Мне было столько же лет, сколько Сури Круз сейчас, когда со мной провели первый в моей жизни сеанс. Мики, учитель первого класса нетрадиционной школы, в которую я ходила, объявил в тот день, что он получил новую работу и скоро уезжает в Калифорнию. Все, что я запомнила о Мики, - это его сердечность, мягкий взгляд, морщинки вокруг глаз и черную густую бороду. В тот день, когда он объявил о своем отъезде, я была подавлена настолько, насколько может быть подавлен шестилетний ребенок: человек, которого я любила, бросает меня! Мир оказался жестоким. Я пришла домой в слезах, и, хотя я не могу с уверенностью сказать, кто это предложил первым, я знала, что в тот момент сеанс был мне жизненно необходим.
Поскольку тогда моему младшему брату еще не было года, моя мама не посещала миссию регулярно, и если она и проводила сеансы одитинга, это происходило дома. Я помню, что она поставила Е-метр на стол монитором к себе в залитой светом кухне. Я села напротив и взяла в руки металлические цилиндры – их диаметр был меньше диаметра банок из-под содовой, но они все равно были слишком большими для детских ладоней. Я волновалась и немного нервничала, но мое огорчение по поводу отъезда Мики отошло на второй план по сравнению с чувством причастности к взрослому миру церкви и уверенностью, что я способна преодолеть в себе эти болезненные переживания потери.
Е-метр – сокращенное от электропсихометр – работает по тому же принципу, что и детектор лжи, измеряя электрические колебания, поступающие с поверхности кожи, которые, как полагают саентологи, отображают внутреннее состояние и подсознательные переживания человека. Поскольку в дианетике («науке», на которой основана практика саентологов) моя мать была одитором высокого уровня, ее задача заключалась в том, чтобы направлять клиентов в различных ситуациях, которые они переживали, используя Е-метр в качестве инструмента, помогающего определить источники душевных переживаний, о которых сами клиенты не подозревают. Согласно учению дианетики, определение этих источников – умозрительных образов, называемых инграммами – освобождает их от «заряда», который выражается как физиологически - его передают движения иглы на экране Е-метра - так и психологически, поскольку он привязывает человека к болезни, психическим страданиям и бессознательным импульсам.
Читайте также: Российский суд признал книги саентологов экстремискими
Когда я была маленькой, Е-метр приводил меня в восторг – разве могло быть иначе? Эта машина обещала показать, что происходит внутри черного ящика вашего мозга, и давала вам возможность все изменить. Иногда я втайне от матери включала эту машину и играла с ней, но мама говорила мне, что сама я не смогу проводить сеансы одитинга на себе, пока не вырасту и не пройду специального обучения. То, что моя мама могла при помощи Е-метра читать мои чувства, казалось мне волшебством, хотя, откровенно говоря, все эмоции были написаны на моем заплаканном лице. Она определила источник моей печали (я боялась, что никогда больше не увижу Мики и что он меня забудет), помогла мне сформулировать решение (я могла написать Мики, и, возможно, когда-нибудь мы сможем навестить его в Калифорнии) и привела меня в восторг, закончив сеанс словами «твоя игла успокоилась». Я чувствовала себя счастливой и уверенной в себе.
Я знала, что «спокойная игла» означала, что все проблемы решены. Я знала это, потому что моя мать была одитором, она умела делать людей счастливыми, помогала им найти и, в конце концов, одержать победу над их проблемами. Я помню, как однажды один из клиентов пришел к нам домой с букетом цветов для моей матери, и на его лице была написана глубочайшая благодарность. Он сказал, что она и сеансы одитинга, которые она с ним проводила, помогли ему изменить жизнь. Я не часто встречалась с клиентами моей мамы. Она обычно подолгу работала в миссии сайентологии, которая подчинялась оргам (организациям), непосредственно управляемым церковью.
