Журналистов не существует

Журналистов не существует, есть лишь услуга журналистики.

Да, я знаю, это слишком, и звучит мое заявление как твит-пародия. Но задумайтесь вот над чем.

Благодаря этой истории про Сноудена, Гринуолда и АНБ у нас началась очередная полоса дебатов о том, кто журналист, а кто нет. Я уже давно говорю, что это неправильный вопрос, и что журналистикой может заниматься любой: свидетель, делящийся своими новостями напрямую со всем миром; эксперт, объясняющий новости безо всяких цензоров; разоблачитель, показывающий миру скандальные документы. То есть, любой человек, который нас информирует. Это неправильный вопрос, если подумать о том, что журналистика не производство контента, а услуга, цель которой заключается в информировании публики.

Почему мы должны давать определение, кто такой журналист? Редактор Times Маргарет Салливан (Margaret Sullivan) ощутила такую потребность, потому что ее газета взяла на себя право решать, кто может носить журналистскую мантию; потому что начались дебаты о Гленне Гринуолде (Glenn Greenwald) как о их защитнике; и потому что возникли вопросы юридического характера. Вот ее мудрое и неотразимое заключение: «Настоящий журналист это тот, кто на клеточном уровне понимает и не сторонится враждебных отношений между властью и прессой. Именно такие напряженные отношения имели в виду основатели Америки, когда принимали первую поправку». К сожалению, мы нечасто видим, как такое определение журналистики применяется на телевидении и в Вашингтоне, особенно когда речь идет и о первом, и о втором.

Джон Макуэйд (John McQuaid) ощутил потребность задать вопрос, почему Гринуолд сводит с ума других журналистов. Он пришел к выводу, что вопрос о том, кто журналист, а кто нет, это зачастую «прелюдия к лишению легитимности их работы и того, что они хотят сказать. Это очень быстро сводится к трайбализму». Читать это следует так: журналисты против блогеров. Далее следует вздох сожаления.

Господи, помоги нам. Сенатор Дик Дурбин (Dick Durbin) ощутил себя вправе предложить законодателям самим решать, кто является журналистом, а кто нет. Хотя, по правде говоря, они уже делают это, когда речь заходит о том, кто имеет право на защиту по закону, освобождающему журналиста от обязанности раскрывать источники информации. Но я точно не хочу, чтобы государство давало лицензии журналистам (и отнимало их).

Все эти дискуссии – и всего за несколько дней. Все эти варианты одного и того же вопроса, на который не дают ответа, или дают слишком часто и очень по-разному – на протяжении многих лет. Все, хватит.

Журналистика это не контент. Это не существительное. Это не должно быть профессией или отраслью. Это не сфера деятельности и не гильдия. Это не дефицит, который надо контролировать. Журналистика сегодня делается уже не в редакциях новостей. И она уже не сводится к простой форме повествования.

Так что же это, черт возьми, такое – журналистика?

Это услуга. Это услуга, конечно цель которой – информированная публика. Своим предприимчивым студентам с факультета журналистики я даю самое широкое определение: журналистика помогает обществу организовывать свои знания, чтобы общество могло лучше организовать себя.

Таким образом, все, что надежно служит информированию общества, является журналистикой. Помочь в этом деле может каждый. Настоящий журналист должен хотеть, чтобы к выполнению этой задачи подключались самые разные люди. Именно по этой причине я написал книгу «Public Parts», потому что я уважаю ценности, возникающие и развивающиеся на основе публичности, на основе способности каждого поделиться своими знаниями со всеми и этики, которая заявляет, что совместное пользование это акт социальной щедрости, а прозрачность должна быть изначальным принципом наших институтов.

Могут ли люди помочь в этом процессе? Безусловно. Сначала организации могут помочь с потоком и сбором информации, но теперь это может происходить и без них, путем создания площадок для общества, чтобы оно делилось и совместно пользовалось тем, что знает. Далее, часто нужен кто-то, кто может добавить ценности этому процессу, делая следующее:
- отвечая на вопросы, на которые нет ответа в общем информационном потоке,
- проверяя факты,
- опровергая слухи,
- включая контекст, давая объяснения и фоновую информацию,
- обеспечивая функциональные возможности того, что позволяет совместно использовать информацию,
- организуя усилия сообществ, свидетелей событий и экспертов по сотрудничеству.

Я что, просто даю описание рабочих обязанностей журналиста в видоизмененной форме? Мне кажется, так это называть не следует, ибо понятно, что слово «журналист» несет на себе багаж столетий, и с ним ассоциируется борьба за то, кто контролирует журналистику. Такие функции – да и другие тоже – необязательно должен осуществлять какой-то специально обученный человек или особая организация.

А как же насчет закона? Ведь надо, по крайней мере, иметь определение журналиста, чтобы знать, кто имеет право на защиту по закону, освобождающему журналиста от обязанности раскрывать источники информации. Нет, не надо. Ибо под это определение также подпадают те, кто данным законом не защищен. Иногда таких людей называют разоблачителями, а наши власти воюют с ними и с их разоблачениями вместо того, чтобы их защищать, хотя в их разоблачениях звучит информация о нашем с вами правительстве и о нас, информация, которая помогает нам лучше самоорганизоваться как свободному обществу.

Мы должны обсуждать этот и другие вопросы из принципа, защищая не человека со служебными обязанностями, письменным столом и зарплатой, а идеалы прозрачной власти и информированного общества как необходимые условия демократии.

На следующей неделе я выступаю на третьем Всемирном образовательном конгрессе для журналистов (World Journalism Education Congress). Я планировал предложить им бросить вызов предположениям и допущениям нашей промышленной эпохи об отношениях, формах и бизнес-моделях новостей, а также пересмотреть то, чему и как мы учим журналистов. Я также планировал сказать, что если они называют свои программы программами «массовой коммуникации», то им следует изменить название, так как само это название является оскорблением для общества, которому мы служим. Много лет назад профессор журналистики Джей Розен (Jay Rosen) научил меня словам социолога Реймонда Уильямса (Raymond Williams): «На самом деле, никаких масс не существует. Существуют лишь способы смотреть на людей как на массы». Но сегодня все иначе.

Однако сейчас я сомневаюсь в том, что нам следует обсуждать вопрос об определении журналистики. Любая попытка дать такое определение, оградив это занятие забором из функциональных обязанностей и ценностей, как в должностной инструкции, ограничивает, и в конечном счете уничтожает общее предназначение журналистики – информировать общество.

Так кто же мы такие? Мы слуги информированного общества. И всегда ими были.