Пушкин стал одним из первых русских поэтов, который полностью жил на доходы от своей писательской деятельности – именно поэтому он постоянно был в долгах. Его ранняя эротическая поэзия пользовалась популярностью среди его сверстников, поэтому позже он вернулся к этой теме, сочиняя стихи, совмещавшие в себе бурное веселье и недвусмысленные намеки. В стихотворении «Царь Никита и сорок его дочерей», написанном, когда Пушкину было 23 года, речь идет о множестве дочерей, «ангелах небесных», которые родились без того, что он осторожно называет «любовным огнивом, целью желанья моего». Царь все понимает и берет со слуг обещание хранить молчание. Если служанки кому-либо расскажут о недостатке его дочерей, им отрежут языки. Если расскажут слуги – им отрежут нечто похуже, «что порой бывает туже».
До своей женитьбы в 1831 году Пушкин вел активную половую жизнь среди своих крепостных и представительниц русской аристократии. В браке у него родились четверо детей. Между тем, внешне его вряд ли можно было назвать привлекательным. Одна из его поклонниц, Анна Оленина, однажды написала в своем дневнике: «Бог не наградил его привлекательной внешностью». Он был обладателем «жутких бакенбард, взъерошенных волос, длинных как когти ногтей, низкого роста и жеманных манер». Сам Пушкин тоже отзывался о себе не слишком лестно. Обладая даром самоуничижения, в зеркале он видел «гнома с обезьяньим лицом».
Споры о репутации Пушкина достигали своего апогея в годовщины его рождения и смерти. К 100-летней годовщине со дня его смерти советские власти мобилизовали огромные бюрократические структуры, имевшиеся тогда в их распоряжении, чтобы повысить популярность Пушкина или, «по крайней мере, тщательно обработанной официальной версии Пушкина», как пишет специалист по его творчеству Екатерина Непомнящая, профессор Барнард-колледжа и Колумбийского университета. Хотя интеллигенция была возмущена его возвеличиванием, ничто не могло помешать властям продолжать проводить свою кампанию: на рынке появился целый ряд товаров, которые были призваны нести образ Пушкина в массы – сигареты, спички, конфеты, ручки, канцелярские принадлежности, чернильницы, алкогольные напитки, ножи, часы, вазы, чашки, обувь, платья, лампы, фены и духи. Появилась даже настольная игра под названием «Дуэль Пушкина».
Славист Евгений Добренко из Шеффилдского университета в Англии отмечает, что Пушкина называли «гордостью великой России» во время самого страшного периода сталинского террора – именно тогда «миф Пушкина достиг своего апогея».
Всю свою жизнь Пушкин славился своим авантюризмом, он всегда стремился выяснять отношения на дуэлях, которые зачастую представляли собой довольно символические мероприятия. Но в 1837 году в ходе своей 29-й дуэли он был серьезно ранен французом Жоржем-Шарлем Дантесом, горячим молодым офицером, который оказывал знаки внимания жене Пушкина. Пуля попала в брюшную полость, и спустя два дня Пушкин скончался от перитонита. Сначала Дантеса отправили в тюрьму, а затем царская полиция выслала его из страны. Он вернулся во Францию, где прожил еще 58 лет, ни разу публично не выразив своего сожаления о том, что от его руки погиб величайший русский поэт.
Несомненно, большая часть священного образа Пушкина кажется современным ученым продуктом мифотворчества. Следовавшие один за другим режимы охотно продвигали отдельные его работы и утаивали другие, которые казались им неподобающими. Специалисты долгое время спорили по поводу его противоречивых политических убеждений – этот вопрос стал одним из новых направлений совместных исследований западных и российских пушкинистов.
Его смерть, ставшая результатом спора за женское сердце, послужила мощным романтическим импульсом для легенды Пушкина, однако он до сих пор жив в сознании людей благодаря тому, что подарил страждущему русскому народу надежду. Сэндлер из Гарварда пишет следующее: «Его роль заключалась в том, чтобы привести в сознание, облегчить страдания и обогатить духовно».
Активная работа пушкинистов сегодня отчасти объясняется желанием выйти за рамки вымышленного образа этого поэта, который был создан с целью установить связь со смутным прошлым России. Как пишет Сэндлер, имея в виду махинации советских властей, «границы фальшивых историй и их предосудительные цели далеко не всегда очевидны».
