Большая драма маленьких солдат

Дети играют в войну в песочницах, во дворах, на компьютере. Для большинства эти игры заканчиваются парой синяков или появляющейся на мониторе надписью «game over». Однако для 350 тысяч несовершеннолетних война не имеет ничего общего с игрой.

«Мы заносим в компьютер данные о приближающихся войнах и революциях, а он отвечает, какие игрушки нам производить, чтобы управлять разумом детей с самого их рождения», — объясняет владелица фабрики игрушек. Здесь производят пластмассовые ружья и миниатюрные бомбы, фигурки сказочных вампиров, которые можно обезвредить только при помощи креста цвета кожи белого человека, рвотные средства и комиксы о супергерое, который ведет ожесточенную войну с перуанским чудовищем (так как умные головы при помощи компьютера просчитали, что конфликт между США и Перу — дело недалекого будущего). «Через 15 лет эти дети отправятся на войну и будут с удовольствием убивать перуанцев».

Это лишь один из эпизодов фильма Алехандро Ходоровски (Alejandro Jodorowsky) «Священная гора». Снятая в 1973 году картина сюрреалистичным и неоднозначным способом заявила об одной из самых жестоких правд человечества: взрослые с поразительной легкостью втягивают детей в жернова военной махины. Спустя три десятилетия, когда мир уже не мог закрывать глаза на все более острую проблему детей-солдат, участвующих в нескольких десятках войн по всему миру, 17-летняя Элиса сказала на специальном заседании Генеральной ассамблеи ООН: «Война и политика всегда были играми взрослых, а дети — той стороной, которая проигрывала».

Пешками в этой игре остаются сейчас около 350 тысяч детей-солдат. По данным ЮНИСЕФ, они воюют в рядах 55 вооруженных группировок в 22 странах. Эти данные меняются каждый месяц, потому что с прекращением одних конфликтов, разгораются новые. Новым полем для деятельности военных и повстанцев, вербующих несовершеннолетних, стала Сирия.

Самые преданные

Хотя проблема воюющих детей охватывает огромную территорию и вспыхивает в самых разных точках земного шара, она характерна для обществ, имеющих сходные черты. Это высокие показатели прироста населения и безработицы, большой процент молодежи в структуре населения и хаос, вызванный длительным вооруженным конфликтом. Именно на детях острее всего отражается голод, нищета, затрудненный доступ к образованию (влекущий за собой отсутствие перспектив) и, наконец, ощущение страха.

«Когда война приобретает затяжной истребительный характер, ощущается нехватка кадров в вооруженных силах, боевых группах или партизанских отрядах, — отмечает сотрудница Института международных отношений Варшавского университета Агнешка Бенчик-Миссала (Agniszka Bieńczyk-Missala). — Вербовка детей оказывается самым удобным, хотя и незаконным способом усиления рядов».

Все это раскручивает спираль насилия, ответственность за которую несут «хозяева войны», прекрасно знающие, как набрать новых солдат. Они устраивают налеты на деревни, убивая взрослых и похищая детей, ведут агитацию в школах и лагерях беженцев, берут «под опеку» сирот и даже покупают детей у их родителей. Бывает, что последние сами бросают своих отпрысков в их объятья.

«Некоторые родители надеются, что их дети таким образом смогут заработать, — объясняет психолог Центра психологической поддержки INEO Малгожата Байко (Małgorzata Bajko). — Они отправляют детей в армию, где у них будет еда, одежда и больше шансов выжить».

«Дети — отличные рекруты: они послушны, их легко контролировать и запугивать, — говорит сотрудница Института международных отношений Варшавского университета Патриция Гжебык (Patrycja Grzebyk). — Взрослые получают такое подкрепление на поле боя, которое во многих специфических условиях оказывается незаменимым, а заодно рабочую силу для сопутствующих задач: дети идеально походят на роль курьеров или заряжающих».

Наконец, дети — это идеальные рекруты, потому что их дешевле содержать: они меньше едят и не требуют оплаты за службу. Благодаря развитию вооружений им стало легко справляться с оружием. Автоматы, которые были тяжелыми и сложными в обслуживании, весят сейчас около трех килограммов. Достаточно небольшой тренировки и соответствующего мотивирования, чтобы ими могли пользоваться даже самые маленькие дети.

Несовершеннолетние не всегда идут воевать против собственной воли. Они зачастую с неподдельным восхищением смотрят на вооруженных мужчин, которые наводят на всех ужас и, как кажется, ни в чем не нуждаются. Возможность присоединиться к ним кажется ребенку единственным пропуском в лучший мир.

