В новую книгу Людмилы Улицкой «Священный мусор» вошли статьи, эссе, фрагменты интервью разных лет, знаменитая переписка с Ходорковским и отдельный очерк, посвященный борьбе писательницы с раком. В интервью RFI Улицкая рассказала, почему называет эту книгу «последним разговором», состоянии русской медицины, а также взлетах и падениях российского протеста.
RFI: Представляя на книжной ярмарке Non/fiction вашу книгу «Священный мусор», вы назвали ее «последним разговором». Почему такое грустное определение?
Людмила Улицкая: Знаете, это такой совершенно особый жанр - книга, которая по идее должна быть последней. Я вполне могу допустить, что это, действительно, последняя книга, хотя, если я что-нибудь еще напишу, то, наверное, ту, следующую, книжку назову предпоследней. Потому что в каком-то смысле это подведение жизненных итогов, потому что у каждого человека в жизни наступает момент, когда хочется освободиться от разного рода баласта, который нарос на днище. Это такой просмотр происходящего в жизни, с детства до старости, с намерением выбросить все лишнее. Но оказалось, что лишнего нет. Что то, от чего ты хочешь освободиться, все равно, имеет какую-то ценность. Вот такой своеобразный получился рассказ.
- Сложно ли автору художественных текстов писать о себе? Жанр «Улицкая об Улицкой» дался вам тяжело или у вас возникла естественная необходимость сделать это именно сейчас?
- Эта книжка, на самом деле, в большей степени состоит из старых текстов, которые были написаны лет двадцать тому назад. Что-то из этих текстов было опубликовано, что-то нет, а небольшую часть я написала специально для этого сборника. Я думаю, что эта книжка скорее не обо мне лично, а о времени, в котором я жила и о том, что цепляло в разные периоды жизни: в детстве, в юности, ну и в старости тоже.
Читайте также: Людмила Улицкая - почему я не боюсь Владимира Путина
- На книжной ярмарке Non/fiction вы участвовали в круглом столе вместе с Ириной Ясиной, которая написала книгу «История болезни» о своей жизни с рассеянным склерозом, и Светланой Сорокиной, которая написала книгу о своем опыте усыновления. Должен ли публичный человек изливать душу?
- Конечно, не должен. Он должен это делать только для себя в тот момент, когда у него возникает эта потребность. Что касается такого рода исповедальных книг, они очень часто бывают полезны для людей, которые находятся в сложном положении, ведь речь об экстремальной жизненной ситуации.
Ира - человек, который последние 5-6 лет живет в инвалидном кресле. И живет очень активно, полноценно, преодолевая очень тяжелую болезнь, поэтому я думаю, что в ее случае, эта книга очень важна для окружающих людей, которые переживают в той или иной степени - я не хочу сказать инвалидность, потому что это не только об этом - сложности жизни. Ира справляется с огромным тяжелым миром, который на нее обрушился.
Что же касается Светы Сорокиной, она тоже написала книгу о пространстве, о котором люди боятся говорить или говорят мало. Она усыновила ребенка. В нашей стране тема усыновления звучит совершенно иначе, чем в западных странах. Сегодня здесь в России это очень тяжелый поступок. Во-первых, очень трудно получить ребенка, при том, что детские дома полны, при том, что наша страна, к несчастью, занимает первое место по количеству оставленных в роддомах детей. Это абсолютно противоестественная ситуация. Света пробивает ее и рассказывает подлинную историю о том, как она прошла этот путь. Я думаю, что это книга тоже окажется социально очень значимой и полезной.
Также по теме: Улицкая - «женщиной не становятся, а рождаются»
- Вы говорите о вашей онкологической болезни. Онкология сегодня – касается практически каждой семьи в России. Во Франции, где это точно так же касается большей части населения, болезнь переживается иначе, потому что медицинские условия совершенно другие. Когда вы столкнулись с этим здесь, что вы поняли для себя в том, что касается роли государства?
- Дело в том, что я лечилась в Израиле. И это, кстати, одна из проблем этой книги, той ее части, которая посвящена болезни. Все те полгода, что я прожила в Израиле, пока я болела и лечилась, я постоянно испытывала ужасное чувство неловкости перед теми моими друзьями и перед незнакомыми людьми, которые не имеют возможности уехать из нашей страны, чтобы лечиться. Потому что сегодня медицина в ужасном состоянии, притом, что все самые современные методы лечения в нашей стране применяются, но условия содержания людей в больнице очень сильно отличаются от того, что мы видим здесь. Поэтому писать об этом мне очень сложно, потому что я понимала, что первый вопрос, который в таком случае задается: «Ну, у тебя есть деньги, ты лечишься в хорошем месте, а у кого нет денег…». Это одна сторона, которая делала для меня разговор сложным.
