Активисты «Гринпис» и члены экипажа судна «Арктик Санрайз» чувствуют себя очень усталыми после выхода под залог из петербургских СИЗО. Тем не менее, они нашли время и силы встретиться с журналистами в неформальной обстановке и рассказать о себе и своем опыте общения с российской действительностью.
— Самым тяжелым было не заключение, самым тяжелым было сознание того, что на нас возведены такие обвинения — сначала в пиратстве, потом в хулиганстве, — говорит капитан корабля «Арктик Санрайз» Питер Уилкокс. — Я работаю с «Гринпис» давно, потому что разделяю принципы этой организации: никогда не брать денег ни у каких правительств, устраивать акции только ненасильственного характера, никогда не портить ничьего имущества. Эти принципы соблюдались и у платформы «Приразломная», в данном случае обвинения против нас особенно абсурдны, поскольку все происходило в нейтральных водах. И я хочу особенно подчеркнуть, мы выступали не против России, мы выступали против нефтяных магнатов, которые готовы покрыть мусором нашу планету.
— Капитан Уилкокс, а что, если бы на ваш корабль какие-то люди попытались влезть, вы-то сами что предприняли бы в этом случае?
— Я бы руководствовался ровно теми же принципами. Прежде всего, принципом ненасилия. Да собственно, такое уже было, в 1985 году мой корабль был атакован и даже взорван французскими спецслужбами.
Фразу о том, что самым большим испытанием стала не тюрьма, а тяжелые обвинения, уголовное дело, повторяют все активисты «Гринпис», недавно вышедшие из СИЗО.
— Ну, ладно, арест, ладно, два месяца, но ведь ты все время помнишь, что эти два месяца могут превратиться в несколько лет, и вот тут уж действительно становится плохо, — говорит британский кинооператор Кирон Брайан, который, впрочем, рассказывает о своих злоключениях довольно весело. — Когда нас привезли в Россию, первые несколько дней единственные лица, которые мы видели, это были лица полицейских и следователей, и это был довольно суровый опыт. Но потом, уже в тюрьме, мы познакомились с замечательными людьми. И охранники, и соседи по камере — все относились к нам очень тепло, постоянно спрашивали, чем они могут нам помочь. Когда нас отправляли на поезде в Петербург, люди поднялись в 5 утра, чтобы нас ободрить, улыбнуться, пожелать удачи. Общаться было довольно трудно, ведь никто из них не знал ни слова по-английски, но, тем не менее, общение получалось очень теплым, они кричали, махали нам вслед. Я никогда этого не забуду, это совершенно изменило мое отношение к России.
Но все-таки тюрьма есть тюрьма. Для Кирона Брайана самым тяжелым испытанием оказалась еда:
— Еда там просто ужасная! Вот, например, суп. На обед всегда давали суп, и его было четыре вида, они меняли эти супы каждый день, по очереди, один за другим. Так вот, рыбный суп был самым страшным, его приходилось сразу выливать в туалет, а куриный суп я как раз очень любил и радовался, когда его приносили. Увижу куриный суп — о, хорошо, вот это я буду есть! Но однажды я увидел, как мой сокамерник, получив свою тарелку, подцепил вилкой кусок курицы и выбросил его в мусор. Я закричал – что вы делаете, это курица, если вы не хотите, тогда я могу ее съесть! А он говорит — «Нет, не кура!» Я удивляюсь — как это, не курица? А он машет руками, как крыльями и говорит: «Кррр, кррр!» – и показывает на окно. А туда, на подоконник, как раз сел голубь. Мой сокамерник говорит — голубь! И показывает, как будто стреляет из ружья: вот — это и есть суп!
Вообще тема тюремного меню варьируется в рассказах активистов на все лады. Капитан Уилкокс, например, не может забыть, как плакала от голода Сини Саарела: она не просто вегетарианка, она не ест ни яиц, ни молочных продуктов, и для нее тюрьма обернулась настоящим голодом — там почти никогда не давали того, что она могла есть. Но, несмотря на это, Сини не отказалась от своих принципов, предпочитая голодать.
А вот для помощника капитана Мигеля Эрнана Переса все оказалось не так уж страшно: у соседей по камере нашлись внушительные запасы порошка, из которого можно было за минуту приготовить картофельное пюре — таким образом, он был спасен. Мигель вообще, говоря о своих сокамерниках, переходит на высокий слог:
— Когда я там появился, они сразу же дали мне все — штаны, рубашку, тапочки, а как только я успел переодеться, передо мной возникла огромная тарелка макарон. Эти люди делились со мной не только едой, но абсолютно всем, они относились ко мне, как братья.
Мигель выглядит самым счастливым — к нему уже прилетели из Аргентины жена и маленькая дочка, благо, виза им не нужна, а вот семья капитана Уилкокса до сих пор занимается анкетами, визами, и дело пока продвигается туго.
Энтони Пэррет, длинный белобрысый парень из Уэллса, занимается не только делами «Гринпис», у себя на родине он всячески продвигает возобновляемые источники энергии, ветряки — оказывается, их установку очень трудно согласовывать, особенно при консервативном правительстве. Айза Оулахсон уже пришла в себя после СИЗО, она тоже с теплотой вспоминает своих соседок и, кажется, жалеет, что они так мало могли сказать друг другу. Но Айза предпочитает смотреть не назад, а вперед — она уже вся в работе, координирует по интернету новые проекты и ждет закрытия уголовного дела.
Этого ждут все — как прекращения абсурда, как возможности почувствовать, наконец, не полу-свободу, как выражается Кирон Брайан, а настоящую свободу, возможность не сидеть в гостинице в ожидании вызова в прокуратуру, а поехать домой к родным. Юрист «Гринпис» Антон Бенеславский считает, что только такой выход и можно приветствовать.
— Пусть эти структуры, которые заварили всю эту кашу, ее и расхлебывают. А я бы на месте журналистов спросил у всех этих следователей — по какому праву они занимаются всей этой ерундой на деньги из налогов, которые я плачу?!
