Лила Азам Занганех: «Написать «Очарование» было столь же сложно, как станцевать танго с Набоковым»

«Почему мы берем в руки ту или иную книгу?», задается вопросом проживающая в Нью-Йорке французская писательница иранского происхождения Лила Азам Занганех (Lila Azam Zanganeh) в предисловии своей книги. И продолжает: «Меня всегда ужасали чтение и книги». Странно слышать подобные утверждения из уст заядлой читательницы, да к тому же и писательницы. Противоречие? Нет, это литературный отголосок. Я знаю это, потому что была среди прочих счастливчиков, которые ходили слушать цикл ее лекций в Центре современной культуры Барселоны. «Меня ужасает чтение – поясняет она нам -, но я говорю это применительно к Клоду Леви-Страусу в «Печальных тропиках» («Я ненавижу путешествия и путешественников. И поэтому собираюсь рассказать о своих экспедициях»). Тем самым я хочу сказать, что мы никогда не пишем только одно произведение. Мы постоянно ведем диалог с другими авторами и другими веками».

Роман, который только что опубликовала молодая писательница и литературный теоретик, рассказывает о приключении, приглашает в иные миры, в другие романы и страстно воздает дань уважения перед литературой и своим учителем Набоковым.

«Обольститель. Набоков и счастье» (издательство Duomo, 2012 год) – это роман о человеческом характере, в котором Лила Азам Занганех прислушивается к голосу своего учителя, становясь его мечтательным другом, который внимательно всматривается во все мельчайшие детали придуманного им мира. От него же она, кстати, научилась и лгать: «Мне очень понравилось лгать  –говорит она-, в смысле придумывать истории. Ложь – это как диверсия. Мы все лжем. Например, Набоков говорил, что он немного гомосексуален по отношению к переводчикам, что хотел только мужчин и ненавидел переводчиц. Он тоже говорил неправду. Мы писатели всегда привираем».

Как и Набоков, Лила Азам Занганех проживает в чужой стране. Как и он, она находит счастье в наблюдении и создании художественных образов, что помогает по-иному воспринимать окружающую действительность и добиться освобождения с помощью эстетики: «В художественных произведениях –поясняет она- ставится вопрос о чем-то важном, что может подтолкнуть нас к жизни». Я прочитала его книгу от корки до корки за один присест. И нашла ее великолепной. Это своеобразный литературный портрет Набокова («По большому счету, настоящая биография писателя должна была бы ограничиться историей становления его литературного стиля»), в который добавлены эпизоды из жизни Лилы, ее воспоминания, переживания, ее радость от сопричастности к миру беллетристики.

Ты рисуешь портрет Набокова одновременно с восхищением и пренебрежением. Ты создала общее пространство, в котором писатель находит читателя, а читатель – писателя.

Для меня это было все равно, что станцевать танго с Набоковым. «Очарование» - это танец, порой с акробатическими элементами, в пространстве, созданном круговыми движениями в танце. Я даже ни на секунду никогда не допускала мысли о том, что смогу достичь уровня Набокова, но в течение лишь одного момента –и об этом говорится в книге- мы смотрели друг другу в глаза. И это является частью игры, этой непочтительности, которая включает в себя чувство радости. В этом пренебрежении заложена очень веселое и немного подрывное начало, создается пространство радости, которое, ко всему прочему, является смыслом и содержанием книги.

И когда танцуешь, ты говоришь ему: «Я люблю тебя, но мне нужно держать дистанцию и относиться к тебе критично. И тогда я буду обращаться с тобой как с предметом».

Совершенно верно. Именно так. Необходимо так поступить, это единственный способ чтобы не задохнуться. Думаю, что любить по-настоящему можно только на определенном расстоянии, особенно когда ты знаешь, что, возможно, твое второе безумное «я» продолжает пребывать в состоянии влюбленности в момент окончания танца, когда нужно отойти от партнера. В какой-то момент ты должна сказать ему и самой себе, что любовь это, конечно, хорошо, но… У нас во французском языке есть изречение qui aime bien châtie bien, то есть, кто любит, тот и причиняет страдание, и это отчасти так. Любовь – это также и страдание, и я думаю, что это делает ее более страстной, более интересной, действительно интеллектуальной.

