В своей новой книге под названием «Мусульманский национализм и неотурки» профессор Дженни Уайт (Jenny White) основывается на материалах исследований по Турции. По ее мнению, основу поляризации турецкого общества составляет дискуссия о том, «какой должна быть новая турецкая идентичность». Уайт также приходит к поразительному выводу: «Жизненные приоритеты религиозных и светских молодых людей в Турции стали ближе друг к другу».
Социальный антрополог Дженни Уайт пристально следит за происходящими в Турции событиями и проводит научные исследования. Ее научный интерес возникает в 1970-х годах, когда она прибывает в Турцию для получения образования в Университете Хаджеттепе, и сохраняется до сих пор. Она несколько лет живет в Турции. Будучи автором трех книг, Уайт ранее работала над такими темами, как политическая динамика, гендерная проблематика и политический ислам. Сегодня Уайт — сотрудник Бостонского университета и Института исследований Турции в Стокгольмском университете. О новой книге, посвященной проблемам мусульманского национализма и неотурок, нам посчастливилось побеседовать с ее автором.
Эзги Башаран: Каковы, по вашему мнению, основные особенности национальной идентичности в Турции?
Дженни Уайт: Конкретные формы национальной идентичности приобретаются в период получения образования и прохождения воинской службы. Кемалистский национализм основывается на турецкости, соединяющей род и мусульманство. Иными словами, немусульмане могут быть гражданами страны, но не турками. В своей книге я говорю о том, что это религиозно-этническое определение турецкой идентичности возникает в конце 1920-х годов. Под воздействием идей Зии Гёкальпа http://ru.wikipedia.org/wiki/Зия_Гёкальп, основы Турецкой Республики закладываются вместе с понятием культурной турецкости, способной раствориться в среде немусульман, которые владеют турецким языком и ведут себя как турки. Еще одна сторона кемалистского национализма — ощущение того, что Турцию окружают враги, внутренние и внешние. В категорию внутренних врагов, угрожающих единству и целостности страны, входят немусульмане. Такое понимание объясняет сохраняющееся из года в год неблагоприятное отношение к различным меньшинствам в Турции.
— Почему мусульманство не спасло курдов от неблагоприятного отношения?
— Да, несмотря на то, что курды — мусульмане, они рассматривались как орудие с точки зрения внешних сил, желающих разделить Турцию. Поэтому в рамках данного мышления курды определяются как турки, утратившие собственную культурную идентичность.
— Таким мышлением, которое лежит в основе всего этого, является кемалистский национализм?
— Кемалистский национализм учит турок скептическому отношению ко всем, кто «не похож на них», и убеждению, что намерения таких людей враждебны. Турция становится сценой длительных междоусобиц групп, которые десятилетиями конкурируют друг с другом. Левые и правые, сельчане и горожане, курды и турки, сунниты и алавиты. В последнее время к этому букету добавляется спор исламистов и светской оппозиции. Ярлыки меняются, но борьба остается борьбой. В составе определенных групп (как бы они ни назывались) турки оказывают поддержку друг другу, но все, кто отличается от них своим образом жизни или религиозными убеждениями, рассматриваются ими как враги. Протесты вокруг парка Гези впервые выходят за рамки этой динамики.
— Что вы имеете в виду?
— Вспыхнувшие в июне этого года протесты показали, что группы, преследующие разные цели и совсем не похожие друг на друга, могут действовать совместно и не конфликтовать, а говорить. В этом, конечно, сыграло свою роль то, что генерация «Гези» является гомогенным средним классом в культурном отношении. Между тем руководство Партии справедливости и развития (ПСР), которому изначально удалось построить диалог с различными меньшинствами и либералами, почему-то снова вернулось к идее враждебности между группами и парадигме скептического отношения к другим. Таким образом, оно весьма приблизилось к формуле кемалистского национализма.
— Вы говорите о новой турецкой идентичности, что вы вкладываете в этой понятие?
— Новую турецкую идентичность я определяю как мусульманский национализм. Ее характерная особенность состоит в том, что образ будущего возводится на каркасе республики, построенной на османском прошлом и освободившейся от кемализма. И это означает новую интерпретацию всего, начиная от стиля жизни и заканчивая внутренней и внешней политикой. Основу этой интерпретации составляют не исламские принципы, а «постимперские» чувства.
— «Неотурки» представляют круги, которые мы называем исламской буржуазией?
— Да. Именно новая исламская буржуазия (и это не только электорат ПСР) строит новую турецкую националистическую идентичность. Это поднимающаяся вверх по социальной лестнице современная, шагающая в ногу с модой молодежь, которая обладает экономическими знаниями и пристально следит за всем, что происходит в мире. В своих предпочтениях и представлениях об образе жизни молодая генерация исламской буржуазии достаточно близка к секулярной молодежи. Действительно, одна из этих групп может покрывать голову, другая — употреблять алкоголь. Но по таким вопросам, как образование, литература, путешествия, жизненные ориентации, роль личных предпочтений в формировании мусульманской или турецкой идентичности, они постепенно становятся ближе друг к другу. На мой взгляд, разделяющим фактором в событиях вокруг Гези (и они, скорее, возводят мосты между существующими различиями) является не религиозность, а бедность.
— Что это означает?
