Le JDD: Вы вновь решили дать интервью le JDD перед намеченным на воскресный вечер выступлением по TF1. Нам уже давно хотелось пообщаться с вами.
Жерар Депардье: Я правда уже давно не общаюсь с прессой и прекрасно без этого обхожусь. Я больше ее не читаю. И когда я смотрю французское телевидение за границей, потому что часто бываю за границей — я был в Чечне, России и США, — то не вижу там ничего интересного. Кроме того, Франция и ее проблемы не особенно волнуют иностранные телеканалы. В то же время я не согласен с тем, что говорят во Франции о России и Чечне, где меня сделали почетным гражданином. Нужно самому все увидеть, пожить там. А не судить просто так. Нужно путешествовать по миру, чтобы лучше знать и понимать его.
— Как вы пережили шумиху, которая поднялась в декабре после публикации в le JDD вашего открытого письма к Жану-Марку Эро (Jean-Marc Ayrault)?
— Это уже в прошлом, с этим покончено. Актер по своей сути необидчив, и поэтому я не ощущаю обиды. Еще в раннем девстве я слышал, как люди говорили, что со мной не стоит общаться. Это было намного тяжелее. У меня иммунитет ко всему, что могут сказать обо мне. Но даже меня иногда удивляет то, что говорят обо мне. Меня это отнюдь не радует. Но раз я не так уж часто бывал в школе, то не прошел обработку. Я смог познакомиться с Альцестой, Сирано, Рюи Блазом. Как говаривал Луи Жуве (Louis Jouvet), «слог порождает чувство». То есть, после письма я пережил все просто прекрасно, потому что меня здесь не было. Теперь я франко-российский актер. Вот, посмотрите на паспорт. Там уже полно штампов, потому что я часто езжу из страны в страну.
— Появление письма породило бурю критики в ваш адрес, однако многие люди встали на вашу защиту. Это вас тронуло?
— Конечно, это тронуло меня. И до сих пор трогает. Не представляю, кому бы не понравилось, что его любят. Не хочу, чтобы меня любили на все 100%, потому что это сомнительно. В то же время 30% ненавистников — это мне прекрасно подходит. Мне кажется, что я во многом воплощаю любимый французами образ. Это образ бунтаря, который не желает спокойно смотреть на события, иногда выпивает. Этот немного хулиганский настрой очень нравится Путину. И многим людям в нашей стране, например тому же Джонни Холлидею. Я же скажу попросту, что еще ни разу не ставил под угрозу вкладчиков.
— Как вы писали это письмо в ответ на определение «жалкий», которым наградил вас премьер-министр?
— Я много думал, размышлял. Обратился за консультацией к нескольким адвокатам. Ответ получился очень жестким. И я сказал себе: «Так не пойдет. Это только подтвердит их правоту». В конце концов, я сам засел за письмо. Я понял, что лучший способ рассказать о произошедшем — поделиться тем, что я видел и какой путь прошел. Как Сирано. В прекрасной постановке Лаводана. Я стал забиякой, воплощением типично французского духа. Сирано — это тот, кто идет против всех. Он так и остался обычным солдатом, отверг всех покровителей и покровительниц. Я вновь стал таким Сирано.
— Сирано и дитя народа?
— Прежде всего, я человек, которому удалось сохранить молодость в душе и голову на плечах. Иногда я выпиваю, но мое пьянство — это часть моей широкой натуры.
— Вы словно требуете право на излишества.
— Ну, разумеется!
— Сегодня вы все еще ощущаете себя тем самым «налоговым беженцем», о котором было столько разговоров?
— Называйте меня, как хотите. Я не налоговый беженец и не бежал от налогов. Я просто сказал себе, что в моем возрасте 87% - это уже перебор. Моему примеру следуют многие люди, даже те, кто голосовал за нынешнюю власть. Их раздражает происходящее. Это чувствуется. Но я не собираюсь критиковать Францию или как-то отчитываться перед ней.
— И ничего не говорите о ее текущей политике...
— Мне ничего не известно об этой политике. Она меня не касается. Знаете, пусть о ней говорят те, кто ею живет. По всей видимости, там выдастся горячий октябрь и взрывоопасный май 2014 года. Вот, раз уж вы спрашиваете, такие у меня ощущения. Я люблю французов и не бросаю их. Я родился во Франции, не имея ничего. Но вот уже 30 лет содержу порядка ста человек.
— Так, где вы платите налоги?
— Разумеется, я плачу налоги во Франции, но раз не живу в стране, то не обязан платить всеобщий социальный налог и т.д. В результате выходит менее 30%. Работающие на меня сто человек сами обеспечивают свое финансирование. Там есть рыбный магазин, рестораны. Что касается недвижимости и другого бизнеса, я на совершенно законных основаниях открыл фирму в Бельгии и плачу там налоги.
— Вы придерживаетесь полной прозрачности.
— Мне нечего скрывать, пусть я и уехал за границу. Хотя это и не совсем так. Меня к этому подтолкнули. Я не злюсь на людей, которые говорят то, что думают. Во всяком случае, я сам делаю то, что говорю. Мне не нужно скрываться. Чего не скажешь о некоторых политиках в той же Франции.
