Достаточно! Прошу вас! Мы уже все поняли. Я сам писал об этом несколько раз. Джейн Остин – серьезная – и, говоря серьезно, великая – фигура серьезной литературы. И не нужно умалять значение ее работ, называя их женской литературой. Я уже говорил, что она очень, очень серьезная писательница и блестящий сатирик?
В последнее время начинает казаться, что ее все чаще воспринимают как высокоинтеллектуальную писательницу для любителей легкого чтения. Дело не в том, что ее заслуги переоценивают. Просто существует реальная опасность того, что вокруг ее имени поднимется слишком много шума, а это неизбежно приведет к обесцениванию ее заслуг.
Я понимаю, что это звучит несколько высокомерно, поэтому спешу заверить вас, что я глубоко и искренне восхищаюсь ее произведениями. Но мне стало казаться – посреди цунами масштабных, восторженных и чрезмерно помпезных празднований 200-летнего юбилея «Гордости и предубеждения», что все это несколько чересчур. Некая тихая правда о Джейн Остин теряется в реве фанфар и многочисленных интерпретациях ее произведений.
Вы читали статью под названием «Сила Остин» (Austen Power), которая недавно появилась в Wall Street Journal? В ней речь идет о некоторых сомнительных феноменах, связанных с празднованием 200-летия романа «Гордость и предубеждение».
- Эротика: сиквел «Гордости и предубеждения», написанный Линдой Бердолл (Linda Berdoll), заставил бы Джейн Остин краснеть.
- Интернет: на Lizzie Bennet Diaries в YouTube персонажи книги имеют свои странички в Facebook и Twitter.
- Телевидение: на фантастическом шоу Lost in Austen фанаты меняются местами с Элизабет Беннет.
- Кино: в фильме «Остинлэнд» (Austenland), только что показанном на фестивале Sundance, речь идет о поклоннице творчества Остин, которая находит свою любовь в тематическом парке.
Полагаю, что все это закончится появлением «Гордость и предубеждение с Китти»: «для тех, кому нравятся романы эпохи регентства и забавные картинки котят» (увы, эту шутку придумал не я).
Да, из Пемберли сделали тематический парк. А у Элизабет Беннет теперь есть аккаунт на Twitter! Готовьтесь, Джефф Джарвис (Jeff Jarvis)!
Более того, существуют также зомби-версия «Гордости и предубеждения» и некоторые другие фильмы ужасов, снятые по мотивам романов Остин, которые высмеивают всеобщее жеманное почтение перед трудами этой писательницы. Однако некоторые экранизации романов Остин вполне заслуживают внимания. Вспомните, к примеру, «Бестолковых» (Clueless), лучшую модернизированную экранизацию «Эммы», или бесконечный сериал в духе ВВС и Masterpiece Theater, или его многочисленные ремейки. (Первая экранизация романа «Доводы рассудка» и «Разум и чувства» Эммы Томпсон (Emma Thompson), без сомнения, остаются лучшими версиями романов Остин. «Мэнсфилд Парк» Патрисии Розема (Patricia Rozema) стал самой неудачной экранизацией, поскольку в ней Джейн Остин выступает лишь как предтеча Д.Г. Лоуренса (D.H. Lawrence)).
Однако самым удручающим событием стала недавняя попытка выдающегося литературоведа перевести книги Джейн Остин в разряд псевдо-наивной литературы по самоусовершенствованию. Через мгновение я вернусь к этой теме – я пропустил его книгу, когда она была опубликована в прошлом году, однако, наткнувшись на ее издание в мягкой дешевой обложке, я почувствовал, что это стало соломинкой, которая сломала иголку в стоге сена – я просто еще не справился с оглушительным разочарованием в критике, работами которого я прежде восхищался и который теперь, очевидно, присоединился к всеобщему ажиотажу вокруг имени Остин особенно редуктивным и антилитературным образом на уровне доктора Фила.