На протяжении большей части 20 века Пушкина официально прославляли как величайшего поэта России, однако после Горбачева контроль над культурой перестал быть жестким. В настоящее время российские ученые все чаще встают на позиции западных специалистов и пользуются большей свободой в своих исследованиях. Теперь у российских ученых появилась возможность знакомиться с идеями славистов Франции, Британии, Германии и США, которые стремятся поместить творчество Пушкина в исторический контекст. В целом, как говорит Кан из Оксфорда, академический интерес к его творчеству сейчас приобрел всемирный характер: «Сейчас Пушкина изучают очень активно». И этот академический интерес поможет нам объективно оценить творчество Пушкина и сделать его доступным для более широкой аудитории.
Вероятно, я стал типичным представителем этой новой аудитории. На самом деле меня так увлекло это географическое расхождение во мнениях, что спустя несколько десятилетий я даже вернулся к изучению русского языка и попросил своего приятеля Игоря помочь мне освоить «Евгения Онегина» в оригинале. Я объяснил ему, что я хочу почувствовать, что так восхищает русских в этом произведении, услышать его музыку. Игорь любезно согласился мне помочь, и в течение нескольких следующих недель мы неспешно прорабатывали «Онегина»: Игорь читал мне его вслух с чисто русскими драматическими интонациями, а я старался восстановить в своей памяти забытые слова и напрягал язык и горло, чтобы воспроизвести уникальные звуки русского языка. Игорь одобрительно улыбался, и мы продолжали. Те, кто не слышат музыки поэзии Пушкина, должно быть лишены музыкального слуха. «Тебе медведь на ухо наступил», - сказал мне однажды Игорь.
Но Игорь настаивал на том, чтобы я продолжал пытаться, убеждая меня, что волшебство поэзии Пушкина в оригинале стоит моих усилий. И он оказался прав. Понимание скрытых жемчужин пушкинской игры слов и иронии может сделать сам акт изучения русского языка восхитительным.
Для того чтобы освежить в памяти русский язык, я выбрал именно «Онегина», потому что я знаю, насколько русские и русофилы к нему привязаны. Стоит только упомянуть название «Евгений Онегин» в разговоре с любым образованным русским человеком, и в ответ он прочтет наизусть несколько строф, которыми начинается этот роман. Некоторые энтузиасты могут прочитать наизусть гораздо больше. В «Онегине» Пушкин описывает жизнь привилегированной элиты – крохотный микрокосм в невежественном русском обществе того времени, которое, тем не менее, обладает своим неповторимым очарованием. Жизнь тогда была гораздо более мрачной, чем мы можем себе представить, глядя на дворянские приемы. Перед щеголем Евгением никогда не стояла проблема, как найти денег на завтрашний обед. Добренко из Шеффилда, ученый и реалист, отмечает, что Пушкину удалось «создать очаровательную сказку о гигантской, холодной, мрачной и жестокой стране». Это заблуждение, которого русские люди придерживаются до сих пор, отчасти объясняет, почему Пушкин имеет для них такое значение.
Недавно я испытал свои знания «Онегина» на случайных прохожих русского происхождения на улицах Бостона – в том числе на одном эмигранте на автозаправке, банковском служащем и группе туристов в трамвае. Без всяких предупреждений я начинал читать «Онегина» с первой строчки: «Мой дядя самых честных правил»… И они сразу же подхватывали, не пропуская ни единого слова и гордо улыбаясь. Несомненно, стихи Пушкина хранятся в памяти русских людей со школьной скамьи: за время учебы школьникам приходится выучить наизусть множество его стихов. Чувствительность русских людей к поэзии в такой же степени объясняется механическим заучиванием, как и природной восприимчивостью.
Когда я стал глубже изучать причины довольно странного положения великого русского поэта на Западе, я пришел к выводу, что суть этой проблемы заключается в трудностях перевода.
Набоков очень точно раскрыл эту проблему в своем собственном стихотворении, которое первоначально было опубликовано в The New Yorker. В отрывке ниже отражена суть этой парадоксальной ситуации:
Что перевод? Лежит на плахе
горе-поэта светлый ум,
Иль попугая то тирада,
иль обезьяний бойкий шум
Иль искаженье мертвых дум…
А как обстоят дела с прозой? Романы русских писателей, сформировавшиеся под влиянием Пушкина, мы, как правило, читаем в переводе. Людям нравятся Достоевский и другие писатели за их «гипертрофированные эмоции», а не за их музыкальный язык, как утверждает Сэндлер из Гарварда. Но поэзия Пушкина – это нечто иное. Во время нашего с ней разговора в ее кабинете Сэндлер настаивала на том, что когда вы добираетесь до сути пушкинской лирики, «это приносит вам ни с чем не сравнимое удовольствие – именно поэтому люди так оживляются, когда им удается это сделать». Совсем недавно она организовала новый семинар для студентов Гарварда, посвященный «Онегину», чтобы оживить свой курс.