— Что вдохновляет вас во всей этой ситуации?
— Происходящее иногда кажется мне достойным иронии. Но опять-таки это меня не касается. Это их проблема. Некоторые нахапали дальше больше Каюзака [смеется]. Вы, журналисты, должны искать их, если вам никто не мешает. У нас почти большевистский режим. Уверяю вас, что в России никто это не контролирует, что бы у нас тут ни думали.
— Не кажется ли вам, что вся эта коррупция может привести к подъему радикальных течений как среди правых, так и левых?
— Безусловно. Но разве не в этом и заключается цель? Такое отчаянное стремление вытащить грязь на поверхность — это нечто невероятное. Когда правые приходят к власти, то начинают рыться в грязном белье левых. Когда левые встают у руля, то отвечают им той же монетой. Поэтому мне вообще непонятно, где здесь политика. Я думал, что это означает взять на себя ответственность руководить страной. Но ничего подобного я не вижу. Можно подумать, что кризис остался позади...
— Несмотря на вашу любовь к Франции, складывается впечатление, что вам захотелось отмежеваться от ее политики?
— Отмежеваться?! Так я этим и занимаюсь! Я никогда не был политиком. Знаете, я поднялся на трибуну Вильпенте, и меня сразу окрестили сторонником Саркози. Пресса систематически разрушает все, что сделал этот человек, и все, что он говорил. Я не сторонник Саркози. И не активист «Союза за народное движение». Руководить страной вместе с министрами, заниматься бюджетом — это непросто. В прошлом так было с Саркози, а сегодня тяжело приходится Франсуа Олланду. Первого в свое время критиковала пресса, а второй навлек на себя недовольство народа.
— Но чем же вы занимаетесь в России?
— Живу. Занимаюсь кино. Бизнесом. Я даже зарегистрировал там свое ИП. Я предприниматель. Там я тоже плачу налоги. 13% государственного налога. И отчисления для предприятий, которые ощутимо меньше.
— Что это за бизнес?
— Всего понемногу. Торговля, рестораны, кино, недвижимость, туризм... Я собираюсь развивать в Саранске экотуризм. В местных деревнях живут просто исключительные люди. Этот регион совсем не опасен, как, например, некоторые регионы мира, где ищут приключений некоторые путешественники, например, Мали. Все находится под защитой, и это прекрасно видно. Природа здесь просто великолепная, особенно леса. Мне хочется, чтобы люди открыли для себя эту красоту. Владимир Путин меня поддерживает. Кроме того, он многое сделал для культуры, оперы, развития Санкт-Петербурга, традиционной кухни, церквей, монастырей. Культура имеет для него большое значение. Россияне также очень любят французский язык и литературу, Виктора Гюго, Оноре де Бальзака, Александра Дюма... Ну а здесь... Здесь я даже не знаю, как зовут министра культуры.
— Как по-вашему, соблюдаются ли там права человека? Что вы можете сказать о деле девушек из Pussy Riot, которым дали два года тюрьмы за вандализм?
— Взгляните лучше на Femen в Тунисе. Они не останутся за решеткой. У них есть адвокаты. Все наладится. Это отважные феминистки, которые взяли на себя ответственность за свои поступки. Они обнажились. Прозвучали приговоры. Но они никого не убили. Придуманные во Франции права человека в некоторых областях больше уважают за границей, чем здесь. Посмотрите на наши пригороды, на людей, которым приходится жить на трех квадратных метрах.
— Но не кажется ли вам, что тюрьма за такое — это все же чересчур?
— Что бы у нас ни писали, они вовсе не сидят в концентрационных лагерях. Я бывал в российских тюрьмах и видел американскую тюрьму, где находился Доминик Сросс-Кан (Dominique Strauss-Kahn). Францию можно было бы осудить за ее переполненные тюрьмы. В России это не так. Посмотрите сами. Во Франции большая часть молодежи из пригородов живет в чудовищных условиях и из-за этого обращаются к исламизму, как рассказывает Жак Одиар (Jacques Audiard) в фильме «Пророк» (Un prophète). Полиция, кстати, здесь совершенно бессильна. Причем, я сам люблю полицию - в отличие от многих других.
— Одно время вас считали сторонником левых. В прошлом вы даже приобрели рекламную страницу, чтобы поддержать Франсуа Миттерана.
— Он был одним из последних настоящих политиков. Как и Ширак. В тот момент эта страница отражала радость перемен. Большую эфемерную радость. Я не за правых и не за левых. Я живой человек, который восхищается окружающим миром и становится глух к глупости. Вообще, мои уши уже напрочь забиты. На улице нет тротуара для левых и тротуара для правых. Повсюду есть приятные люди и полные идиоты. Иногда приходится лавировать между ними.
— Только что вы показали мне ваш российский паспорт. Есть ли у вас и французский паспорт?
— У меня есть семь паспортов любимых мной стран. Вообще, мне хотелось бы, чтобы их было семь. Я обращусь с такой просьбой к властям Алжира и других государств. Это избавит меня от необходимости получать визы, потому что, как я уже говорил, я считаю себя свободным человеком и гражданином мира.