Эта книга заставила меня переосмыслить мои взгляды на творчество Джейн Остин. Не отказаться от своих убеждений, а скорее пересмотреть и переосмыслить место ее творчества в пантеоне великих писателей. В конце концов, если ее можно превратить в приторно-слащавый автомат по раздаче советов о том, как стать самодовольным занудой, может быть на самом деле она не такая уж и великая?
Однако теперь я боюсь, что вы можете поставить под сомнение глубокую искренность моего неприкрытого (и непреуменьшенного) почтения по отношению к г-же Остин и таким образом упустить из виду, что мой обновленный взгляд является не отречением от прежних убеждений, а попыткой привнести некую соразмерность, некую перспективу в вышедшую из-под контроля остиноманию, которая охватила читателей – и зрителей – Америки. Я до сих пор придерживаюсь точки зрения, которую один человек высказал по поводу творчества Джейн Остин 10 лет назад:
«Давайте избавимся от клеветы о «женской литературе»… Она остается одной из величайших богоподобных наблюдателей, аналитиков и исследователей людей и людских характеров, которые с ювелирной точностью способны описать микрокосм и макрокосм, человеческий организм и общественный организм, а также комедию и жестокость, которые в них отражаются и преломляются».
Признаюсь, этим человеком был я – я написал это в своей статье под названием «Нужно быть настоящим мужчиной, чтобы любить Джейн Остин» (It Takes a Real Man to Love Jane Austen).
В одной из своих прежних статей я попытался создать типологию человеческих характеров, при помощи которой я в шутку делил людей на группы в соответствии с тем, какой из романов Джейн Остин им нравится больше всего. Себя я причисляю к любителям «Доводов рассудка»: я обреченный романтик, который больше всего на свете хочет встретить женщину «Нортенгерского аббатства» (начитанную и придерживающуюся нетрадиционных взглядов).
Теперь мне стоит признаться: несмотря на то, что мое восхищение литературными работами Остин искреннее, у меня, возможно, есть и другие мотивы.
И эти мотивы заключаются в том, что я чувствую необходимость сделать признание заранее, прежде чем начать разговор о творчестве Джейн Остин с точки зрения выдающегося литературоведа, признание в том, почему это заставило меня переоценить место писательницы в литературе. Возможно, вы видели книгу этого критика в магазинах, когда она вышла в твердом переплете в прошлом году под названием «Диета Джейн Остин: «Как я потерял 30 фунтов на секретных рецептах Пемберли».
Шучу. На самом деле она называлась: «Воспитание по Джейн Остин: как шесть романов научили меня любви, дружбе и другим по-настоящему важным вещам» (A Jane Austen Education: How Six Novels Taught Me About Love, Friendship, and the Things That Really Matter).
В этой книге речь идет о том, как Уильям Дересевич (William Deresiewicz), бывший профессор литературы в Йеле, «открыл» для себя величие Джейн Остин, о котором он не подозревал до того момента, когда он получил докторскую степень. (Я говорил вам, что не стоит поступать в аспирантуру?)
И, давайте серьезно, разве нам недостаточно интеллектуалов, обнаруживших, что творчество Джейн Остин отвечает самым высоким стандартам сложности и нравственной серьезности? (Это примерно то же самое, что приземлиться в международном терминале аэропорта Кеннеди и заявить, что вы открыли Америку. Раскрытие глубины творчества Джейн Остин уже не было новостью, когда в 1950-х годах Лайонел Триллинг (Lionel Trilling) написал свое знаменитое эссе о «Мэнсфилд Парке».)