«Им хочется чувствовать свою принадлежность к какой-то группе, особенно если общество пребывает в состоянии распада; к чему-то, что обладает хотя бы минимальной организацией, а вооруженные группы как раз таковы», — говорил в прошлом году в интервью CNN политолог и посол ЮНИСЕФ Ишмаэль Беа (Ishmael Beah), который после смерти своей семьи в 12 лет был завербован в армию Сьерра-Леоне, где шла гражданская война.

Детский психолог Кристина Кмечик-Баран (Kmiecik-Baran) обращает внимание еще на один аспект проблемы: «Взрослый человек обычно защищает детей, даже если они чужие. А те, кто вербуют несовершеннолетних, рассчитывают благодаря этому легче добиться своих целей».

Марк Кайе (Mark Kaye) из фонда Save the Children полагает, что партизаны и боевики прекрасно осознают, как влияет на детей военная служба. Он добавляет, что одна из целей фонда — объяснить боевым командирам, какой вред они наносят несовершеннолетним, привлекая их в свои вооруженные формирования.

Но все это пока лишь прекраснодушные мечты. Раз даже группировки, находящиеся на «светлой стороне» и борющиеся за установление мира, демократии или свободы, без угрызения совести убивают детей, то почему ими бы терзались боевики и полевые командиры из стран Третьего мира?

Промывка мозгов

Не каждый ребенок, оказавшийся в государственной или повстанческой армии, получает в руки автомат. Часть оказывается там в качестве поваров, носильщиков, связистов, шпионов, а в случае девочек (по данным ЮНИСЕФ они могут составлять 40% от всего числа детей-солдат) — сексуальных рабынь. Марк Кайе подчеркивает: «Ребенок-солдат — это не только тот, кто носит оружие».

В независимости от своих функций дети всегда подвергаются психологической обработке, часто с применением алкоголя и наркотиков. «Мне давали таблетки, после которых я был совершенно сумасшедшим. Я начинал бить людей по голове, наносить им раны, пока не потечет кровь. Когда действие таблеток проходило, я чувствовал себя виноватым. Если бы я помнил людей, которым я причинил боль, я бы пошел просить у них прощения», — вспоминал в разговоре с Human Right Watch 13-летний мальчик из Либерии.

«Если ребенок растет в жестоком мире, наполненным болю и смертью, именно так он начинает представлять жизнь и взросление, — объясняет Малгожата Байко. — Взрослые, которые должны защищать детей, часто погибают у них на глазах, и ребенок делает простой вывод: можно быть или убийцей, или жертвой». Психолог Кристина Кмечик-Баран подчеркивает, что у детей не развит инстинкт самосохранения, а до 12-летнего возраста — и абстрактное мышление, поэтому они могут просто не понимать, что наносят кому-то вред или могут погибнуть сами. Джузеппе Карризи (Guiseppe Carrisi) в своей книге «Дети-солдаты» приводит интервью с жительницей алжирской деревни, на которую напала группа подростков. Женщина рассказала швейцарской телекомпании, как те хладнокровно убили девочку и играли в футбол ее головой.

«Дети воспринимают вооруженный конфликт как своеобразную игру, — говорит Патриция Гжебык. — Если мы научим их убивать, они будут это делать и, не обладая достаточно развитыми моральными принципами, станут еще более жестокими, чем взрослые. Они не осознают последствий своих действий».

Встречи во сне

Кошмар воюющих детей не заканчивается вместе с освобождением или бегством. «После возвращения очень сложно вновь включиться в общество», — сказала в программе «Здесь и сейчас» (Here and Now) Грейс Акалло (Grace Akallo) — основательница и руководительница некоммерческой организации UAWCR, занимающейся помощью детям и женщинам. В возрасте 15 лет Акалло насильно завербовали в Армию сопротивления Господа — одну из самых жестоких угандийских группировок, которую возглавляет самозваный пророк Джозеф Кони (Joseph Kony). Освободившихся детей (особенно если они подверглись сексуальному насилию) часто отталкивают их родственники и окружение, что еще больше бередит раны. «Это ведет к интенсификации патологических явлений и отставанию в общественном развитии», — говорит Агнешка Бенчик-Миссала.

Эти дети бесповоротно теряют шансы получить образование, пополняя поколение безграмотных, которые не только не способны установить на своей родине мир, но и просто функционировать в обществе. «Участие в вооруженных действиях действует на детей разрушительно. В изоляции от семьи и общества у них нет возможности нормально развиваться, узнать работающие в социуме правила. Они не умеют разделять мир и войну, не знают границы страданий. Поэтому они неспособны вернуться к нормальной жизни без психологической поддержки», — добавляет аналитик.

