Виктор Резунков: Сегодня в гостях Петербургской студии - писатель Андрей Битов.
Андрей Георгиевич, 27 мая вам исполнилось 75. Радио «Свобода» и наши слушатели от всего сердца поздравляем вас с юбилеем! Желаем вам очень долгих лет жизни и творческих успехов от всего сердца!
Как-то в одном из интервью Радио «Свобода» вы, Андрей Георгиевич, сказали замечательные слова: «Как мне подсказывает мой опыт, всякая власть всегда свергает себя сама. Не люди это делают, а она сама себя поедает». Вот о том, какой вам видится Россия сегодняшняя, о том, в каком положении находится сегодня в России власть, готова ли она сама себя свергнуть, поесть поедом, нам бы, кроме всего прочего, хотелось с вами поговорить.
Андрей Георгиевич, что же вы имели в виду, когда говорили о том, что всякая власть всегда свергает себя сама, сама себя поедает?
Андрей Битов: То и имел в виду, по-видимому. Сейчас лучше сказать о том, о чем я думаю, поскольку мысль о России, о власти непрерывна. Следовательно, пока я жив, и не будучи совершенно политизированным человеком, тем не менее, вынужден думать об одном и том же. Сейчас я начал работать над проектом. Я называю это эссе, но оно носит характер проекта – «Роль захватчика в русской истории». Вчера я проснулся со странной мыслью, что наш народ, скорее всего, ребячлив, ну а власть наша инфантильна. Какие бы ужасы она ни показывала, она очень инфантильна. По сути дела, она тратит все свои силы на то, чтобы добраться доверху. А потом сидит и по-ребячески любуется собою, любуется собственной силой. И озабочена тем, чтобы ее не подсидели. Вот это и есть диагноз.
Смотрите, как довольны собой и друг другом эти ребята. Народ же это видит. И возмущаются тем, что народ, даже сведенный к одному лишь телеэкрану, как информативному полю, смотрит и видит. А он именно видит. Поэтому до тех пор, пока не поймут, что волны протеста не организованы ничем, кроме реального возмущения тем, что народу не нравится, что все, что в глаза, - божья роса, из этого не выкрутиться. Значит, если власть захвачена серьезно и надолго, то надо продумать именно эту сторону вопроса: как помириться с оппозицией? То есть до тех пор, пока не возникнет вторая сила, не будет первой. Тогда она сама себя съест. Вот это и произойдет. Власть слишком самодостаточной всегда была в России, никогда не допускала выбора из двух. И общество наше было никогда не готово, поскольку не жило в пространстве выбора. Возмущение заключается в том, что «дайте нам выбрать». А выбрать надо хотя бы из двух. Из двух выбирать крайне затруднительно, тем более, мы еще и не обучены. 50 на 50 – выбор практически невозможен. Это - «русская рулетка» не с одной заряженной пулей, а с половиной обоймы. Так что угрожать, по-моему, нечем. Кроме того, что грозят какие-то катастрофы глобального характера – кризисы, экология, и за этим тоже можно скрываться. Потому что выступать все время в роли спасителя от бедствий, «что бы вы без нас делали» и так далее – это, конечно, тоже пиар. Но организовывать и сплачивать сопротивление против себя власти невыгодно, она должна это понимать. Тем более что к власти всегда рвутся не самые лучшие люди, и нечего компрометировать друг друга, что «ты сам такой». Надо просто кому-то стать чуть более зрелым и чуть более свободным. В том числе, самое сложное – стать властителю более свободным и более зрелым. То есть быть достаточно сильным и уверенным в себе, чтобы допустить...
Конечно, выборы в Думу были порочными. И то, что я рекомендовал в «Новой газете», во фрагменте, который был пущен вперед статьи, первое дело - для того чтобы завоевать оппозицию, распустить парламент, назначить перевыборы, раз ты уже на коне, и выпустить Ходорковского. А поскольку цензура всюду, то даже «Новая газета» позволила себе вырезать у меня фразу, хотя, в принципе, напечатала полный текст. Ходорковский для них – «священная корова», а для меня он - никто, просто феномен, на который заточено общественное мнение. Я написал, обращаясь прямо к Владимиру Владимировичу: «Ну что вам эти Чуров с Ходорковским?! Вы думаете, что, если вы что-то уступите, то вы проиграли? Это абсолютная детскость». Вот я и говорю – инфантилизм власти. Надо стать зрелым мужиком, тем более что он во все виды спорта накачался, наигрался, и вполне доказывает по трудолюбию хотя бы и по целеустремленности, по некоторой опытности и толковости, что он мог бы это сделать, мог бы себе это позволить. Надо себе позволить.