В любом случае, пока я не прочитал эту книгу Дересевича, я всегда уважал и восхищался его грамотными литературоведческими трудами, и мне до сих пор не верится, что он оказался способен на подобное жалкое оболванивание серьезной литературы и превращение ее в безвкусный самоучитель. В своей книге автор фактически изображает себя человеком, воспитанным волками и не имевшим никакого понятия о социальных навыках и чувствах в межличностных отношениях до тех пор, пока – святая Дева Мария! – он не «открыл» для себя Джейн Остин и не узнал из ее книг, что всю свою жизнь он был ничтожеством, что она может его многому научить в любви и в жизни и превратить в цивилизованного и чуткого человека.
Эта трансформация стала возможной благодаря ряду уроков, которые он переадресовывает нам – очевидно, считая читателя третьеклассником, воспитанным теми же волками – и начинает учить нас шаг за шагом. В основном, он учит нас, как быть милыми с другими людьми. И не просто милыми, а приторно милыми. И, делая это, Дересевич переворачивает все творчество Остин с ног на голову. Начать даже с того, что Остин никогда не была «милой».
Однако прежде чем он раскроет свое новое остинифицированное я, он должен убедить своего читателя в том, что он пользуется большой популярностью у женщин. Полагаю, это для того, чтобы мы по ошибке не приняли его обыкновенного хилого умника.
Он должен рассказать нам, как – до остенизации – он с легкостью заводил знакомства с красивыми женщинами Нью-Йорка. Да, на странице 3 мы узнаем о том, что до остенизации этот бедняга с головой погрузился в поверхностные любовные отношения: «Однажды мы занимались сексом всю ночь напролет», но эти отношения «никогда не выходили за рамки секса. Она была шикарной, бисексуальной, импульсивной, опытной женщиной, которая выглядела так, будто ей все известно, и смеялась так, будто ей на все наплевать. Сначала мы занимались сексом, потом танцевали, потом снова занимались сексом».
Да, друг, ты МУЖЧИНА, неудержимая секс-машина. Хотя, подождите, с момента остенизации, он отказался от ребячеств вроде секса с роскошными бисексуалками, которым «все известно» и которые делают перерыв в сексе, только чтобы потанцевать. (Напомню одну старую шутку: «Почему пуритане осуждают секс? Потому что он может привести к танцам». Вот, оказывается, в чем дело.)
Очевидно, Дересевич мог бы иметь любую роскошную, опытную, бисексуальную красотку, однако теперь он сильно изменился. Он стал более добродетельным человеком. Он сам так говорит. И теперь он хочет преподать своему предположительно недалекому и бестолковому читателю некоторые сверхочевидные истины о межличностных общениях, которые, по его собственным утверждениям, он почерпнул из книг Джейн Остин. Которая несомненно искусно бы высмеяла его чрезмерное самодовольство. Дересевич является поучительным примером как раз того характера, который Остин высмеивала с особым удовольствием.
Основная мысль, проходящая через всю книгу Дересевича, заключается в том, что Джейн Остин отучила его от плохого поведения.
То, чего мне, пожалуй, не стоило бы здесь упоминать, не имеет отношения к великой литературе: она не должна учить нас вести себя как хорошие мальчики и девочки. Идея о том, что литература должна сводиться к нравственным урокам, оказывает ей медвежью услугу. Признаком великой литературы является ее умение поставить перед читателем один вопрос – не давая при этом упрощенных ответов – об основаниях суждений о сущности человеческой природы, структуре нравственных ограничений, значении и цели человеческого существования. Идея о том, что литературу в целом и романы Остин в частности нужно читать ради того, чтобы почерпнуть из них правила хорошего поведения, а не ради, скажем, уникального эстетического наслаждения, которое может доставить нам искусно составленное предложение, идея о том, что литература в упрощенном смысле сводится к правилам поведения – что в литературе существует некий единый взгляд на нравственность, на человека и, таким образом, на самоусовершенствование – является нелепо ретроградной, старомодной и, честно говоря, антилитературной. А что, если бы он «открыл» для себя Жене? Полагаю, тогда бы у него было меньше шансов попасть в Книжный клуб Опры.