Возможно, язык Пушкина покажется сложным для тех, кто не является носителем русского языка, и что с того? «Шекспир тоже сложный», - добавляет она. Как объяснила Сэндлер, поэзия Пушкина «фантастически простая, не перегруженная метафорами». Ее очарование в ее простоте. Порой переводчики не способны оценить эту прямолинейность. Прямота Пушкина мешает переводить его на многие языки, в том числе на французский. Мария, миниатюрная жена брюссельского праправнука поэта, встала на носочки, чтобы достать с полки несколько книг и показать мне переводы стихов Пушкина на французский, сделанные Александром Дюма и Проспером Мериме. «Взгляните, - сказала она, качая головой. – Перевод вполне точный, но в нем не осталось ни следа богатства и изящества оригинала. В этих переводах нет души».
Дэвид Бетеа, профессор славянских языков и литературы из Висконсинского университета в штате Мэдисон и ведущий пушкинист, согласен с тем, что в большинстве переводов Пушкина на английский была утрачена душа. Волшебство исчезло, как сказал он во время одной долгой беседы по Skype, и у нас в руках осталось «нечто вроде хорошего поэта викторианской эпохи, возможно, похожего на Теннисона». Другие сравнивали переведенные на английский стихи Пушкина с рекламными песенками.
Однако только британский ученый русского происхождения смог указать переводчикам на недостатки их переводов. Добренко из Шеффилда жалуется на то, что при переводе на иностранный язык теряется неповторимый стиль Пушкина. Рассказывая о проблемах перевода, он делает вывод о том, что «если эти стихи перевести на другой язык, они превращаются всего лишь в слова, слова, слова».
Пытаясь создать точные переводы Пушкина, пуристы выступают за строгое соответствие оригиналу. Романтики стремятся добиться того же эффекта, который возникает при чтении оригинала, допуская некоторые поэтические вольности. Таким образом, основная борьба идет между сторонниками буквальности и сторонниками раскрепощения. Представители этих двух лагерей практически не общаются друг с другом.
Как однажды сказал мне Лоэнфельд, главное при переводе – это передача энергетики. «Это искусство, а не наука. Поэтому в определенном смысле здесь применимо выражение de gustibus non est disputandum (о вкусах не спорят)». Авторам лучших переводов удается «передать настроения оригинала». Лоэнфельд считает, что в поэзии важнее стиль, а не педантичная точность, поэтому сам он избегает буквальности и не желает привязывать себя к подстрочнику. «Бесплодные поиски сухой точности – это беда большей части схоластических переводов, - сказал он. – Если временами я допускаю неточность ради живости языка, мне не за что извиняться».
У переводов Лоэнфельда с их гибкостью и изяществом есть как свои поклонники, так и критики. Престижное издание «Пушкинский вестник» (Pushkin Review) даже настаивало на том, что ему удалось передать магию оригинала. Его эксперты высоко оценили «изумительный стиль» Лоэнфельда и похвалили его за то, что он сохранил «музыкальность, эксцентричность и остроумие» пушкинской поэзии. С другой стороны, некоторые ученые с настороженностью относятся к подобным вторжениям неспециалистов. «Меня попросили замолчать», - признается Лоэнфельд.
Поэты и ученые уже долгое время спорят о том, как нужно переводить Пушкина на английский язык, особенно его «Евгения Онегина». В ходе одного из самых ожесточенных споров 20 века Набоков выступил против влиятельного критика Эдмунда Уилсона (Edmund Wilson). По моему мнению, Набоков в этой борьбе одержал уверенную победу. Он сравнил четыре перевода «Онегина», сделанные английскими и американскими литературоведами, описав свои впечатления о них и снабдив их чисто набоковскими комментариями, вроде «идиотское восклицание», «вульгарно», «нелепо», «невозможно», «ужасно», «неуклюже», «корявые клише», «чудовищные идиомы» и «дурные вирши».
Недостаточно просто выстроить 14 строк с меняющейся схемой рифмовки и привязать их к семи простейшим рифмам, как писал сам Набоков в своем эссе, посвященном переводам «Онегина». Биограф писателя Брайан Бойд (Brian Boyd) пишет, что Набоков имел в виду, что «никакая гавайская гитара не заменит Страдивари».