Я не понимаю одного – насколько вся эта структура схвачена, поскольку я не политизирован. Чем себя окружишь, тем и будешь. Опять же вопрос команды. Если команда – только разгонять одного какого-нибудь слабенького министра в силу какой-то глобальной неудачи – это мало, это не то. Если ты правитель, то будь им. Будь смел, зрел и мужественен. А то получается ребячество: победили в песочнице – и рады. А песочницу-то сами нарыли.
- Андрей Георгиевич, вы говорите об инфантильности власти. Мы сейчас не касаемся политических вопросов, мы говорим о природе власти, не касаясь текущего политического момента. Я приведу ваши слова: «Что бы ни говорили о вождях, но если при них не пролилась кровь и не было гражданской войны, то они справились с задачей». Где граница инфантилизма? И где границы лени российского народа? А о лени российского народа вы сказали: «Лень – это мать качества. Ленивые русские - такие же перфекционисты, как и немцы».
- Повторяться неохота. Суть в незанятости, а не в лени. Человек должен быть занят своим делом. А вот как его найти – это проблема судьбы каждого, между прочим, а не только того, что дает власть. Кстати, обвинения власти в том, что что-то случилось с образованием, с наукой, имеют под собой основания. Мужику всегда было некуда деться, кроме как в чемпионы или в армию, или, в крайнем случае, за руль сесть – за ним хоть пить нельзя. А сейчас мужик еще подался в охрану. Ну, что это такое, когда взрослое, трудоспособное население охраняет и водит?! Это вовсе не занятость населения. Это касается мужиков, которые должны, между прочим, работать. Может быть, я виноват перед своими семьями, что я мало занимался непосредственно ими, но я был занят их обеспечением. Вот это я всегда и до сих пор считаю единственным занятием.
А что касается женщин, то их мало. Они должны, между прочим, кроме нашей замечательной мэрши питерской...
- Уже бывшей.
- ...да, они должны быть, потому что они - главнее, по сути дела. И по-моему, мужики их боятся. Их надо выпускать вперед. У них нет бессмысленного страха удерживать за собой силу, право. Тогда, может быть, и закон может работать, когда он не принадлежит только власти. Вот женщина нужна. Так что власть у нас даже не только не мужественна, но и не женственна, и это плохо. Между прочим, в мировом пространстве женщина время от времени мелькает, и леди достаточно «железные» все-таки, и может быть, более жестокие. Кстати, от инфантилизма жестокость власти, от робости, от страха. А детская жестокость, как известно, очень велика. Но женская жестокость – это тоже серьезная вещь. И с этим власти необходимо...
Я пересматриваю внутренним взором, работая над проектом «Роль захватчика в русской истории»... имея в виду положительную часть этой роли, потому что каждый раз Россия немножко начинала соображать на какое-то время после поражения или победы. Правда, после победы ее укорачивали, а после поражения слишком быстро пересматривали исторические результаты. Но не в этом дело. Так вот, лучшая власть была все-таки при Екатерине, думаю. У меня был друг – Камил Икрамов, он отсидел с 14 до 29 лет за папу, который был первым секретарем Узбекистана. Ну, обычный альянс. Он - потомок древнего, чуть ли не от Улугбека или откуда-то идущего рода, узбек. Вот Камил Икрамов сел за папу. И эту отсидку я никогда не забуду – с 14 до 29, главный возраст. С тех пор он был благодарен жизни. И почему-то он меня возлюбил, иногда поил, иногда кормил, иногда возил на такси - пока я учился на Высших сценарных курсах. И он выдвинул теорию фаворитизма: «Дело в том, что Екатерина Великая использовала фаворитов. А фаворитов-то она опробовала сама, причем самым серьезным способом. И если ей это подходило, то почему-то подходило и государству». Не знаю, как из этой шутки выкрутиться. В общем, женская власть не повредила России. При Екатерине было все умножено, включая имперские пространства, благодаря фаворитам же, и Потемкину-Таврическому, и так далее. А она была, между прочим, немкой, европейкой. Между прочим, была в ужасе от России, а потом в страстной любви к этой стране. Именно любви по-женски. Она была матушкой. А царь у нас иногда именовался батюшкой. Как переиначил однажды русскую поговорку Юз Алешковский: рок – батюшка, судьба – матушка. Меньше рокового надо. От батюшек у нас шла... несколько раз выступали силой, но очень уж мучили народ. И Петр, и Грозный. Ильича я не знаю даже, куда отнести. Потому что цель все время - захват и удержание, захват и удержание... А когда власть поглощена этими двумя функциями, она - не власть. Наследственная власть, которая была при монархии, - один послабее умом, другой послабее характером, тем не менее, несла в себе какие-то черты, с детства объявленные обязанности и ответственности. Поэтому можно было называть... Но и эта вера оказалась подорванной в результате.
