Это весьма поучительная история.
У нас и в других странах вот уже многие месяцы, если не годы, пытаются показать, что Марин Ле Пен не так сильно изменилась, как сама утверждает.
У нас анализируют ее предложения и программы.
Рассказывают о ее друзьях, связях с представителями ультраправых европейских движений.
Напоминают, что она так и не дистанцировалась от стиля, грубых манер и антисемитских провокаций ее отца.
Но вот всего за 20 секунд в беседе с журналистом Europe 1 Томасом Сотто (Thomas Sotto), который даже не пытался ее на чем-то поймать, она сама сорвала с себя маску и пустила себе пулю в ногу.
Все было до смешного просто.
Во Франции встречали четверых заложников, которых три года удерживали исламисты из «Аль-Каиды в исламском Магрибе».
Это был момент если не консенсуса, то, по крайней мере, общей радости, который еще, слава небесам, хоть изредка выпадает на долю демократических наций.
Время вопросов и, быть может, даже споров пришло бы позже, но именно в тот час, тот миг должна была царить солидарность с перенесшими тяжелейшее испытание родственниками, чья радость со слезами на глазах всколыхнула всю страну.
Как бы то ни было, Марин Ле Пен не разделила со всеми это прекрасное чувство. Она не захотела, как мы, порадоваться за страну (хотя и утверждает, что так ее любит!), которой удалось вернуть четверых своих детей. Она не подумала о тяжелейшем физическом, психологическом и моральном состоянии этих людей после нескольких лет пребывания в аду (так поступил бы любой ответственный политик, которым она так отчаянно стремится стать). Она произнесла одну короткую, но очень и очень странную фразу насчет их бород и головных уборов. Кроме того, она, по ее словам, ощутила не радость, а неловкость при виде их возвращения в мир живых.
Читайте также: Россия заигрывает с Национальным фронтом
Тем самым Марин Ле Пен намекнула, что четверых наших сограждан могли «исламизировать». Это говорит о том, что она слишком часто смотрит американские сериалы и в частности «Чужой среди своих», в котором попавшего в плен в Ираке героя «обрабатывают» боевики, и тот возвращается на родину, чтобы устроить теракт.
Марин Ле Пен выразила «удивление» «странным» видом этих четырех человек, которых, подумать только, последние три года не особенно заботила одежда. Она продемонстрировала крайнюю степень одержимости теорией заговора, болезненного чувства того, что «нам не все говорят», и что все самое важное всегда творится «у нас за спиной». Разве такое поведение не выдает порождающую экстремистский настрой паранойю, об избавлении партии от которой она якобы молится денно и нощно?
Марин Ле Пен предложила этим четверым «объясниться». Да, именно так, «объясниться»! Они едва успели вступить на французскую землю и обнять матерей и невест. Двое из них еще даже не смогли вновь привыкнуть к солнечному свету. И тут комиссар Ле Пен уже требует от них объяснений! Всего парой слов, таким высокомерным распоряжением Марин Ле Пен превратила жертв в подозреваемых, которые должны давать ей отчеты. Тем самым она продемонстрировала невероятную жестокость и бесчувственность к человеческому горю, которые не могли не поразить французов.
«Подозрения» Марин Ле Пен, чье нахальство граничит с нелепостью, а нелепость с нахальством, являются новым проявлением подсознательного страха и топливом для расизма, от которого она, по ее словам, всячески стремится избавиться. Тем не менее, он липнет к ней как вторая кожа и принимает все более чудовищные формы. Она уже во всеуслышание окрестила уличные молитвы «провокациями» и сравнила их с оккупацией страны во времена нацизма. Ее преследует невидимый, внутренний ислам, который стал чем-то вроде смертельного и необнаружимого яда. Если ее приводят в ужас 5 миллионов заметных взгляду мусульман, то как насчет тех, кто старается не привлекать к себе внимания? Что с исламом под платками и в головах? Что насчет того неощутимого ислама, который можно признать лишь по длине бороды (французским пленникам, наверное, было нечем заняться, кроме как их стричь)? Какой «благонамеренный» француз сейчас может чувствовать себя в безопасности от этой невидимой отравы, заразной и необоримой проказы, которая смогла сломить даже
этих четверых, казалось бы, железных людей?
Никогда не знаешь, когда человеческая глупость может неожиданно поставить подножку.
Ты формируешь образ, рассыпаешься в улыбках, принимаешь красивые позы.
Но бессознательное никуда не делось. Он бдит и всегда готово отомстить. Как нет режима, который мог бы выдержать две минуты правды, как говорил один великий писатель (вам, Марин, стоило бы его перечитать, если, конечно, вы его вообще читали), ничто не может устоять перед истиной давшей трещину маски.
Как вы видите, в конце концов, ложь всегда наказуема.
