У американского политолога Фрэнсиса Фукуямы неоднозначная репутация. В начале 90-х он прославился своей концепцией «конца истории». Ее ядром служило утверждение, что либеральная демократия является наиболее совершенной и, видимо, последней, раз дальше совершенствовать нечего, формой социально-политического устройства, которая быстро распространится по всему миру. Через 20 лет после выхода работы Фукуямы есть куда больше оснований для скепсиса в отношении его выводов, нежели для согласия с ними. Но политолог выступает с новыми оценками и прогнозами, которые, возможно, окажутся более близкими к реальности, чем теория о «конце истории».
Анализируя массовые протесты, прокатившиеся в этом году по разным странам, от Бразилии до Египта и Турции, Фукуяма приходит к выводу о том, что речь идет о «революции среднего класса», который «повсюду, где он возник, вызывает политическое брожение, но лишь изредка ему удается самостоятельно осуществить устойчивые политические перемены… Так, юные участники митингов в Тунисе и на площади Тахрир в Египте, добившись свержения соответствующих диктаторов, не смогли развить успех и организовать политические партии, которые смогли бы побороться за власть на выборах… Та же судьба, вероятно, ждет протестующих и в Турции. У этой социальной группы… такие же сложности в налаживании связей с другими классами, какие стали бичом схожих движений в России, Украине и в других странах». Однако, несмотря на эти трудности, движение среднего класса, недовольного своим социальным отчуждением, только набирает силу, считает Фукуяма. Поэтому «государственным деятелям в США и Европе не следует самодовольно поглядывать, как развиваются события на улицах Стамбула и Сан-Паулу. Было бы грубой ошибкой думать, что «здесь такое произойти не может».
Протест без идей и лидеров
Возможен ли в Европе аналог выступлений на каирской площади Тахрир? По мнению шведского политолога Сары Энн Ренник, хотя европейские общества выглядят куда более стабильными, чем ближневосточные или латиноамериканские, общее между протестными движениями во всех этих странах найти можно: «Главная цель как участников "арабской весны", так и движений вроде испанских Los Indignados (Возмущенных) – социальная справедливость. Их подпитывает острое чувство несправедливости – политической, социально-экономической или обеих сразу. Эти разнообразные движения протеста требуют ни больше ни меньше как пересмотра всего социального контракта, системы отношений между государством и обществом – в сторону большего участия последнего в государственных делах и переосмысления практики демократии».
Впрочем, если в Египте «вторая серия» массовых выступлений привела к новому повороту событий – свержению президента Мохаммеда Мурси, то в европейских странах в этом году люди выходят на демонстрации куда реже и в меньших количествах, чем год или два назад. Несколько «увяли» и упомянутые Los Indignados и их менее организованные португальские и греческие аналоги. Во Франции самыми многолюдными оказались манифестации, которые можно считать политическими лишь отчасти: они были организованы сторонниками и противниками закона об однополых браках. Подтверждается мнение, высказанное в 2011 году голландским социологом и левым активистом Жеромом Роосом: «У нас есть движение, но у него нет направления. У нас есть идеалы, но они пока не нашли выражение в ясно сформулированной идеологии». Недовольные разошлись с площадей по домам, не найдя ни лидеров, ни программ, которые превратили бы их стихийный социальный протест в политический.
В то же время причины для недовольства европейцев, прежде всего молодых, никуда не исчезли. Это не только безработица и бюджетные сокращения как таковые. С точки зрения психологической миллионы образованных горожан чувствуют, как быстро увеличивается разрыв между их привычками и ожиданиями, социальным статусом, на который они могли бы претендовать в недавние благополучные времена, и неутешительной реальностью, когда остается радоваться даже не слишком привлекательным предложениям работы за тысячи километров от дома. Фрэнсис Фукуяма формулирует это как «неспособность общества удовлетворить быстро растущие чаяния» тех, кто остался за бортом. Точнее, «новых недовольных», тех, кого еще не поглотила «культура бедности» городских окраин, но угроза того, что это случится, становится для них все более ощутимой.
К неудовольствию радикалов, уличные протесты в Европе редко носят антисистемный характер. Пока не находит широкого отклика риторика левых романтиков вроде Жерома Рооса, утверждающего, что «с нынешним кризисом нельзя покончить с помощью регуляции, или "косметической хирургии"... Его может разрешить только переход к другой социальной системе». Четко сформулировать, как именно могла бы выглядеть такая система, однако, у идеологов протестного движения пока не получается. Большинство манифестаций проходит под сугубо социально-экономическими лозунгами – против урезаний социальных выплат, растущей безработицы или выселения должников из занимаемого ими жилья, как в Испании.
Привычка к демократии
Во время политического кризиса в Португалии, вызванного конфликтом между министрами по поводу масштабов бюджетных сокращений, большинство опрошенных еженедельником Expresso высказались либо за досрочные выборы (37,2%), либо за перестановки в нынешнем правительстве (45,1%). (В итоге премьер-министр Педру Пассуш Коэлью пошел по второму пути, хотя кризис пока не завершен). Таким образом, массовых «антисистемных» настроений в обществе не наблюдается. Демократия остается единственно приемлемой политической моделью для большинства граждан даже в сильно пострадавших от кризиса европейских странах вроде той же Португалии или Италии.