Однако книга Дересевича производит впечатление настолько по-детски простодушной, что мне приходится поверить, что он нас просто разыгрывает. Разве «Лолита» не литература? Разве «Анна Каренина» не литература? Разве «Кориолан» не литература»? Я все сказал. Литература это не Мисс Хорошие манеры, не подтверждение буржуазных ценностей. На самом деле буржуазными являются не романы Джейн, а их персонажи.
Однако Дересевич твердо намерен свести изысканные романы к бесхитростным «поучительным моментам». В своих попытках сделать из «Мэнсфилд Парка» урок самоусовершенствования Дересевич, очевидно, упускает из виду основную мысль романа, поскольку, по его мнению, в книге речь идет в основном о подъеме по социальной лестнице, то есть о феномене, о котором ему ничего не было известно до недавнего времени. (На самом деле в этом романе речь в первую очередь идет о проблеме театральности и естественности.) В каждом романе Остин, на каждой странице ее книг она осуждает подъем по социальной лестнице. Это один из главных лейтмотивов ее творчества, однако Дересевич, очевидно, не подозревал об этом, пока не добрался до «Мэнсфилд Парка». Стремление подняться по социальной лестнице, как он вдруг понял, это плохо теперь, когда он узнал, что ему нужно быть слащаво милым с теми, кто стоит ниже него по положению. Я предлагаю ему обратиться к романам Эдит Уортон (Edith Wharton) за дополнительной информацией о подъеме по социальной лестнице, или он еще не читал Эдит Уортон? (Пожалуйста, избавьте ее от еще одного «открытия» в сфере самоусовершенствования.)
В своей книге Дересевич подробно останавливается на этой теме. Каждый следующий роман несет в себе еще один утомительный урок. «Роман «Эмма» с самого начала показал мне, насколько сильно ошибалась его героиня. Она мне совершенно не нравилась, пока Остин не убедила меня в том, что я очень на нее похож». Это «мне она совершенно не нравилась» - разве это суждение взрослого человека? Хотя отчасти такие рассуждения напоминают мне о манере Стэнли Фиша (Stanley Fish) анализировать стиль Мильтона в «Потерянном рае»: нас соблазняют речи Сатаны, пока мы не понимаем, что «запутались в грехе». (Майкл Джексон позаимствовал это выражение для своей песни «Человек в зеркале» (Man in the Mirror).)
Какое открытие! Он потрясен до глубины души: Эмма совсем не такая, какой кажется, Эмма – это он сам! Эта книга про него.
Литература вся состоит из подобных поучительных моментов, которые так любит Опра и которые помогают читателю стать лучше, разве не так? Может ли влиятельный литературовед сводить литературу к морализаторству и манерам? (Как Достоевский учил меня не убивать старушек ради того, чтобы найти ответ на метафизические вопросы – так должно звучать название следующей книги по самосовершенствованию).
Что касается меня, самым злостным кощунством я считаю то, как Дересевич раскрывает смысл «Доводов рассудка», величайшего романа Остин (как мне кажется), романа об отчаянье и любви, в главе под названием «Настоящие друзья», в которой он пишет о в высшей степени утешительной морали: «Настоящие друзья не скрывают от вас ваши ошибки, они указывают на них, даже рискуя при этом разрушить дружбу, то есть рискуя сделать несчастными самих себя».
Руководствуясь этими рассуждениями, можно сделать вывод о том, что у профессора Дересевича нет «настоящих друзей», иначе они указали бы ему на то, каким морализирующим занудой он выглядит. Руководствуясь этими рассуждениями, можно сделать вывод о том, что его настоящим другом являюсь я (хотя мы с ним никогда не встречались, и, насколько мне известно, он никогда не исследовал мои работы), и необходимость так резко критиковать его книгу делает меня несчастным. Однако если он усвоил свой маленький урок из «Доводов рассудка», то он должен быть мне благодарен. Возможно, он даже мог бы познакомить меня с «роскошной бисексуалкой». Она же ему больше не нужна теперь, когда он флегматично женат благодаря Джейн. (Он рассказывает, что, когда он встретил свою будущую жену, она проверяла, насколько «правильны мои ценности». А знаете что? Они правильны благодаря Джейн. Никогда не доверяйте парню, который утверждает, что у него «правильные ценности».)
