Приразломные скрепы немоты

Живая речь разрешает слова, которые из речи письменной обычно вымарывают. Просто как лишние. «Действительно», «в самом деле», «на самом деле», «честно говоря». Почему?

Эти слова называются дискурсивными, но они не лишние, они заставляют пробалтываться. Иногда о чем-то действительно важном.

Иногда на день-два приходятся сообщения о событиях, казалось бы, далеких, но внутренне связанных друг с другом. Тут-то и становится понятно, что все эти «действительно» и «на самом деле» образуют духовные скрепы, которых так жаждет начальство. Третья декада октября 2013 года принесла несколько новостей, которые на первый взгляд никак между собой не связаны.

Первая: Надежда Толоконникова «прорвала информационную блокаду». В СМИ появилось ее первое письмо за десять дней полной изоляции от внешнего мира. Молодую женщину, осужденную, по-моему, только из-за суеверных страхов главы государства, подвергают довольно изощренному устрашению.

Вторая: министр финансов России, находясь в США, призвал Вашингтон поскорее урегулировать финансово-политический спор и принять, наконец, бюджет для флагмана мировой экономики и политики. Без этого, сказал министр Силуанов, «мы не сможем двигаться вперед». Эта новость прошла 11 и 12 октября по лентам всех мировых агентств, кроме российских.

В эти же дни российские новостные агентства пользовались суррогатными ключевыми словами. Это не толстый намек на третье сообщение о счастье суррогатных родителей — Аллы Пугачевой и Максима Галкина, дай бог им и их деткам здоровья. Пусть родители — суррогатные, детки-то — настоящие! Я говорю о подмигивающей информационной пустоте, которой заполнен российский эфир. В электронных архивах обязательно сохранятся терабайты сообщений о бессмысленном перемещении по городам и весям России так называемого олимпийского огня. Эта мнимость занимает в эфире то время, которого не дано, например, адвокатам, защищающим права репрессированных в России людей, — «узникам Болотной» и Пуссирайотам, гринписовцам, ограбленным и посаженным в тюрьму по фантасмагорическому обвинению в пиратстве, Михаилу Косенко, на которого налез вурдалак советской карательной психиатрии, или Илье Фарберу, о котором доблестные российские СМИ и вовсе потихоньку начинают забывать.

Вместо вполне реальных людей, на самом деле терпящих бедствие, на самом деле сидящих в тюрьме, на самом деле борющихся за права всех потребителей новостей, зрителям впаривают терабайты мнимостей, часами рассказывая, например, как хорошо будут летать аэробусы лоукостера «Добролёт», какие бяки украинцы, которые не хотят удавиться в объятьях Газпрома, и как, наконец, долгожданный жареный петух, клюнул в финансовую задницу главного супостата — США.

На этом фоне становится понятно, почему российские СМИ проигнорировали слова министра финансов России, призвавшего американцев завершить противостояние Конгресса и правительства. «Без этого мы не сможем двигаться вперед», — цитирует слова российского министра агентство AFP.

Россиянам же в очередной раз ничего не рассказали о главных событиях, от которых зависит их собственная жизнь уже в ближайшем будущем. Неужели люди разучились хотеть знать о произволе, творимом, например, правоотступниками в судейских мантиях? По крайней мере, до тех пор, пока их самих не привлекут по какому-нибудь абсурдному обвинению.

Активное творческое нежелание знать и понимать происходящее в собственной стране может показаться просто иллюстрацией к затертой фразе Пушкина «мы ленивы и нелюбопытны». Теперь пушкинское «мы» распространилось и на тех, кто к нему никакого отношения не имеет.

Итак, как удалось отучить население довольно большой страны современного мира от самого желания знать? Как удалось сделать это стремление не знать и не слышать таким напористым? С одной стороны ответ банален: традиционная лень была за двадцатый век замещена страхом. Если бы Пушкин жил в наше время, он сказал бы, наверное, «мы пугливы и нелюбопытны».

Страх же камуфлируется массовым умопомешательством, неспособностью отличать реальность от фикции. Утонув в СМИшных нечистотах, граждане и булькают дискурсивными словечками «на самом деле» и «в действительности», «в самом деле» и «честно говоря». К счастью, не все СМИ в этой стране еще скурвились, и мы, действительно, смогли прочитать веское, внятное, убедительное слово. Это слово произносит двадцатичетырехлетняя заключенная, что не прибавляет достоинства ее формально свободным соотечественникам.

Последним средством борьбы государства и общества с Надеждой Толоконниковой стало обвинение той, что на самом-то деле никакого протеста не существует. И голодовки не было, а была домашняя заготовка. И вообще она пиарится своей «двушечкой». И сидеть ей осталось недолго.

В позднесоветские времена чекисты применяли такой способ: они распространяли сведения о якобы имевшей место связи некоторых диссидентов с самим же КГБ. Эта безотходная технология отлично работает и в информационном пространстве, где наводнение с забытого Амура переезжает в далекую Индию, а по стране жуликов и воров гуляет олимпийский огонь. Кстати, он становится настоящим, когда гаснет, и его приходится зажечь живому человеку.

Ключевые и суррогатные слова одного только дня подтверждают: Надежда Толоконникова — настоящая, Михаил Косенко — настоящий, гринписовцы в Мурманске — настоящие. А вот мы с вами, телезрители пустот, и наши балагуры у власти — не совсем. И даже судьба приразломной экономики, на самом деле, в других руках. Сейчас, судя по всему, само это «всё» зависит от исхода споров между президентом и палатой представителей США. Одно дело потерять большие деньги на Кипре. Совсем другое — видеть, как испаряется, в результате финансовых пертурбаций у главного стратегического партнера, твое «национальное достояние». Именно поэтому вам ничего об этом и не рассказывают.

На самом деле, чтобы не напугать еще больше.