Меня занял такой вопрос: от чего мы освободились 12 июня? А ведь наша Дума, наша «ума палата» (это мое выражение стали уже употреблять) постановила 12 июня праздновать. Но я не понимаю, от чего мы освободились 12 июня. Я перебираю все возможности – и не нахожу. Сейчас только что прошла информация о том, что Рюрику будут ставить в Старой Ладоге памятник. И будет написано: «Основоположнику русской государственности». Я давно учился в школе, но помню, что «придите володеть и княжить» - это была просьба справиться.
- Приглашение.
- Да. Значит, надо чего-то соображать. Захватил власть – распорядись ею в пользу времени, а не себя. Вот это - удивительная формула, ясная. Недавно меня посетило такое ощущение странное, глядя на довольно омерзительный, стриптизный пиар наших увядающих звезд по телевизору, где они обсуждают все, что только могут, лишь бы их не забыли, что, может быть, человек больше смерти боится забвения. И если он может сделать что-то, за что его запомнят... хотя до сих пор всех вурдалаков по количеству упоминаний в любых трудах будет больше, чем упоминаний творческих личностей и художников. Так что полезно залезть во власть – будешь упомянут. Я даже собственные индексы смотрел, без меня составленные, и вдруг увидел, что Сталина у меня почти столько же, сколько и Солженицына, хотя я им не занимаюсь. Так что обозначение эпохи. Но человек должен бояться забвения. Я думаю, что это существенно. Поэтому человек что-то приличное делает. Я не говорю сейчас про русского человека, про любого. Поэтому он делает некоторые добрые дела – чтобы его не забыли. Помните, с какой радостью народ откликнулся, когда наши умельцы... Что это было – лень или халатность, или разгильдяйство? Но когда наши траурные могильщики не смогли опустить ровно гроб Брежнева около Кремля, где он грохнулся, народ сразу сказал – забвение. Ничего такого не произошло. А сейчас даже многие поминают Брежнева с некоторой нежностью: добрый был человек, зла не хотел. Так что бойтесь забвения, господа правители. В индексы вы уже попали.
- Андрей Георгиевич, как вы думаете, у Владимира Путина есть комплекс боязни забвения?
- Я надеюсь. Раз это так, то я надеюсь, что именно это у него есть. Он хочет остаться в истории – вот эта надежда есть. Но тогда он должен стать более смелым правителем, то есть разрешить себе то, чего он боится, перестать этого бояться.
- Андрей Георгиевич, вы неоднократно говорили и писали, что именно цензура закладывает основы смены режимов в России. Как-то вы привели фразу одного человека: «Нельзя вступить в одну реку дважды, но в одно дерьмо можно». Вам не кажется, что сегодня мы вступаем по второму разу в одно и то же дерьмо под названием «совдеп»? Посмотрите, какое наступление в последнее время происходит со стороны власти – закон о митингах, теперь можно митинговать только под угрозой получить огромный штраф, будет введен закон об иностранном агенте, некоммерческой организации, а апеллирует этот законопроект к коллективному бессознательному. Обсуждается сейчас законопроект о цензуре в интернете, собираются создать цензуру примерно как в Китае. Закон о клевете, в Уголовном кодексе будет теперь уголовная ответственность за клевету. А народ молчит, все более-менее нормально воспринимается. За исключением определенной группы интеллигенции, которая выступает против. Вам не кажется, что это создает основу смены режимов, или нет?
