляд, существуют два непроясненных момента. Действительно ли все заслуги за организацию вмешательства отходят Саркози и Кэмерону, а Обама всего лишь запрыгнул в движущийся поезд, хотя на самом деле без американцев вряд ли бы что-то вышло? Что сегодня происходит с Национальным переходным советом? Был ли он вообще хоть когда-то демократической силой или же превратился в другой источник тоталитарной власти, который оставит глубокий след на ливийских мужчинах и (особенно) женщинах? Леви вскользь поднимает этот вопрос, но так и не дает на него ответа.
Как бы то ни было, фильм нужно воспринимать таким, как он есть: это сильные кадры революционной войны, которой в кои то веки удалось добиться победы, когда столько других завершились провалом. Стоит его посмотреть и из-за того, что не было его изначальной целью: сегодняшние события в сирийских городах Хомс и Хула отражают (я говорила это еще в самом начале) происходившее вчера в Бенгази и Мистрате. Так, почему же мы не хотим вмешаться сегодня, если посчитали нужным сделать это вчера? Потому что ливийская армия была слаба по сравнению с вооруженными до зубов отрядами Асада? Потому что Россия, которая опасается за ситуацию в Чечне, и обеспокоенный положением в Тибете Китай не хотят пошевелить и пальцем? Да и есть ли у Запада желание ввязываться в новый конфликт, который может перерасти в гражданскую войну и привести к непредсказуемым последствиям для стабильности всего региона? В любом случае, жители Хулы хоронят погибших не в гробовой тишине, а при бессилии иностранных держав. Именно это пытается объяснить зрителю фильм.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Да, Бернар-Анри Леви находится в каждой из этих сцен, он вездесущ, но это выглядит так, словно он зачитывает составленным им бортовой журнал. Как мне кажется, он попросту не захотел делать исторический и объективный документальный фильм о Ливии Муаммара Каддафи и приходе к власти повстанцев.