Но есть и вторая сторона – то, что каждый человек оказывается в ситуации, когда он понимает: жизнь может кончиться завтра, и что надо прожить этот кусок жизни достойно. И есть страны, в которых медицина устроена таким образом, что больному помогают. Там есть институт, о котором я не знала – институт психологической помощи, там психологи, которые работают с онкологическими больными, чтобы помочь им понять эту ситуацию, понять свои возможности в ней, понять, как он себя должен вести. На этом месте у нас просто белое пятно. К сожалению, я не в состоянии изменить ничего в системе здравоохранения, но отношение к больным, это то, что я узнала, пройдя этот опыт. Может быть, это кому-то покажется полезным.
Читайте также: Людмила Улицкая получила французкую премию
- Сейчас много говорят о строительстве хосписов в Москве, в частности, детского хосписа. Вы следите за этой не очень простой ситуацией?
- Я вполне включена в эту тематику, я дружила с Верой Милионщиковой, которая была директором, создателем первого в России хосписа (прекрасного, надо сказать). Вера умерла несколько месяцев тому назад. Сейчас это хосписное дело передано ее дочери, с которой я тоже дружу. Я принимаю в этом участие. Небольшое, но принимаю. Здесь очень многое зависит от энергии, таланта и воли одного человека. Вера тоже не с неба свалилась – это не божьи силы, это живой человек, реальный, со своими болезнями, проблемами. Но она этого очень хотела, и она это сделала. Вообще, то, что может сделать один человек – это поразительно. Поэтому я рада, что это дело существует, развивается. Мне кажется, что за те 10 лет, что прошли с момента моего первого знакомства, было очень много сделано.
- Какова реакция читателей на вашу книгу? Может быть, для некоторых эта книга стала неожиданной, может быть, какие-то вещи, которые вы услышали от них, вас удивили, задели?
- Меня удивило то, что эта книжка пользуется успехом. Я не предполагала то, что эта книжка может найти много читателей и писала я ее, скорее, из внутренних побуждений. Мне хотелось это сделать. Это, пожалуй, единственная мотивация. Не всегда бывает так, когда садишься за книгу, бывают какие-то еще другие задачи.
Было несколько рецензий, потому что книга продается уже 1,5 месяца. Несколько очень хороших, одна очень раздраженная и отрицательная. Посмотрим, как дальше будет развиваться эта ситуация. Если кому-то она поможет, для кого-то окажется существенной, я буду очень рада.
Также по теме: Пелевин - Недавно я прочел, что я - женщина!
- Если в Европе к такого рода книгам привыкли, в России – это все-таки довольно новый жанр...
- Я не читатель, я – писатель (смеется), поэтому очень многое в мое поле зрения не попадает. Не знаю, может быть, быть что-нибудь в этом духе уже было написано. Я думаю, что в некоторой степени положительную роль для книги сыграла некоторая инерция. У меня довольно большой круг читателей и, может быть, кто-то покупает ее скорее по инерции. Не знаю, были ли такие книги в продаже в последние годы. Я просто не знаю. Думаю, что были.
- На презентации вашей книги вы сказали, что рак – это болезнь, к которой вы были готовы, что это, как Новый год, ты знаешь, что он наступит и ты его встречаешь. Но разве можно по-настоящему быть готовым к такой болезни?
- Дело в том, что эта проблема не свалилась на меня неожиданно. Я происхожу из «раковой» семьи: практически все, за очень небольшими исключениями, умирали от рака. Я внутренне была готова к тому, что настанет момент, когда мне это скажут.
Вот, кстати, о русской медицине. Я - человек, который к этому была готова до такой степени, что ходила и проверялась – раз в полгода, в год я ходила, и мне делали соответствующие исследования. Когда я приехала на операцию, оказалось, что раку моему 3 года. Это значит, что его пропустили. И это вопрос качества медицины. Этого не должно быть. К сожалению, это снова упрек в адрес российской медицины, которая разваливается на глазах. И это я говорю не как раздраженный пациент, а как человек, у которого много медиков-друзей. И отчаяние, в котором живут современные хорошие врачи, очень велико. Потому что сегодняшняя структура здравоохранения – это структура разрушения.
- Напоследок, не могу не спросить вас о политике. 5 декабря исполнился год с того момента, когда рассерженные горожане вышли на площади. Чем для вас стал этот год?
- Мне кажется, что прошлогодние декабрьские события были фактом рождения гражданского общества. Только рождения, каких-то первых его движений. Это движение синусоидное, поэтому – взлеты и падения. Но это, безусловно, был момент очень большой активности. И ощущение такое, что это начало движения, а не его конец.