- Я уже говорил, что надо перестать быть трусливыми – тогда власть окрепнет. То есть как раз они действуют против себя. Сейчас абсолютная работа против власти. И я считаю, что я и доказывал, сама власть роет себе яму. Зачем? Превентивными мерами сдержать гражданскую войну невозможно. Поэтому, будьте любезны, откройте пошире объятия оппозиции и допустите существование второй партии. Без этого ничто никогда не произойдет. Ни какую-нибудь фиктивную партию, которую можно выдумать с помощью...
- Разрешения Минюста.
- Да. Потому что наличие сателлитных партиек, которые сейчас даже имеют свое место в Думе, ничего не решает. Должны быть все равно две борющиеся партии. Как сказал Черчилль: демократия – это плохо, но лучше не придумано. Но там, где она держится, эта двухпартийная система, и ничего другого не выдумаете. И Конституция Штатов, которая была написана в XVIII веке, слава Богу, умным человеком, очень просвещенным, и Англия, которая раньше всех отрубила голову королю, поэтому о чем-то задумалась. Это серьезные дела - чтобы было противостояние, чтобы была конкуренция. Власть без конкуренции – это не власть. Не развиваются некоторые мозговые клетки, что ли, человек перестает думать. Ведь надо же думать в нескольких пространствах сразу. Не соображать быстро, где упало, где пропало – это легко, где меньше, где больше, а вот соображать вперед и назад, влево и вправо. И хотя бы четыре измерения должна иметь власть. И для этого достаточно усесться в центре, и в центре уже сидите.
- А можно ли допустить такую возможность, что власть когда-нибудь в России будет обладать способностью смотреть вперед? Я полностью с вами согласен в отношении вашего высказывания, что мы живем одновременно во всех эпохах – в Средневековье, до отмены крепостного права, в сталинской эпохе... До какой степени этот временной хаос может продолжаться?
- Так и должно быть. Но это должна быть цивилизованная наследственность. Цивилизация – это когда времена исторически укладываются в своей последовательности в общей культуре государства. Вы уже не требуете, чтобы у вас был Бах или Рембрандт, потому что они уже были. Зато у вас другой дизайн. Вы не требуете, чтобы у вас был Шекспир, потому что у вас уже иначе построена устная речь. И человек, никогда не читавший, тем не менее, поймет шутку, которая произошла из тех времен и дошла до этих. Вот эта прерванность, чудовищная прерывность русской власти, потому что каждая власть начинает заново, - это бред. И от чего освобождение? Я и говорю, что это – бред. Нельзя столько раз прерывать непрерывность. Должны наследовать друг друга системы поколений. И пусть это прозвучит как-нибудь, но дело в том, что Великую Отечественную войну, которая для меня свята, поскольку память моя начинается с первого дня ее, и блокада, так вот, ее выиграл не русский народ, а советский. И не надо думать, что «совок» выиграл. Потому что путем жуткого геноцида того, что было, в основном русского народа, осталось три поколения, выросших так, как будто бы ничего не было. И с помощью тирании Сталина, кстати, в огромной степени, он был императором, создался этот менталитет. И этот менталитет выиграл, правда, путем чудовищных злоупотреблений, мясорубки, об этих злоупотреблениях рассказано, показано. Но все равно это победа народа, а не государства и не строя.
Так вот, был советский народ. Сейчас ни русского, ни советского нет. Есть бедные республики, которые не нужны ни себе, ни бывшей империи, затерянные в межеумочных пространствах. И теряются в том, на каком языке они говорят. Советский Союз разрушать было нельзя. Тогда бы не было и советской власти, которая возрождается. Сейчас советская власть возрождается на месте падшей империи. У меня всю жизнь было убеждение, что советская власть возникла потому, что создание империи выдвинуло другой режим для того, чтобы любыми путями сохранить странно накопленную землю. Между прочим, для мира накопленную огромную, невероятную, немыслимую землю. Это могла быть великая экологическая держава на весь мир. Все это пущено было коту под хвост. Но это было второй раз пущено коту под хвост. Это невозможно вынести. И на месте этих обломков Россия все равно осталась огромной. И возрождается, трепыхается советская власть, конечно. Нельзя подражать тому, чего ты не умеешь. И за счет этих перерывов и смен режимов возникает вечная подготовка к проигранным войнам. Вот эта подготовка к проигранным войнам губительна. Готовиться к будущей войне не надо, а готовиться к проигранной войне – тем более. Что есть, то есть, на этом и стоим. Хоть раз надо проявить мужество и стать правителем не с помощью подавления, а с помощью власти. Власть не может быть трусливой, потому что она есть отголосок силы, и больше ничего. А сила твоя обеспечена должна быть обществом. Значит, все-таки мы никуда не придем, пока не дадим образоваться обществу, и пока общество нас не поддержит. В данном случае я говорю от лица власти.