Малгожата Байко приводит целый список симптомов посттравматического стрессового расстройства, которые наблюдаются у детей-солдат: переживание трагедии вновь и вновь (наяву или ночных кошмарах), возбудимость, приступы злости и физической агрессии, депрессивные состояния, саморазрушительные действия и стремление избегать мест, ситуаций или людей, которые могут напоминать о событиях прошлого. К этому добавляются физиологические симптомы: непроизвольное мочеиспускание, судороги, плач, учащенное сердцебиение, хроническая усталость, боли в разных частях тела.

Ключевой процесс

По данным ЮНИСЕФ, с 1998 года из вооруженных формирований удалось освободить более 100 тысяч малолетних солдат. Специалисты реабилитационных центров пытаются вернуть к нормальному функционированию в обществе и избавить от кошмаров прошлого. «Мы не должны подвергать сомнению то, что у ребенка-солдата есть шансы на нормальную жизнь, спокойствие, радость, любовь», — говорит Малгожата Байко. Поэтому демобилизацией и врачеванием травм несовершеннолетних солдат занимаются десятки организаций по всему миру. Одной из недавних акций был Кубок объединения душ — футбольные состязания для побывавших на войне детей. Команда-победитель поедет в Мадрид, где посетит стадион Сантьяго Бернабеу и встретится с игроками мадридского «Реала».

Но все это полумеры. Вдобавок весьма сложные и недешевые (по подсчетам ЮНИСЕФ, реабилитация и содержание одного ребенка обходится примерно в 800 долларов в месяц). «Во время службы у детей есть все: еда, развлечения, легкая добыча, ощущение безопасности и власти, — рассказывает Патриция Гжебык. — Оказываясь на воле, они попадают в реабилитационные центры, где их заставляют учиться. Это совсем не так интересно, как играть с друзьями, стрелять из автомата и кататься на машине».

Совет Безопасности ООН обсуждает проекты предотвращения эскалации этого явления на своих ежегодных заседаниях. Пока вывод сделан один: список вооруженных группировок и государственных армий, вербующих несовершеннолетних, несколько лет подряд остается неизменным. «Это постыдная для международного сообщества ситуация: мы знаем, кто вербует детей, но за этим знанием ничего не следует», — отмечает Патриция Гжебык. По ее мнению, следовало бы применить действенные санкции, направленные против лиц или режимов, замешанных в использовании детей в вооруженных конфликтах: «Если им придется заплатить за эти практики слишком большую цену, они станет невыгодными. Сейчас же санкции либо не применяются, либо они недостаточно эффективны. У политиков недостает воли поставить интересы детей выше экономических или политических интересов».

Претензии по поводу отсутствия политической воли можно предъявить Вашингтону. С 2008 года в США работает Child soldiers prevention act, то есть закон, направленный на предотвращение оказания военной поддержки странам, которые привлекают детей в армию. Однако если этого требуют государственные интересы, президент имеет право отступать от этого закона. В итоге американским оружием и технологиями свободно пользуются режимы Чада, Южного Судана, Йемена, Демократической Республики Конго, то есть государств, которые совершенно точно используют детей в военных действиях. Не подает положительного примера и Великобритания, где записаться в армию могут 16-летние мальчики (их доля среди новобранцев составляет до 20%).

Патриция Гжебык обращает внимание еще на одну важную проблему: «Мы руководствуемся европейскими стандартами, а в африканских странах к подросткам относятся, как к взрослым, их участие в боевых действиях воспринимается как проверка мужественности. Такое положение вещей сложно изменить, потому что оно вплетено в культуру данной группы».

Без эпилога

По мнению некоторых экспертов, переломить патовую ситуацию может решение Международного уголовного суда в Гааге, который полтора года назад приговорил к 14 годам заключения Томаса Лубанга. Лидера конголезских повстанцев судили за привлечение детей в ряды Союза конголезских патриотов. Хотя его процесс сопровождался волной критики (Лубанга руководил массовыми убийствами и вырезал целые деревни), Патриция Гжебык считает, что тема обвинения была выбрана неслучайно: «Казалось бы, мы слышали и о худших преступлениях, но именно дело Лубанга было выбрано для того, чтобы подать сигнал: вербовка детей в вооруженные формирования — это преступление и оно будет наказываться».

Однако представляется, что до эпилога истории детей-солдат еще далеко. «Международное сообщество не выработало эффективных инструментов применения международного права в отношении детей. Следует ожидать, что в бедных странах с низким уровнем образования, где наблюдается высокий уровень насилия, явление воюющих детей не исчезнет», — полагает Агнешка Бенчик-Миссала.

Говоря прямо: развалившиеся на удобных креслах в своих просторных кабинетах лидеры западных стран еще долго будут высказывать «искреннее потрясение» и «глубокую обеспокоенность», глядя в застывшие на фотографиях полные гнева и ужаса глаза вооруженных детей из далеких стран.