Тебе, наверное, пришлось выдержать натиск большого числа поклонников Набокова.

Да, конечно, и это было весьма непросто. Кроме того, поклонники Набокова весьма ревнивы, поскольку отношения каждого из них с ним свои неповторимые отношения. Были такие, которые слали письма супружеской чете Набоковых еще при жизни писателя. Ответа они не получили и до сих пор весьма обижены. Другие просто мечтали о том, чтобы встретиться и побеседовать с Набоковым. Нас много набоковцев, которые говорили, мечтали о встрече, или, как я, брали интервью у Набокова.

В этом смысле контекст, действительно был опасным. Потому что написать нечто подобное, танцуя с автором… Некоторые говорили: «Послушай, угомонись, а! Это ведь мой автор».  Однако я должна сказать, что нахожусь как бы в состоянии оцепенения, потому что только один из его поклонников повел себя не совсем порядочно, но зато только один. Все остальные оказались весьма благородными. В том числе и биограф Набокова Брайан Бойд (Brian Boyd). И это наполнило меня светом радости.

Не знаю, почему, но произошло какое-то маленькое чудо. Ведь с выходом книги в свет было немало сложностей. Прежде всего, поскольку я по национальности иранка, издатели хотели получить прежде всего рассказ обо мне, эдакую правдивую историю. Сейчас в США все стремятся прочитать романы, основанные на реальных событиях, но зачем мне нужно было писать о себе, если все самое лучшее в моей жизни является плодом воображения?

Но мне выпало счастье совместно работать с замечательной женщиной, великолепным литературным агентом Никол Араги (Nicole Aragi), которая сказала мне: «Давай не будем делать из этого коммерческую книгу, ничего не случится». Вопрос не упирался в денежные доходы от продаж, а для меня всегда было очень важно сохранить целостность книги. И вот, наконец, по прошествии полутора лет мы нашли одного издателя в США, а другого в Англии, и для меня это было маленьким чудом, поскольку произошло оно после первого финансового кризиса, затронувшего и книгоиздательский рынок. И даже при этом я сумела сохранить целостность книги, найти издательство с девятью филиалами по всему миру, да еще и поспорить с целым рядом весьма ревнивых набоковских поклонников!

Счастье в понимании Набокова.

У Набокова есть прекрасное определение, которое я использую в своей книге. В переводе с английского оно звучит приблизительно так: «Это ясность ума в конце дня». И эта ясность ума похожа на открытое настежь окно, выходящее на освещенный в ночи небытия пейзаж (“It’s like a window wide open on a sunlit landscape in the night on non being”).

Это состояние ясности сознания, прозорливости. Очень волнующее состояние. Медитация и йога также представляют собой упражнения, с помощью которых люди пытаются достичь ясности сознания, но только я предпочитаю, чтобы эта прозорливость достигалась не путем пассивного созерцания, а проникала в глубины сознания посредством языка и слов. Итак, в конце концов, счастье – это ясность ума, которую мы приобретаем через эти слова. Это завораживающие, немного мистическое познание, которое достигается благодаря великой силе слов, проносящихся сквозь время, время почти застывшее, но при этом уходящее. И ты ощущаешь себя маленьким героем, сидящим за своим письменным столом. Неповторимое и очень сильное ощущение.

Литература – это волшебный ковер, позволяющий уйти в зазеркалье воображения. Подобно Льюису Кэрролу и Набоков, ты обращаешься к творчески мыслящим читателям.

Именно так. Сегодня утром я беседовала со 18-19-летними студентами Барселонского университета, пытаясь объяснить им важность чтения. Я пыталась донести до них мысли Набокова, который действительно был убежден в том, что чтение есть процесс субъективный, а не объективный. Когда, скажем, мы читаем одно и то же литературное произведение, то каждый из нас по-своему представляет себе его героев. И образов действующих лиц столько, сколько читателей данной книги. Читатель должен пройти сквозь зеркало художественного образа, воображения и приземлиться в мире «Алисы в стране чудес». А это уже мир, созданный одновременно писателем и читателем. Это нечто волшебное, неповторимое. Я обожаю рассказ Набокова «Венецианка», в котором у мальчика над кроватью висит картина, и в итоге он входит в рисунок и исчезает. Это именно то, чем для меня является чтение, и то, что значит быть творчески мыслящим читателем. Таким читателем, который однажды вечером переступает порог рисунка и уходит в него.