Большую часть сеансов одитинга моя мать проводила в миссии – мне это место запомнилось своей деревянной отделкой в стиле конца 70-х-начала 80-х годов. Я часто там бывала, в основном потому, что она не могла позволить себе нанимать для меня няню – в подвале я играла с глиняными фигурками, которые использовались во время занятий, и испытывала свои скверные шутки на уставшем персонале. Атмосфера там была настолько непринужденной, что мне иногда разрешали принимать участие в дианетических тренингах, называемых курсом общения, который представлял собой набор техник, помогающих людям чувствовать себя более комфортно в различных социальных ситуациях. В рамках этого курса часть тренингов включали в себя упражнение под названием «наживка для быка»: студент должен был оставаться спокойным и сосредоточенным в то время, как другой студент должен был сделать все возможное, чтобы заставить его рассмеяться или выйти из себя. Мое лицо с вытянутым ртом, поросячьим носом и глазами навыкате сбивало спесь с многих людей, которые демонстрировали значительные успехи в этом упражнении.
Также по теме: Росийские секты - От Распутина до «Сибирского Ииисуса»
Мне нравилось то, что мне разрешали проникать во взрослый мир церкви не только потому, что я была ребенком, который обожал компанию взрослых, но и потому, что меня, как и многих взрослых, охватывало чувство причастности к чему-то большому и важному. Я помню момент, когда вышел новый промо-фильм, и городская сайентологическая организация устроила его показ в местном кинотеатре. В первой же сцене мы увидели Землю, вращающуюся вокруг своей оси, и огромную тень, расползающуюся по ней, в то время как диктор рассказывал о быстром распространении сайентологии, которое уже невозможно остановить. Мы могли делать людей лучше, сильнее, освобождать их от негативных эмоций, и я видела доказательства этому и даже переживала это сама. Я чувствовала себя особенной и очень этим гордилась.
Но в церкви детям не всегда было хорошо. В течение некоторого времени я посещала саентологический детский сад, где детей часто наказывали, надолго отправляя их в угол, чтобы там они поразмышляли над своим плохим поведением. После того, как я несколько раз вернулась из детского сада в слезах, моя рассерженная мать забрала меня оттуда и нашла способ устроить меня в первый класс школы к Мики. Хотя моя мама была отличным одитором, она не всегда оказывалась лучшим саентологом: она верила и практиковала принципы церкви, но при этом была слишком упрямо независимой, чтобы верить всему безоговорочно. Когда мама применяла техники саентологии по отношению ко мне, она делала это очень деликатно, считая, что независимо от того, была ли я реинкарнированным тэтаном (приблизительно то же самое, что душа или дух) или нет, я все же оставалась ребенком. Меня воспитывали по принципам дианетики, но не по тем, о которых вы, возможно, слышали, потому что те части саентологии, которые посвящены личным отношениям и обучению детей, слишком прагматичны и скучны по сравнению с космическими пришельцами, привлекающими всеобщее внимание. Когда я совершала плохой поступок – брала без спроса печенье, не выполняла работу по дому или издевалась над младшим братом – то, во-первых, я должна была честно в этом признаться в разговоре наедине с мамой, чтобы мое плохое поведение оставалось между нами, рассказать, что я сделала не так и кому я навредила, и, наконец, предложить приемлемую «компенсацию», чтобы исправить ситуацию.
Читайте также: Сиономасонский саентологический заговор лишил Германию золотых медалей ЧЕ
Я появилась на свет в самом конце отношений моих родителей, и, поскольку я встречалась с отцом только во время летних поездок на Средний Запад, он долгие годы не знал, как со мной общаться, не говоря уже о том, как меня воспитывать (хотя игры в минигольф, мороженое и билеты в парк развлечений, которые он мне покупал, не были таким уж плохим решением). Саентология обеспечивала его дорожной картой в общении с людьми, и, хотя она не всегда была верной, думаю, ему было очень важно иметь некое руководство. Поскольку, казалось, я постоянно обдирала коленки и ударялась головой (слишком много минигольфа и мороженного), отец часто проводил со мной сеансы исцеления, применяя «ассист-прикосновение», технику, которую использовали саентологи-волонтеры (они применяли ее в различных чрезвычайных ситуациях, начиная с терактов 11 сентября и заканчивая землетрясением на Гаити). Ассист – это простая процедура, которая заключается в том, чтобы отвлечь внимание от источника боли или страдания и выразить свое сочувствие. Ровным и мягким голосом отец задавал мне вопросы, которые должны были заставить меня сосредоточиться на моем теле. Что болит? Колено. Можешь прикоснуться к колену? Да (касается колена). У тебя болит ухо? Нет. Где у тебя ухо? (Указывает на ухо.) Можешь дотронуться до уха? И это продолжалось до тех пор, пока я не просила его закончить сеанс. Когда мне было семь-восемь лет, этот процесс казался мне довольно нелепым, и порой в нем не было необходимости, но, должна признать, это помогало.