Я думаю, что это чопорное самодовольство лежит в основе моего переосмысления заслуг Джейн Остин. Если романы Остин можно свести к такому - к самодовольной уверенности, что у человека «правильные ценности» - значит, пришло время провести их переоценку. Книга Дересевича действительно расстроила меня, она заставила меня взглянуть на ограниченность творчества Остин. Таким образом, снова мечтающий о славе Опры автор подал нам идею для критического анализа.
Эта идея появляется уже на первых двух страницы его книги (еще до рассказов о роскошных женщинах). Дересевич говорит о причинах, по которым ему захотелось вернуться в аспирантуру – до открытия творчества Остин, изменившего его жизнь – чтобы «восполнить пробелы в моем литературном образовании – Чосер и Шекспир, Мелвилл и Мильтон». Это не пробелы, это пропасти. Это заставляет задуматься о том, какое именно «литературное образование» он получил, если он их не прочитал. И зачем поступать в аспирантуру? Почему бы просто не прочитать книги этих авторов и литературоведов, писавших о них? В государственных библиотеках можно найти массу литературы на эту тему.
Но он пишет дальше о том, что он всегда смотрел на романистов 19 века сверху вниз (знаете, Флобер и Толстой были для него недостаточно хороши) и называл «модернизм той литературой, которая сформировала его индивидуальность» - «Джойс, Конрад, Фолкнер, Набоков».
Как раз здесь и кроется основная его проблема, которая заключается в том, что он читал модернистов, не имея ни малейшего понятия об их предшественниках, на чьих произведениях основывается модернизм. Это как читать Джойса, не прочитав прежде «Одиссею».
Он рассказывает нам историю о человеке, которым он когда-то был, о позере, который прежде «мог сесть прямо на тротуар с Керуаком или «Уловкой-22»… Я был «человеком из подполья» Достоевского, сражающегося с машиной. Я был Стивеном Дедалусом Джойса, художником-бунтарем… Я был Марлоу Конрада, носителем скучной правды о мире, который вынужден пробиваться сквозь лицемерие и ложь».
Другими словами, даже с учетом его претенциозности он является гораздо более интересным человеком, чем тот одомашненный автор литературоведческих статей, которым он стал. Хотя он так и остался позером. То, что многие молодые и неискушенные люди проходят период увлечения Достоевским, не умаляет заслуг Достоевского. Однако сведение произведений таких великих писателей к рассказам о собственном деликатном подростковом опыте свидетельствует о том, насколько недалек сам Дересевич.
Конрад, Фолкнер – не нужно умалять их заслуги ради того, чтобы подчеркнуть значение романов Остин. Их произведения совершенно разные. И, по-моему, справедливо будет сказать, что они вполне могут сосуществовать, не сводя заслуги друг друга на нет, точно так же, как сосуществуют комедии, трагедии и любовная лирика Шекспира (хотя в каждом из этих жанров присутствуют элементы двух остальных).
Тем не менее, Остин не берется за трагедии. Несчастные браки - да. Загадки любви – разумеется. Но в жизни нас окружает не только это. Есть еще и тайна смерти. Смерть Ивана Ильича, смерть Пола Домби, смерть князя Андрея – вы не сможете найти аналогов этим эпизодам в романах Остин. Как кто-то однажды сказал, суть философии заключается в том, чтобы научиться умирать. (Кстати, вы читали «Книгу мертвых философов» (The Book of Dead Philosophers) Саймона Кричли (Simon Critchle)? Это отражение весьма эксцентричного взгляда на этот вопрос.) Не так давно, когда я писал о Мартине Эмисе (Martin Amis), я рассуждал о том, что его книги можно разделить на две категории: комично-сатирические работы, такие как несравненные «Деньги» (Money) и «Информация» (Information), в которых речь идет в основном о Плохом поведении, хотя боли и морали там тоже уделено немало внимания. Но Эмис также писал книги иного рода, такие как «Стрела времени» (Time’s Arrow) и «Дом встреч» (House of Meetings), в которых рассматривалось Зло как таковое.
