Чем меньше у человека словарный запас, тем труднее ему описать реальность. Иному кажется, что меньшим запасом, наоборот, даже проще выразить свои чувства: выходит погрубее, но доходчивее. Этот самообман легко развеять: чувства человек обычно испытывает довольно сложные. Вот почему из-за нехватки слов в ход так легко идут кулаки и зубы.
Френд по фейсбуку написал пост о встрече с группой школьников в электричке. На майке у одного из них было написано «Я — русский!», на кепке — «New York City», вся компания ела лапшу из пакетов с надписью «Доширак». А говорили школьники исключительно на матерном языке. На том самом упрощенном варианте современного русского, который, с одной стороны, запрещен к употреблению, а с другой — остается и средством межкультурного общения, и довольно странной, болезненной тайной.
В школе детям никто не объясняет, что это за язык. Они знают или умеют додумываться о его запретности. Но что есть запрет без объяснения? Объяснение неизбежно потребовало бы подробного описания самого предмета запрета. Из этого противоречия никак не получается вырваться. Но логический анализ его необходим. И хотя логика в России не в чести, попробуем разобраться.
Человек, который то и дело ругается матом, все-таки ведь не хуже, например, убийцы, правда?
Особенно такого, который специально готовился к своему ужасному преступлению. Как у Достоевского. Черт его знает, что там произойдет в голове у подростка, который прочитает роман об убийце всерьез. Не с той моралью, которой учитель может подсластить эту горькую пилюлю, а, так сказать, по Бахтину, в беспощадном диалоге с писателем. Да что с писателем — с разговором с самим чертом на вороном коне. При этом роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» вошел в школьную программу через два года после смерти Сталина, в 1955.
Итак, Достоевского с его философией смертоубийства подростки изучать могут и даже должны, а вот на объяснение жаргона, которым подростки наши перемежают Доширак и матерок в прокуренных и в провонявших мочой тамбурах, — на это нет ни одной, ну ни одной секунды времени. Ни в школьной программе, ни в программе внеклассного чтения. Нигде.
Между тем, отношения Родиона Раскольникова с матерящимися подростками гораздо сложнее и интереснее.
В журнале «Большой город» недавно провели опрос, кого из писателей дети хотели бы выкинуть из школьной программы и за что. Вот что сказали бедные московские детки про Достоевского.
«Как бы это неправильно ни было, но я бы исключила Достоевского. Я считаю, что его произведения слишком тяжелые. Человек должен сам дойти до него».
Запомним эту формулу: Достоевский нужен, но не в школьном исполнении. Идем дальше.
«Давайте уберем Достоевского, а то десятиклассники с тоской в глазах начинают шляться по подворотням и дворцам-колодцам, то ли в поисках старушек, то ли еще чего...».
Это — серьезная позиция. Не прочитаешь «Преступление и наказание» — глядишь, и старушка какая целее будет. Аргумент непрошибаемый: запретив мат, мы вынуждены запретить и его изучение. Идем еще дальше.
«Исключить Достоевского. Мнение, конечно, субъективное, но Достоевский переливает из пустого в порожнее тяжеловесные рефлексии и воспевает слабость. Слабость какая-то деструктивная, отдает застоявшимся болотом».
«Надо исключить муторного Достоевского, потому что он непонятный мне шизофреник».
«Я бы исключила Достоевского, потому что он депрессивный, маниакальный и совершенно жуткий. Когда ты подросток, и так все хреново вокруг, а Достоевский в школьной программе отравляет жизнь просто невероятно».
Как видим, детки перехватили у взрослых главный смысл официального взгляда на образование. Жизнь, говорят они, и без того отвратительна, с ее подворотнями, шизофрениками и желанием пристукнуть «всех этих людей». А школа, как им кажется, должна быть местом нормативного душевного покоя. Сладкое, медовое время. Ё-кэ-лэ-мэ-нэ, это же так понятно. «Я помню чудное мгновенье...», ходи оно конем. «На холмах Грузии лежит ночная мгла», гори она огнем.
Ни дети, ни взрослые не замечают и другое, промежуточное противоречие: как тогда быть с таким главным школьным предметом, как ОБЖ — основы безопасности жизнедеятельности.