— Часть общества, которая обладает низким уровнем дохода или только поднимается по социальной лестнице, предпочитает придерживаться авторитарных и патриархальных ценностей и практик. В этом смысле фигура премьер-министра Эрдогана внушает им ощущение комфорта. Изменения пугают тех, кто закрепился на верхней ступени социальной лестницы. Стабильность и порядок же крайне благоприятны для торговой сферы. Именно поэтому премьер-министр Эрдоган демонизировал протестующих в Гези, подчеркивая, что они наносят вред общественной собственности и мешают развитию малого бизнеса. Не ограничиваясь этим и оставаясь верным рецепту кемалистов, Эрдоган отмечал, что протестующих контролируют внешние силы и евреи, стремящиеся дискредитировать Турцию. Такие заявления занавешивают ту реальность, что экономические условия далеко не для всех в равной степени благоприятны. Исследование Института Гэллапа (2013) показывает, что каждый третий турок борется с бедностью. Этот показатель был на уровне 18% (то есть вдвое меньше) в прошлом году. В июле 2013 года инфляция составила 8,9%, причем серьезных масштабов достиг внешнеторговый дефицит. Несмотря на ухудшение экономической ситуации, некоторые граждане продолжают поддерживать ПСР, поскольку они полагают, что прогресс в области инфраструктуры и системе общественного транспорта в целом способствуют улучшению условий их жизни.
— Вы говорите о сближении религиозной и светской молодежи, но в стране продолжает сохраняться атмосфера ужасающей поляризации. Как это можно объяснить?
— Утверждается, что поляризация происходит между двумя определенными группами — исламистами и секуляристами, не так ли? На самом деле, в стране ожесточилась дискуссия о том, что представляет собой турецкая национальная идентичность. И люди занимают определенные позиции в соответствии с развитием этого спора. Суть поляризации составляет обсуждение вопроса о том, какой должна быть новая турецкая идентичность.
— А разве молодежь не обсуждает это?
— Я бы сказала так. Молодую генерацию нельзя определить в соответствии с известными нам идеологическими и политическими категориями. Эти молодые люди могут как переходить из одной категории в другую, так и обладать убеждениями, которые традиционно считаются конфликтующими друг с другом. Следовательно, прогнозировать их модель поведения, исходя из привычных для нас «полярных» категорий, достаточно сложно. Эта ситуация впервые стала заметной в результате протестов в Гези. Это вовсе не означает, что консерватизм умер. Социологические опросы показывают, что уровень консерватизма в турецком обществе по-прежнему высок. Но, не забывайте, наблюдается следующая картина: в то время как религиозные мусульмане способны совершать весьма либеральные шаги, секуляристы в свою очередь с высокой долей консерватизма подходят к гендерным отношениям. В основе сближения молодого поколения в вопросах социальных идей и практик лежит наличие множественного выбора при ответе на вопрос: «Что значит быть мусульманином и турком?»
— В вашей книге вы рассказываете о неприятном инциденте, когда один ваш знакомый кемалист был недоволен вашей публикацией в газете Zaman. Вы полагаете, что кемалисты по-прежнему столь резки?
— Кемалисты чрезвычайно привязаны к своей идеологии. Сегодня они лишены своей силы и испытывают страх перед изменениями в обществе. Из-за восприятия внешнего врага, которое в их умах создает их идеология, им очень сложно идти в ногу с либеральными изменениями и глобализацией. Страх и беспокойство все еще подталкивают их к тому, чтобы нападать на тех, кого они рассматривают в качестве врага.
— Сегодня беспокойство охватывает только кемалистов?
— Давайте признаем, что с избранием ПСР понятия государства и нации трансформировались коренным образом. Сегодня ПСР реализует мажоритарную демократию. Что это значит? Мы победили, следовательно, вы будете делать так, как мы скажем. Если вам это не нравится, в следующий раз выберете правительство, которое вам по душе. Это несовершенная, неполная демократия. Демократические власти прислушиваются ко всем, кто не отдает за них свой голос, и защищают их права. Стиль правления ПСР автократичен. Благодаря искусству социальной инженерии она навязывает режиму определенные ценности. Однако это не означает ничего, кроме как сохранение статус-кво, с которым десятки лет борется Турция.
Османская модель не предполагает структуры для меньшинств
(Фрагмент из книги Дженни Уайт)
«Долгое время под давлением кемалистского режима в отношении османского прошлого доминировало пренебрежение. Сейчас же османское наследие романтизируется, некритично присваивается, становится пробным камнем конкретных стремлений. С точки зрения мусульманского национализма эта османская модель, например, способна обеспечить рациональную основу для интеграции иудеев и христиан. В османской национальной системе общины, которые не являлись мусульманскими, становились полуавтономными, но они не были равны мусульманским элементам. Сегодня к этой национальной системе часто апеллируют политики Партии справедливости и развития, которые обсуждают протягивание руки христианским общинам… Османская модель не предполагает структуру, в состав которой войдут другие меньшинства, такие как курды и алавиты. В попытке справиться или взять под свой контроль курдское и алавитское меньшинства, которые османского государство рассматривало как потенциальные повстанческие элементы, оно в большинстве случаев терпело неудачу. Поэтому неудивительно, что мусульманские националисты сегодняшнего дня лишены какой бы то ни было идеологической структуры, которая бы объединила эти группы с нацией».
