Новое судебное разбирательство по делу об убийстве журналистки Анны Политковской началось с бойкота. Ее дети, Вера и Илья Политковские, отказались прийти на заседание. Дело в том, что суд проигнорировал их просьбу о переносе заседания, где отбирали присяжных. В итоге, присяжных избрали без их участия. Дочь Анны Политковской Вера Политковская рассказала RFI, почему она считает судебный процесс нелегитимным, а также, почему в деле об убийстве ее матери до сих пор не выявлен заказчик.
RFI: Пресс-секретарь Мосгорсуда Анна Усачева объяснила сегодня, что медлить с отбором присяжных было нельзя, и уголовно-процессуальный кодекс вроде бы предусматривает такую возможность — выбрать присяжных без участия потерпевшей стороны. Но, если я правильно понимаю, в том, что касается отбора присяжных, вы считаете свои права нарушенными?
Вера Политковская: Я считаю, что да. Я не собираюсь участвовать в процессе с коллегией присяжных, к отбору которой я не имела никакого отношения. Это невозможно. Я участник процесса и имею права выбирать, делать отводы на основе личных предпочтений или объективных данных. Но я была лишена этого права. Соответственно, участвовать в процессе я не буду.
— Но если я правильно понимаю, есть и другие причины, по которым вы считаете суд «нелегитимным»?
— Есть некие права потерпевших. В российском уголовно-процессуальном кодексе они отражены не в достаточной мере, но, тем не менее, хоть немного, но они отражены. И я, также как и мой брат, являясь стороной потерпевшей, имеем право участвовать в отборе присяжных. Лишить этого права нас никто не может. Но в итоге получилось так, что нас этого права лишили. Судья Мелехин, лично.
— Но были и другие ходатайства, которые не были приняты судом. Ведь не признали и вашего ходатайства по доследованию дела, об отправке его заново в прокуратуру?
— Вы должны понимать, что судебная практика — это удовлетворение ходатайства или его неудовлетворение. Бывает по-всякому. Но самое важное для дальнейшего хода процесса, это то, что я, и мой брат также, мы не участвовали в отборе коллегии присяжных. Вы не представляете, насколько это важный аспект — участие в отборе присяжных. Это очень важный аспект начала процесса. И то, что в итоге мы были лишены этого права, и привело к ситуации, которую мы имеем на сегодняшний день — отсутствие потерпевшей стороны в полном составе в зале суда.
— А вы знакомы с составом коллегии присяжных?
— Нет, а как мы можем быть с ней знакомы, если нас в зале суда в момент отбора не было?
— Может, после этого, вас ознакомили с ней письменно?
— Нет.
— То есть, вы даже не знаете, кто там — в коллегии присяжных?
— Нет.
— Конструктивного настроя со стороны судебной системы вы не видите?
— Нет, вообще не наблюдается.
— Суд не идет навстречу?
— Нет, не идет навстречу. Я полагаю, что, учитывая значимость и резонансность процесса, судья должен был быть заинтересован в том, чтобы потерпевшая сторона присутствовала. Понятно, что у всех бывают свои нюансы. Входить в такую конфронтацию это глупо в интересах суда. Но, тем не менее, суд наплевал фактически на все наши ходатайства и повел судебное заседание ровно так, как посчитал нужным.
— В какой степени вы считаете дело об убийстве вашей матери расследованным по сравнению с первым судебным процессом?
— В большей степени. Но считать это дело раскрытым невозможно, потому что нет заказчика, нет основных звеньев, которые соединяли заказчика с исполнителями, которые сейчас сидят на скамье подсудимых. Это люди, подозреваемые в том, что они причастны к этому убийству, как низшее звено. Нет, я не могу сказать, что дело расследовано.
— Следствие ни насколько не продвинулось в том, что касается заказчиков?
— В том, что касается заказчиков, нет, не продвинулось.
— На ваш взгляд, у следствия есть возможности продвинуться в этом направлении?
— Конечно, есть. У следствия есть все возможные рычаги для того, чтобы расследовать дело. Но следствие или пользуется или не пользуется ими.
— И почему оно не пользуется?
— Нет политической воли, видимо, я полагаю. Надо признать, увы, что политическая воля играет решающую роль в подобных делах.
— То есть, на ваш взгляд, среди заказчиков есть люди, так скажем, «неприкасаемые»?
— Да.