Довольно любопытно, но большинство американцев не имели ни малейшего понятия о существовании «Онегина» до 1960-х годов, когда Набоков опубликовал свою гневную тираду, направленную против нового перевода этого романа, сделанного Арндтом, который тогда был профессором русского языка в Дартмут-колледже. Резкая критика в статье Набокова, опубликованной в New York Review of Books, была отчасти вызвана еще и тем, что Арндт со своим переводом опередил публикацию масштабного труда Набокова, посвященного переводам «Онегина», всего на несколько месяцев, лишив ее эксклюзивности, которой добивался Набоков. Более того, за свой перевод Арндт получил престижную премию Боллингена за заслуги в поэзии, а Набоков – нет. В своей язвительной статье, рассчитанной в первую очередь на жюри премии Боллингена, Набоков обвинил Арндта в незнании русского языка и поставил под сомнение способность жюри оценивать произведения русской литературы.
Затем возник спор между Набоковым и Уилсоном. Уилсон встал на сторону Арндта, ответил на длинный список претензий Набокова и приберег тяжелую артиллерию для борьбы с тем, что он считал «самым серьезным недостатком» Набокова – с его ошибочной убежденностью в том, что Онегин ненавидел своего друга Ленского, которого он убил на дуэли. Этот аргумент ударил Набокова в самую больную точку. Он чрезвычайно дорожил своей репутацией знатока пушкинской поэзии, поэтому он немедленно выступил в свою защиту. Он отверг обвинения Уилсона, назвав их ошибочными, и добавил, что это Уилсон не понимает Онегина, а не он.
Уилсон заметил, что у Набокова есть дурная привычка слепо отвергать серьезные труды ученых в тех сферах знаний, которые относятся к России и которые Набоков любил называть «моей областью». В довольно саркастических выражениях, не свойственных ему, Уилсон написал, что читателям придется принять чрезмерный эгоизм Набокова. Он считает, что он «уникален и несравненен, что тот, кто посягает на «Онегина» - простофиля и неуч, некомпетентный как лингвист и как ученый, кроме того, часто подразумевается, что он выходец из низших сословий да еще и к тому же нелепая личность». Неудивительно, что этот спор положил конец почти 30-летней дружбе между критиком и писателем. Странно, что они не устроили настоящую дуэль.
Однако эта вражда надолго приковала внимание широкой аудитории к «Онегину». Лично я считаю, что именно этот спор стал причиной моего интереса к творчеству поэта. За много лет мне удалось собрать семь разных переводов романа, включая перевод Лоэнфельда и самый новый перевод, сделанный английским романистом Д.М. Томасом (D. M. Thomas), и теперь у меня есть возможность восхищаться огромным множеством фантазий, возникших вокруг магии Пушкина. Порой кажется, что некоторые отрывки взяты из произведений разных авторов. Целеустремленные читатели с удовольствием участвуют в этой интеллектуальной игре по сравнению переводов. Дуглас Хофштадтер (Douglas Hofstadter) и его жена Кэрол прежде развлекались тем, что, лежа в кровати, зачитывали друг другу строфы из разных переводов.
Нужен ли сегодня Пушкин Западу? Директор Пушкинского музея в Санкт-Петербурге Сергей Некрасов настроен довольно пессимистично. По его словам, посетители его музея сегодня – это в основном азиаты, временами приходят британцы, реже немцы и французы, и практически никогда не бывает американцев.
Однако, возможно, все еще может измениться. Пушкин жив, и уходить в небытие он не собирается. В США появляются новые книги, фильмы, университетские курсы, а переводчики до сих пор пытаются разгадать магию его стихов. Постоянное стремление к самообразованию поддерживало во мне интерес ко многим вещам, но ничто я не изучал так глубоко и с таким энтузиазмом, как жизнь и творчество Александра Пушкина. Я до конца жизни не оставлю попыток прочувствовать его стихи в оригинале, пройти истинный путь. Мне кажется, что в моем поиске мне удастся найти множество единомышленников. Некоторую часть этого исследования мне придется провести наедине с собой, лишь бы только не оказаться под набоковским взглядом свысока и не почувствовать себя «нелепой личностью».
Майкл Джонсон (Michael Johnson) - бывший иностранный корреспондент АР и ветеран медиахолдинга McGraw-Hill. В настоящее время он пишет статьи для International Herald-Tribune, American Spectator, thecolumnists.com, Washington Times и нескольких специализированных музыкальных изданий.