- Андрей Георгиевич, в литературе вы зафиксировали уже достаточно четко образование неких циклов, допустим, создание плеяды писателей Серебряного века, они все родились в 90-х годах позапрошлого века. А можно ли говорить о рождениях и разрушениях обществ в России? Подвергается ли это каким-то циклическим процессам или нет?
- Дело в том, что от народа до общества серьезный шаг, чтобы народ и общество были чем-то одним. До Октябрьского переворота все-таки у нас было классовое общество, и в каждом классе существовали уже традиции, была наработана преемственность, поколенческая наследственность. Следовательно, работали такие аппараты, как совесть, стыд, обязанности, во всех. Они работали и по регионам. Но это все довольно медленно развивалось, потому что страна была слишком велика. Именно для того, чтобы разрушить это и сделать одну кашу, произошла... из каши-то и сварился советский народ, и сварился Советский Союз путем жуткой кровищи, злоупотреблений. Вся история замешена только на крови, подлости и мясе, и ничего тут не поделаешь, и конечно, на чудовищной корысти власть имущих. Тем не менее, это было. И какой же надо было неквалифицированностью обладать правящей структуре, не обладать никакой дипломатичностью и толковостью, чтобы это проиграть. Западу невыгодно было падение Советского Союза. А что, нам это выгодно?.. Невыгодно было никому. А вот падение советской власти – пожалуйста. Сейчас она трепыхается, как обрубленный хвостик от действительно довольно могучего и оплаченного геноцидом, кровью, десятками миллионов жизней исторического периода. Все это без раскаяния, без покаяния, все это пущено впустую. И только следующий выходит и говорит: «Я чист». Да мы и не будем сейчас копаться, насколько чист любой из правителей, который доходит до верха, не надо. Одним поправлением кладбищенских крестов кладбище не поправишь. Должен стать смелым тот человек, который у власти, а не функцией своих... Не то общество, что Дума и что Совет министров – это не общество.
- А как вы считаете, есть предпосылки создания общества в России?
- Раз люди выходят на улицу, значит, есть. Я так думаю. Следовательно, надо поддержать улицу. Если ты настоящий правитель, если ты чувствуешь себя достаточно сильным, чтобы не зависеть от собственной камарильи, тогда и надо.
- Но это решительный шаг, конечно, можно себе представить.
Андрей Георгиевич, вы называете Россию «преждевременной страной». Что вы имеете в виду?
- Я болел раком и писал завещание. Надо целиком цитировать или зачитывать этот текст, он маленький и очень красивый. Боюсь, что в красоте там тонет мысль, а вырывать... Там о том, что она должна саму себя настичь как бы, что она все время пытается нагнать саму себя в проекте, который не осуществлен. Но я сейчас говорю не то, что я написал, я приблизительно помню. А тот текст о преждевременности хорош!
Это грозная вещь – быть преждевременным. Это даже в отношении человеческих судеб грозно, когда люди вырываются каким-то образом вперед из-за того, что они мыслят, думают, творят. Судьбы у них не очень симпатичные. Потом их объявляют пророками, что им абсолютно не нужно, они не тем занимались. Я думаю, единственное, что Россия оставила за собой, - это будущее. Поэтому надо служить этому будущему, а не барахтаться в волнах времени под давлением внешних, промежуточных обстоятельств. А наводнения, землетрясения, кризисы экономические – это промежуточные обстоятельства. И для этого надо быть, прежде всего, а не казаться, и отвечать за свои слова.
Не буду я писать больше, и все, потому что я не хочу написать хуже, чем я уже написал, а я уже стар, скажем. Это правильное решение. Не буду я выпрашивать у кого-то признания, если я его не получил. Не надо.
- Андрей Георгиевич, но вы же не знаете, что у вас напишется. Может быть, у вас напишется в миллион раз лучше, чем вы написали.