Недовольство европейцев своими политиками пока чаще всего приводит их к голосованию за популистские партии: такова природа недавних успехов на выборах Партии независимости Соединенного Королевства во главе с Найджелом Фараджем и итальянского «Движения пяти звезд» Беппе Грилло. К тому же, в отличие от Египта или (в недавнем прошлом) Турции, в странах Евросоюза армии давно вне политики. Это делает исход политической борьбы более предсказуемым: нет опасности того, что в решающий момент из-за кулис выйдет человек с ружьем и предложит актерам свой собственный сценарий.
Но все это не повод давать однозначно отрицательный ответ на вопрос о том, возможен ли «европейский Тахрир». У Старого Света – своя беда, точнее, даже две. Первая: доверие общества к политическим институтам и политике как таковой стремительно падает. Pew Research Center в мае обнародовал результаты социологического исследования, согласно которым доля европейцев, позитивно относящихся к ЕС и его органам, всего за год снизилась с 60 до 45%. Во Франции падение еще более впечатляющее – на 19%, в Испании – на 14, и даже в традиционно «еврооптимистичной» Германии – на 8%. Поводов для печали достаточно не только у еврочиновников из Брюсселя, но и у лидеров отдельных стран. Только деятельность канцлера Германии Ангелы Меркель по борьбе с экономическим кризисом граждане ее страны оценили высоко (74% положительных отзывов). В остальных государствах, где проводился этот опрос, «антикризисные» рейтинги лидеров находились в диапазоне от 20 (премьер-министр Чехии Петр Нечас) до 37% (глава британского кабинета Дэвид Кэмерон).
Немецкий комплекс и недостаток солидарности
Другую европейскую проблему социологи из Pew Research описывают так: «Затянувшийся экономический кризис привел в действие центробежные силы, которые разрывают европейское общественное мнение на части, отделяя французов от немцев, а немцев – от всех остальных. Южные страны – Испания, Италия и Греция – становятся все более отчужденными по мере того, как нарастает их фрустрация по поводу политики Брюсселя и Берлина и восприятие экономической системы как несправедливой».
Доказательство – рост национальных стереотипов и предубеждений, характерный для любых тяжелых времен. Социологи предложили жителям разных европейских стран набор оценочных характеристик и попросили назвать ту страну ЕС, которая, по мнению респондентов, наиболее соответствует каждой из этих характеристик. Выяснилось, что у большинства европейцев – своего рода немецкий комплекс: Германия с большим отрывом лидирует и как «наиболее заслуживающая доверия», и как «самая надменная», и как «наименее сострадающая». Оказалось также, что британцы склонны не доверять Франции (речь в опросе шла именно об образах стран, а не народов, что не совсем одно и то же), итальянцы – своей собственной стране, а поляки удивительным образом считают Германию как заслуживающей, так и не заслуживающей доверия. Наконец, в качестве носителей симпатичных характеристик («наименее надменная», «самая сострадающая») опрошенные, как правило, называли собственную страну.
Все это не так уж удивительно. Даже странности отношения поляков к Германии объясняются легко. Примерно по 35% граждан этой страны голосуют за правящую «Гражданскую платформу», проевропейскую и тем самым относительно прогерманскую, и за оппозиционное «Право и справедливость», чей национализм и воинствующий католицизм замешан на антигерманских (и антирусских) настроениях. Так что одни думают одно, другие – прямо противоположное, и общей непротиворечивой картины не складывается. Иное дело, что не складывается и общеевропейская повестка дня. Как заметил бывший министр финансов Великобритании Найджел Лоусон, «на континенте всегда понимали, что цели европейской интеграции – политические, и экономическое сближение – лишь средство достижения политических целей». Это явное преувеличение, поскольку если бы «всегда понимали», наверное, не было бы и сегодняшнего разброда во мнениях относительно путей выхода из кризиса.
Тем не менее этот разброд пока вряд ли грозит полномасштабным социальным взрывом. Слой «подкожного жира», накопленного Европой за более чем полвека мирного и успешного развития, достаточно велик, а корни демократии и правового порядка прочны, по крайней мере в Западной Европе (относительно Восточной на этот счет появляются определенные опасения). Немецкий философ и социолог Юрген Хабермас видит главную опасность для будущего Евросоюза не в повторении чего-то подобного беспорядкам в Каире или Стамбуле, а в недостатке солидарности, в неготовности многих европейцев – в том числе и граждан самой богатой и стабильной страны ЕС, Германии – воспринимать нынешние проблемы как общие, а не как следствие происков «коварного» Брюсселя или «безжалостного» Берлина. По мнению Хабермаса, «если мы хотим сохранить союз, недостаточно, учитывая дисбаланс между национальными экономиками, предоставлять займы странам с чрезмерной задолженностью так, чтобы каждая страна самостоятельно увеличивала свою конкурентоспособность. Вместо этого требуется солидарность, совместные усилия, предпринятые исходя из общей политической перспективы».
Такие проблемы вряд ли решаются на площадях. Но их уже нельзя решать и только в кабинетах политиков и чиновников, на закрытых для «лишних» глаз встречах и переговорах. Возможно, Фрэнсис Фукуяма и на сей раз поторопился с прогнозом, объявив о «революции среднего класса». Но то, что борьба с отчуждением общества от власти становится проблемой не только развивающихся стран, уже совершенно ясно.