Воспаленный ум, придумавший это название и эту обжористо-обжимистую аббревиатуру, как раз и представляет собой вытяжку из самого «депрессивного, маниакального и совершенно жуткого» Достоевского. Но если вам отменят Достоевского, то сами ОБЖ не превратятся ли в набор инструкций по изготовлению адской машины?
Удивительный мир, в котором смысл слов меняется на противоположный, начинается не с чьей-то злой воли. Запретители всего дурного искренне хотят добра. Но поскольку они плохо учились в школе и пролезли куда надо по блату, то и понимание добра у них — блатное.
Вот почему верхушка матерящегося взрослого сообщества — депутаты, органы образования и внутренних дел — пытается сделать запретным для всех остальных не что иное как свой цеховой язык. Все — по Достоевскому и отменившему его изучение в школе товарищу Сталину: из бывших зэков набрали лучших надзирателей, из бывших двоечников — составителей школьных программ и «единых учебников истории».
В последние летние деньки 2013 года московская полиция расклеила в вагонах метро воззвание с такими, в частности, словами:
«Не рекомендуется пересчитывать деньги в людном месте, не следует афишировать дорогие телефоны, компьютеры, фотоаппараты. После объявления "Осторожно, двери закрываются!" преступник может вырвать приглянувшуюся вещь или сумку у пассажира, сидящего рядом с выходом, и выбежать из вагона. Защитите себя!»
Полиция дает одновременный совет и сигнал всем пассажирам — всех грабителей не переловишь, всех ограбленных не утешишь. Тем более которые афишируют...
Тот, кто должен был тебя защитить, становится наводчиком твоих же будущих грабителей. Кто не спрятался, я не виноват!
Так постепенно самые простые слова меняют свой смысл на противоположный.
Итак, если мат запрещают нам матерящиеся чиновники и разного сорта менты, то нечего удивляться, что двоечники составляют школьные программы. А уж потом и Достоевского, покойника Федора Михайловича, выкинут за ненадобностью сами школьники.
Как вчерашним двоечникам в мундирах и мантиях не хочется, чтобы мелкие людишки владели их настоящим языком, так и действующим двоечникам неприятно, что Достоевский на полтораста лет вперед раскусил их, школьников, собственное поведение.
«Арестанты, — писал Достоевский в «Записках из Мертвого дома», — почти все говорили ночью и бредили. Ругательства, воровские слова, ножи, топоры чаще всего приходили им в бреду на язык. «Мы народ битый, — говорили они, — у нас нутро отбитое, оттого и кричим по ночам».
«Ругаться, "колотить" языком в остроге позволяется. Это отчасти и развлечение для всех... Но враги ругаются больше для развлечения, для упражнения в слоге. Нередко сами себя обманывают, начинают с страшной горячкой, остервенением... думаешь: вот бросятся друг на друга; ничуть не бывало: дойдут до известной точки и тотчас расходятся. Все это меня сначала чрезвычайно удивляло. Я нарочно привел здесь пример самых обыкновенных каторжных разговоров. Не мог я представить себе сперва, как можно ругаться из удовольствия, находить в этом забаву, милое упражнение, приятность?»
«Впрочем, — говорит Достоевский, — Не надо забывать и тщеславия. Диалектик-ругатель был в уважении. Ему только что не аплодировали, как актеру...»
Ну что, не знаете вы этого матерного актерства? Знаете, как не знать!
Так чего ж ты хочешь?! Разрешить мат в школе и на улице? Пустить на самотек воспитательную работу и борьбу за культуру речи?! Пропагандировать непристойности?
Александр Петрович Горянчиков, чьи «Записки из Мертвого дома» Достоевский подарил нам 150 лет назад, кончает свои записки сценой в кузнице, где с него в последний раз сняли кандалы.
«Кандалы упали. Я поднял их... Мне хотелось подержать их в руке, взглянуть на них в последний раз. Точно я дивился теперь, что они сейчас были на моих же ногах...»
Двадцать два года назад кончилась советская власть, а матерные кандалы так пока и остаются не изученными и не понятыми, надетыми на мозги с закрытыми глазами и все-таки запрещенными. Дурь несусветная!
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Френд по фейсбуку написал пост о встрече с группой школьников в электричке. На майке у одного из них было написано «Я — русский!», на кепке — «New York City», вся компания ела лапшу из пакетов с надписью «Доширак». А говорили школьники исключительно на матерном языке. В школе детям никто не объясняет, что это за язык.
