Почему Россия осталась без политики?

Что было раньше — политика или философия?
Раньше была логика.

Просто в философии логике подчинено абстрактное мышление, а в политике — конкретное поведение. Конечно, эти два вида деятельности человека — человека как философа и человека как политика — то и дело пересекаются. Благодаря таким пересечениям человек виден и с той стороны, которую он хотел бы держать на виду, и с той, которую хотел бы спрятать от чужих глаз.

Человек задуман очень ловко. Сам он может верить в какие угодно тайны и подозревать кого угодно в заговорах. Но мир в целом устроен так, что все тайное становится явным. Хотите, говорят нам, ускорить процедуру раскрытия истины? Изучайте и любите логику. Судите сами: систематически прилагая небольшие усилия, можно научиться распознавать так называемое истинное лицо, например, политика задолго до того, как тот станет непоправимой угрозой для общества.

Освоив логику, достаточно просто регулярно сопоставлять абстрактные философские рассуждения человека с его конкретными действиями.

Иначе говоря, определять, где этот человек говорит правду, а где он врет. Дело в том, что в жизни многие люди по мелочи врут то и дело: говорят, что застряли в пробке, а сами в кафешке сидят. Одни делают это чаще, другие реже. Одни врут почти всегда, другие почти никогда. Нельзя сказать, чтобы к политикам предъявлялись какие-то завышенные, по сравнению со средним гражданином, требования. Поскольку сама политика считается делом грязным и не очень достойным, за политиками, просто в порядке развлечения чужими слабостями, даже оставляют некоторый простор для вранья. Франсуа Олланду разрешают, например, обманывать гражданских жен. Но стоит ему обмануть налоговую инспекцию, а СМИ — опубликовать об этом достоверные сведения, как политической карьере его придет конец.

Публикация в СМИ выглядела бы примерно так. Сначала появилось бы сообщение, что, по сведениям из такого-то и такого-то источника, возможно, имели место нарушения. В ответ на такую публикацию соответствующие органы начали бы расследование. По итогам расследования, а за ним и суда, СМИ опубликовали бы новое сообщение. И только в нем вместо сослагательного наклонения (предположения) сказали бы о об этом событии уже в наклонении изъявительном (утверждения).

Здесь все упирается только в одно: в каком наклонении СМИ сообщают о резонансном событии. А история, в отличие от расхожей благоглупости, знает почти только сослагательное наклонение. Вот почему за большинством высказываний людей не следует немедленная кара предположительных виновников преступления.

Сослагательное наклонение в развитых языках, на которых существуют свободные СМИ, вещь заметная. Кое-где — то у немцев, то у французов, то у американцев — появляются жалобы на неразличение сослагательного и изъявительного наклонения. Вместо того, чтобы добавить «предположительно», «как полагают некоторые», «как утверждается, впрочем, без предъявления конкретных улик или свидетельств», чья-то горячая голова и потные ручки нет-нет да выдадут предположение за факт.

Чтобы в жизни границу между предположением и фактом мог определить суд, и существует различение изъявительного и сослагательного наклонений в речи. Есть языки, и русскому не повезло оказаться в их числе, у которых наклонение определяется почти только с помощью дополнительных средств: без всяких «бы», «мол», «якобы», «де» или «по мнению» слушатель и читатель не сумеют отличить утверждение от предположения.

Эта мелочь грамматического устройства требует от всего общества высокой самодисциплины и грамотности высказывания. Великая русская литература и наука 19 века как раз занималась развитием в обществе грамоты как способности выполнять сложные умственные операции. Чем более грамотен человек, тем важнее для него различение возможного и вероятного, но не случившегося фактически, или невероятного и непредставимого, но все же состоявшегося, случившегося. Чем ниже уровень твоей грамотности, тем меньше ты ощущаешь логическую непереносимость путаницы в данном вопросе.

Здесь — как жизнь без артикля в философии: не сумеешь приспособиться, найти выразительную замену такой мелочи, как артикль, — и не видать тебе философии, как своих ушей.

А тем временем целая популяция начинает думать, что между только возможным и случившимся нет никакой разницы. Народная мудрость оправдывает это массовое умопомрачение по-своему: «Все они одним мирром мазаны», «то ли он украл, то ли у него украли», «следующие будут еще хуже», «все равно правды нам никогда не скажут».

Вчитываясь в письменную речь сограждан, обнаруживаешь, что носители языка постепенно забывают богатый выбор средств, доставшийся им в наследство от русской литературы. Почти умерли частицы «мол», «дескать» и «де». Это неразличение только возможного и действительно случившегося распространилось и на другую пару: едва ли не большинство носителей русского языка не понимает, зачем в их языке частицы «не» и «ни». Сколько бы люди ни повторяли, что это не имеет значения, оно, это значение, как раз налицо. В первом случае «ни» — усилительное: мы говорим и говорили об этом, а вот «не» во втором случае — отрицание. Стало быть, перед нами не просто малозначащая ошибка. Это — алогизм, который мешает человеку внятно отделить в своей голове бывшее от небывшего.

Людьми с такими глубинными изъянами умственной деятельности можно помыкатьдовольно долго. Люди будут безропотно внимать убедительному манипулятору, не требуя от того никаких обоснований. Когда порвана логическая связь между возможным и случившимся, людям остается полагаться на инстинкты.

Угроза голода и холода, нехитрые живые картины из старых фильмов, зрелище чужой силы и собственного ничтожества, вовремя просунутая в разговор скабрезная шутка, — на все это русский язык богаче многих других.

Что же делает с богатым языком безграмотное сознание? Только одно: объявляет, что вся эта фигня не имеет значения, что единственная правильная политика — дожидаться, когда счастье само свалится с дуба кокосовым орехом. Когда это случится? Начальству, небось, видней, начальство логикой не запугаешь. Что политику по дороге потеряли, так она ж, того, «искусство возможного». А мы, блин, реалисты, мы на майданы, небось, нэ ходымо.