Мои родители встретились в церкви в начале 1970-х годов и поженились, будучи еще очень молодыми. На их свадебных фотографиях у мамы, которой тогда было 19, были светлые выпрямленные волосы, густо подведенные глаза, бледные губы и белое бархатное платье с расклешенными рукавами, украшенными кружевом, а отец, который был всего на пару лет ее старше, тогда носил бачки и был одет в черную гофрированную рубашку и белый смокинг. Как и те люди, которые декорировали наш дом, где я выросла, в оранжевых и ярко желтых цветах и поставили на кухне холодильник цвета авокадо, молодожены на этой фотографии, казалось, были уверены, что их мода никогда не утратит актуальности. Разумеется, в то время саентология мало чем отличалась от других модных групп, движений и субкультур, возникших вслед за волнениями и нестабильностью 1960-х годов. Подобно йоге, движению Up With People и строительству своего собственного геодезического купола, саентология обещала открыть перед людьми новый путь к совершенствованию личности и созданию лучшего мира. В миссии всегда можно было найти копии популярного буклета под названием «Дорога к счастью» (The Way to Happiness), и я была уверена, что это будет первый курс, который мне предстоит освоить, когда я стану достаточно взрослой: на обложке была изображена радуга, перекинувшаяся через заросшую травой тропинку. Моему маленькому пони там бы понравилось.
Также по теме: Свобода религии в Европе
Я не помню, чтобы я чувствовала, что я отличаюсь от других детей, но во мне не было ничего откровенно саентологического – ничего, чего я не могла делать или делала из-за религиозных убеждений моих родителей. Как и большинство детей, я хорошо умела приспосабливаться к странностям моих сверстников и не слишком стеснялась демонстрировать свое любопытство или осуждение: друзья наших соседей были мормонами, я никак не могла понять, почему им нельзя пить газировку – никогда в жизни нельзя. Какое отношение имеет газировка к религии? Возможно, я относилась к саентологии точно так же, как другие люди относятся к своим религиозным практикам, но я никогда не считала ее религией: если бы я могла тогда сформулировать свое понимание ее, то я назвала бы ее научной философией. Именно поэтому я была поражена и взволнована, когда я впервые увидела по телевизору «Самолет», где саентология упоминалась в откровенно нелицеприятном контексте.
Если бы я росла в церкви на 20 или даже на 10 лет позже, уверена, я бы привыкла к таким вещам, к разного рода оскорблениям в адрес церкви и ее членам, я бы с большей осторожностью относилась к посторонним, защищала бы себя и своих близких от неловких моментов или критики, скрывая нашу связь с церковью. Но тогда знаменитости и пресса мало интересовались саентологией, отчасти - из-за ее агрессивного отношения к противникам. Отсутствие интернета приводило к тому, что до меня почти не доносилась критика в адрес саентологии. Это также привело к тому, что, когда моя мать начала разочаровываться в церкви, ей некуда было обратиться, чтобы подтвердить свои подозрения об этой организации или найти выход из нее. Но я не сомневаюсь в том, что дети, которые сегодня растут в церкви, чувствуют себя частью чего-то важного и что некое волшебство окружает имя Рона Хаббарда. Уверена, они, как и я когда-то, с любопытством заглядывают в «офис Рона» - комнату, которая есть в каждой организации, где находятся модели его кораблей, копии его книг и даже стеклянная пепельница на массивном деревянном столе.
Я помню, как странно выглядело помещение организации при свете свечей в ночь, когда умер Рон Хаббард, какое волнение я чувствовала, стоя рядом с мамой и отчимом в этой неловкой тишине, когда мне доверили держать свечу. Я чувствовала, что мне очень повезло, что я жила в то же время, когда жил он, хотя я никогда не видела его вживую, и я представляла, как я буду рассказывать следующим поколениям об этой ночи. Вместо этого, рассказ об этой ночи превратился в анекдот для вечеринок, в способ увести разговор в сторону от сложных и длительных отношений моей семьи с церковью.