- Нет, что-нибудь другое, хотя бы другое, хотя бы то, чего я не писал. Последний текст совсем мне чужд и неприятен. Потому что в жанре «не могу молчать» я никогда не хотел выступать, я не становился никогда в такие позы. Однако я вдруг решил, что надо... понадеялся, увидел искренность в людях, которые выходят, а не купленность вовсе. Не эту чекистскую подозрительность, которую сейчас проявляют, а я понял, что они сами увидели, что этого больше терпеть нельзя, что это оскорбление – такие выборы. Они были оскорблены. Хватит оскорблять людей! Тогда получится уже общество.
- И о точке отсчета этого оскорбления. Вы говорили о раздвоении единовластия. Еще в 2008 году вы обратили внимание на это историческое явление, которое требует осмысления. Раздвоение единовластия произошло в какой-то степени в сентябре прошлого года на съезде «Единой России», когда члены тандема поменялись местами.
- Это рокировки, а не раздвоение.
- А что вы имели в виду под понятием «раздвоение единовластия»?
- Скорее, шутка. У нас двуглавый орел был, а над ним корона была одна – вот в чем дело. Забыли герб. Это «орел табака», а короны нет. А корону все равно держит Владимир Владимирович, и всем это ясно. Вот эти танцы неприличные перед публикой надо заканчивать. Это неприлично.
- Сейчас обсуждается еще и другой символ – двуглавый орел, сидящий на красной звезде. И люди пытаются понять, что происходит.
- Сейчас уже вместо короны можно звезду поставить кремлевскую. Кстати, что было на Спасской башне до рубиновой звезды? Я не помню.
- Орлы были.
- Ну что в заднем кармане копаться, когда уже все вытащили.
Короче говоря, желаю нашему дорогому президенту смелости, мужества не показного, а реального. Я надеюсь, что оно у него есть и найдется. Иначе будет опять черт знает что.
- Андрей Георгиевич, мне хотелось бы вам задать вопрос в отношении девушек из «Pussy Riot», которые арестованы, которым продлен теперь срок содержания под стражей. Вы можете высказать свое мнение относительно происходящего?
- Чушь это все большая! Девочек жалко, ничего они скверного не сделали. А вот то, что наша церковь так слиплась с государством и стала заниматься комиссарством и делает себе пиар на скандалах, - это отвращает верующего от веры, а не укрепляет ее. Нечего делать из веры, которая есть самое индивидуальное, самое личное, самое твое чувство, какой-то коллективный знак. Нельзя возбуждать в церкви ненависть. А пропаганда такого толка... Похлопали бы по попке и отпустили бы девочек. Что за чушь! Это неприлично. И Храм Спасителя неприличен. Это же хуже Кремля. Кремль хотя бы имеет историю, а это LEGO... кстати, Лужков его поставил. Думал, что памятник воздвиг себе нерукотворный. А лучше бы – бассейн, чтобы люди в нем плавали, и историю места рядом. Потому что была снесена святая церковь на том месте, чтобы построить, кстати, не очень удачный памятник Тона. Это не было блестящее сооружение. А какой бы был музей, памятник места с проектами Дворца Советов, со всей этой чушью, а рядом бы плавали люди. Оставили бы так, как есть. Я начинаю сердиться. Это, по-видимому, лишний вопрос.
- Извините. Накануне вашего юбилея в Москве вручали новую Пушкинскую премию. Вдохновляют работы молодых людей?
- Их трудно найти, как ни странно. Она же делится на две части. Одна – за заслуги. И мы выискиваем, пока еще находили и находим людей, не получивших должной оценки людей, как правило, интеллигентных, не занимавшихся пиаром и всем прочим. И пока очень достойные были все люди, и неожиданные повороты. Литературовед, переводчик... То, что действительно является культурой. А молодая премия возникла позже. И раза три получалось. А сейчас почему-то трудно найти. Пишут хорошо в провинции, но надо перерыть очень много литературных источников, потому что все запружено... Известно все то, что делается в Москве, отчасти в Ленинграде. А пробиться через толщу и открыть... Принято говорить, что талант всегда пробьется - это неверно, пробьется как раз не талант, а таланту надо помогать. Я думаю, что в этом и есть смысл этой молодой премии, в этом же и трудность.
