Двоюродная мова языка родного

Как правильно написать — «Майдан Незалежности» или «Площадь Свободы»? А как правильно сказать «Нэзалэжности» или «Незалежности»? А как правильно сказать по-русски — «Самостийность» или «Независимость»? Ведь есть же вполне русское слово «самостийно», правда? Почему бы не сказать «Самостийность»?

А вот почему: в русском медийном и политическом обиходе «самостийность», «незалежность» и другие украинизмы произносят иронически или саркастически. Снимая с вентилятора лепешки вторичного продукта, понимаешь одно: в самом русском речевом обиходе Украина присутствует как не вполне настоящее государство. Страна-недоразумение, сам язык которой — смешное искажение нормального русского слова.

За этим отношением стоит слишком богатая культурная традиция, особенно прискорбная еще и потому, что некоторые русские писатели приложили руку к вскармливанию столь вредного для народной психеи чувства. Анну Ахматову тщетно пыталась избавить от украинофобских комплексов Лидия Корнеевна Чуковская: «Не люблю я это, — говорила Анна Андреевна Горенко, — мамо, ходымо». Эту свою фобию она передала и Иосифу Бродскому, к несчастью отлившему шовинистическую риторику своей поэтической наставницы в стихи.

Неудивительно: простые советские люди с родным русским языком несколько десятилетий кряду воспитывались в колониальном духе. Украинцы? Да они ж мы самые и есть, только попроще, ну, деревенщина, со своим диалектом и потешным акцентом, когда пытаются заговорить на правильном русском языке.

Если на вершине русского духа позволительно противопоставить недостаточного «Тараса» настоящему «Александру», то что спрашивать с низов общества?

С глумливым псевдоукраинским акцентом — говорят и пишут об Украине, как правило, люди, украинского языка не знающие. Но уверенные, что достаточно чуть-чуть поднапрячься, чтобы начать все понимать. Это языковое высокомерие особенно так наглядно в анекдотах об украинцах, рассказываемых в России. Например, в таком:

— Пэтро, слыхал, як москали наше пыво кличут?
— Нэ, а як?
— Пи-и-иво.
— Повбывав бы!

В психологии эта штука называется проекцией: говорящий одевает в собственные страхи того, кто объявляется виновником этих страхов.

Украина и украинский язык стали виновниками умаления величия России. Речевой контур этого умаления и проявляется в повседневном русском обиходе как антиукраинизмы — акцент, реалии (сало или галушки), якобы потешные топонимы. Ну, и, конечно, природная «тупость хохлов», которые все никак не могут взять в свою чубатую башку, что они — это просто такие глуповатые мы.

Потому у них и государство ненастоящее. Как и язык.

В большинстве случаев никакого другого содержания у современной российской украинофобии нет.

И все-таки есть еще одна — даже не нота, а мелодия, звуков которой так страшатся дремучие государственники постсоветской России. Это — украинские русские и русскоязычные украинцы. Живущие на Украине или в Украине и себя охотно с этим новым, молодым государством отождествляющие. Как говорят в России, идентичность у них такая.

В самом факте — выступлении премьер-министра Украины на заседании Верховного Совета Украины (Радой он называется по-украински, а по-русски премьер-министр Азаров правильно называет свой парламент Верховным Советом), — так вот в этом факте и содержится главный вызов России. Она теперь не единственная владычица русского языка. Русский язык, подобно английскому или немецкому, живет-поживает и в других государствах, где на нем даже премьер-министр может выступать перед своим парламентом.

Для России это гораздо более серьезный вывод, чем для тех украинцев на Украине, кому язык северного соседа и вчерашнего колонизатора — кость в горле.

Двуязычные жители Киева или Львова с младенчества практикуют сложность — как швейцарцы, говорящие на трех языках. Например, на немецком, на швейцарском языке своего кантона и с «швейцарским акцентом», когда надо подразнить какого-нибудь пуриста или заезжего шовиниста. Практиковать языковую сложность — значит помогать собственным мозгам познавать окружающую действительность.

Например, по-русски «держава» — это великое государство. Великая держава. Ну, там, Штаты, Советский Союз, Китай — настоящие могучие страны, решающие чужие судьбы.

А вот по-украински «держава» — это просто «страна». Не обязательно великая. Вот и получается, что в русском речевом обиходе «украинская держава» — это нонсенс. Глобус Украины, ага.

Уж очень они малорослы, эти ваши малороссы. И почему-то разговора с вами не получается. Сплошной — пардон, пуристы! — «хохлосрач».

В России еще 10 лет назад многим казалось, что одного русскоязычия Азарова или Януковича будет довольно, чтобы сменить политический вектор этой страны на Российскую Федерацию. Эта политическая ошибка зиждется на ошибке языковой. Российские политики отождествляют свой язык со своим государством.

Кто же это пугает Украину расколом на украиноговорящий Запад и русскоговорящий Восток? Та москальская президентская федерация, которую, как сказали бы в Одессе, крепко держит за цугундер внутреннее нерусское зарубежье?

В 1990-е годы, когда над независимостью Украины и Белоруссии смеялись еще без злорадства, еще пуская добрую из-под смеха слезу, был такой анекдот.

— Откуда, спрашивают, появилось слово таможня?
— Та хохлы прыдумалы.
— Та як?
— Даешь взятку на границе и спрашиваешь, ну что, можно провезти товар? А тебе отвечают: «Та можно».

Отсюда, по анекдоту, и таможня пошла.

Из таких вот незаметных и местами довольно милых речевых камушков сложена мозаика если и не неуважения, то пренебрежения. Со скользкой обидой в подтексте: вот ведь свои — ушли, а чужие остались с нами. Как Му-му в анекдоте безмолвно вопрошает Герасима, так и москалики спрашивают друг друга «цею псячею мовою»: «За что?»

Да-да, и в украинском языке найдутся речения, бранные словечки, в которых нет большой симпатии к русскому миру. В отличие от большинства русских, которые украинского языка не знают, большинство украинцев свободно говорит на языке недавних колонизаторов.

Вот почему, даже если русский станет в один прекрасный день вторым государственным языком Украины, это будет, наверное, чуть-чуть другой язык. Не тот, с которого капает слюна при виде украинского политического сала, а другой, новый.

Как тот, который вместе с поляками строила Наташа Горбаневская в русском журнале «Новая Польша». Язык, настроенный по исправному политическому камертону.

Именно об этом писал в 1980 году и Ян Сатуновский, цитируя название романа Панаса Мирного, запрещенного к изданию в России и опубликованного в Женеве в 1880 году:

«Хiба ревуть воли,
як ясла повнi»
Но мы и не «ревли»,
а молча «мёрли», -
напомнила мне снова
двоюродная мова языка родного.