Я собирался заявить, что «Деньги» Эмиса – это своего рода видоизмененный роман Джейн Остин своего времени – великий современный эпос о Плохом поведении – когда я неожиданно вспомнил, что когда-то я писал о том, как Эмису пришлось создавать сценарий к фильму «Мэнсфилд Парк» (пока фильм не вышел на экраны, но это все равно отличная идея).
Мне неожиданно пришло в голову, что какими бы глупыми ни были версии романов Джейн Остин с участием зомби, морских чудовищ и другой нечисти, они все равно являются – пусть их авторы не стремились добиться именно этой цели – выражением того, чего не хватает заснеженному миру Остин: выражением ощущения, что она не исследует нравственный порядок вселенной, ужас неискупленного человеческого страдания и значение человеческого присутствия в мире. Ей и не нужно этого делать, но не стоит упускать из виду тот факт, что она этого не сделала. Она не захотела вторгаться в сферу теодицеи, попытки примирить предполагаемую благость бога с повсеместным распространением зла, которую предпринимают практически все великие романисты и драматурги.
Остин блестяще пишет о Плохом поведении в маленьком мирке, которое Дересевич преобразует в скромные проповеди о Хорошем поведении, но она не пытается взглянуть в лицо злу так, как это сделал Конрад, Фолкнер и другие модернисты, а также такие романисты 19 века как Мелвилл и Готорн. Она не могла написать «Молодого Гудмана Брауна», и мы бы не хотели, чтобы она это сделала. Ее романы – это идеальное выражение исключительной образованности, которая ценна сама по себе, а не с точки зрения одомашнивания Дересевича.
Вот мы и добрались до сути. Остин – одна из величайших романистов-сатириков англоязычной литературы, однако литература и жизнь представляют собой нечто гораздо большее, чем сатира на самодовольных провинциалов, несмотря на то, что они искусно и детально минитюаризированы.
Кстати, миниатюризация – это термин, который в последнее время любят использовать некоторые литераторы в качестве похвалы. (Вспомните, к примеру, недавнее эссе Майкла Шейбона (Michael Chabon) в блоге New York Review of Books, посвященное фильмам Уэса Андерсона(Wes Anderson).)
Однако давайте не будем соглашаться с миниатюризацией Джейн Остин. Она по-своему великая писательница, даже с учетом того, что она не пыталась исследовать глубины, которые исследовали Конрад, Фолкнер, Набоков, Мелвилл и Готорн. Ее неподражаемые романы нацелены на другое.
Я размышлял над судьбой обесцененной версии Остин, которую нам сегодня внушают, когда во время работы над статьей я пошел на лекцию одной из лучших американских писательниц, Лорри Мур (Lorrie Moore), чьи произведения мне особенно нравятся. По моим подсчетам, в зале присутствовало несколько сотен человек, 75% из которых были женщинами. Довольно грустно, что выдающиеся писательницы до сих пор привлекают читателей в основном своего пола. Я считаю, что это в некотором смысле объясняет, почему Джейн Остин часто неверно трактуют: я бы не стал утверждать, что Лорри Мур – это «наша Джейн Остин», но г-жа Мур, как и Остин, является проницательным исследователем человеческой природы, поэтому она заслуживает более широкого круга читателей и признания обоих полов. Начните с одного из ее сборников рассказов. Например, с «Самопомощи» (Self Help). Какая ирония!