«Мы читаем, чтобы восстановить очарование мира», - пишешь ты в своей книге.

Мы читаем, научиться наблюдать окружающий мир, и благодаря этому мы вновь ощущаем его очарование. Чтение – это ключ к счастью. И этому повторному обретению очарования сопутствует постоянное ощущение влюбленности. И ничто, ничто не может его испортить, ничто не может помешать этому новому чувству влюбленности, которое всегда воспринимается как первая любовь, и тебе кажется, что этого больше не повториться, но тогда мы берем в руки новую книгу, и это чувство снова приходит к нам. Литература – это непреходящее чувство влюбленности. Неотступное желание новых ощущений, заложенное в нас с момента рождения.

То, как ты совмещаешь правду и вымысел, напоминает мне В. Себалда.

Да, действительно. По правде говоря, мне об этом уже говорили, но я никогда его не читала, а надо бы. Что бы ты мне посоветовала? (Я советую ей почитать «Эмигрантов»).

Память сохраняет время в пустых руках. Эта фраза принадлежит тебе или Набокову? Наступает такой момент, когда я уже не могу понять, кого читаю.

(Лила смеется) Мне, я специально так написала, чтобы слиться с литературной манерой Набокова. Поскольку наступает подобное наваждение, то бывает, что мое, а что его (шучу). Это часть того самого духа игры и пренебрежения.

Но эта фраза действительно моя. Она связана с тем, что Набоков называл капсулами прозрения. Чтобы придти к этому прозрению, которое является знанием, в нашем распоряжении есть лишь слова и память. Память и слова тесно связаны и взаимодействуют между собой. Без слов память была бы лишь набором зрительных образов, что само по себе уже прекрасно, но если присутствуют еще и слова, то происходит нечто особенное. Мы можем что-то запомнить, а когда читаем, то переживаем это вновь. В этом и состоит волшебная сила литературы.

Я согласна с тобой в том, что роман «Лолита» - свидетельство невозможности и осознания утраты. И мы можем вернуться в это царство Анабель Ли с помощью слов.

Именно. И в «Лолите» повествуется прежде всего о попытке вновь обрести этот утраченный момент. Лолита могла бы никогда и не существовать, главное заключается в том, что эта отчаянная попытка вернуться обратно, поиск встречи с Анабель Ли, которая так и не состоялась, поиск этого утраченного рая, почти утраченного и обретенного, или, возможно, и то и другое одновременно. Безумная попытка вернуть прошлое.

Сейчас ты работаешь над романом под названием «Фантазии Орландо». Можешь что-нибудь рассказать о ней?

Это совершенно другая книга, не имеющая ничего общего с Набоковым. Действие сюжета разворачивается в течение 14 столетий, с VIII по XXI век! Это рассказы, своего рода литературная и любовная генеалогия. Истории о любви.

Будет ли присутствовать тень Набокова в твоей следующей книге?

Надеюсь, что нет. Как мне кажется, что-то от Набокова всегда будет рядом со мной, но я стараюсь от этого избавиться, уйти от него. Настало время уйти, ты должна меня в этом понять. Нужно идти дальше, развиваться творчески. Это важный шаг, который должны сделать все писатели, найти в себе силы и сказать «прощай» тому, кто был нашим учителем, и начать работать в собственной манере. Иногда он пытается выйти и кричит из шкафа, но я стараюсь держать его взаперти. (Смеется).

Какое музыкальное сопровождение ты дала бы к книге о Набокове?

Мне очень приятно, что ты задала мне этот вопрос. Вообще-то, Набоков музыку терпеть не мог. Какое музыкальное сопровождение, говоришь… Вот, есть! Наверное, 2-ю симфонию Дмитрия Шостаковича. Она великолепна! Классическая музыка, но называется Джазовая симфония (Лила увлеченно ее напевает, и на этом интервью завершается).

Примечание интервьюера:

Писатели, погруженные в мир создаваемых ими художественных образов, привыкают к приукрашиванию действительности. Но прозорливая журналистка предупреждает внимательного читателя о том, что на самом деле Набоков и Лила танцевали не танго, а вальс (называемый джазом).