27 января, в день, когда в России проходили торжества в честь снятия блокады Ленинграда, телеканал «Дождь» в передаче «Дилетант» предложил телезрителям ответить на вопрос: «Не лучше ли было бы сдать Ленинград (немцам), чтобы спасти жизни сотен тысяч человек?».
Фактически формулировка вопроса «Дождя» уже содержала скрытое утверждение, что в случае сдачи немецкой армии в сентябре 1941 года можно было спасти сотни тысяч человеческих жизней.
Уже на следующий день в России поднялась буря возмущения. Сотни блогеров и политиков выразили осуждение телеканалу за осквернение памяти о Великой Отечественной войне. Руководство компартии России потребовало провести прокурорскую проверку телеканала «Дождь». В свою очередь, президент Российской ассоциации кабельного телевидения Юрий Припачкин вообще призвал прекратить ретрансляцию упомянутого телеканала в сетях кабельного телевидения. Так просто - без всяких решений закрыть и все. Потому что операторы кабельного телевидения тоже имеют право на свою гражданскую позицию.
Так как «Дождь» – один из немногих телеканалов, который находится в явной оппозиции правительству и президенту России, для него недоступна наземная трансляция, этот телеканал распространяется только в сетях кабельного телевидения и в Интернете. Главный редактор «Дождя» Михаил Зигар уже извинился перед всеми зрителями, которых оскорбил вопрос о блокаде Ленинграда….
ПБК и закон
Инцидент с опросом телеканала «Дождь» на удивление похож на другой случай, который до сих пор находится в политической повестке дня Латвии. 4 октября 2013 года Первый Балтийский канал (ПБК) ретранслировал авторскую программу Алексея Пиманова «Человек и закон». В этой передачи были показаны интервью с очевидцами событий - командиром спецподразделения «Альфа» Михаилом Головатовым, функционером Компартии Литвы Альгимантасом Науджунасом и бывшим прокурором Литовской ССР Антанасом Петраускасом. В передаче была выражена версия, что при нападении на вильнюсскую телебашню 13 января 1991 года не было ни одной жертвы, в гибели которой виновна Советская армия. В Литве эта программа вызвала бурю возмущения. Литовская комиссия по радио и телевидению 9 октября 2013 года приняла решение о приостановке на три месяца трансляции передач ПБК, содержание которых создается в России, Белоруссии и в других не входящих в ЕС странах.
В свою очередь, в Латвии Полиция безопасности получила коллективное заявление ряда лиц и начала оценивать, не усматриваются ли в сюжете о событиях в Вильнюсе 1991 показанной ПБК передачи «Человек и закон» признаки преступления. Латвийский Национальный совет по электронным средствам массовой информации (НСЭСМИ) начал административное делопроизводство против ПБК, чтобы, в конце концов, наказать этот канал за нарушение статьи 24 Закона об электронных СМИ.
Цензура в странах Балтии
Когда начались запреты и расследования в отношении ПБК, мне как председателю правления Союза журналистов Латвии многие российские СМИ задавали вопрос о возобновлении цензуры и подавлении свободы слова в Балтии. Те, кто брал интервью, отмечали, как установленные Литвой запреты оценила представитель ОБСЕ по вопросам свободы СМИ Дуня Миятович. Она подчеркнула, что даже ошибочные и тенденциозные мнения защищает свобода слова: «Я понимаю литовское общество и уважаю его, однако как человек, миссия которого поддерживать и защищать свободу слова, я не могу поддержать решение о приостановке или о запрете трансляции».
Я старался объяснить российским коллегам, что у каждого народа, нации свои святыни, которые каждый народ или государство особо защищают. Я призвал российских журналистов представить, какая буря возмущения поднялась бы в Израиле, если бы, к примеру, телевидение транслировало версию о том, что «холокоста не было», что «евреи сами друг друга убивали»? Спрашивал, как поступило бы российское общество, если бы какой-либо российский телеканал поставил под сомнение победу в Великой Отечественной войне, и указал, что в России реальным тюремным сроком наказывают тех, кто надумывает организовать в храме «панк-молитву».
У каждого свои святыни
Теперь уже после инцидента с телеканалом «Дождь» мы можем указать российским журналистам, что русские такие же, как латыши и литовцы, что у русских есть свои святыни, которые они будут защищать, не считаясь с конституционными гарантиями свободы слова. К тому же, в передаче «Человек и закон» были распространены конкретные утверждения, а в случае с «Дождем» цунами возмущения началось только из-за одного вопроса.
Однако при уважении к тому, что у каждого народа могут быть свои святыни, у каждого поколения есть право и обязанность искать ответы на вопросы моральных дилемм, в особенности потому, что со временем раскрываются ранее засекреченные и поэтому неизвестные факты и документы.
Ответ на вопрос о том, какой выбор лучше: сдаться и оказаться в позоре, но спасти много жизней, или бороться, допуская, что жертв будет больше, не является монополией России. Ответы на этот вопрос искали все поколения во всем мире, как только начались разрушительные войны. В наши дни, когда гуманизм и права человека на переднем плане цивилизации, нормально и правильно искать выход, который поможет не допустить массовой гибели людей.
Вопрос этического выбора
Вопрос о том, можно ли было в случае сдачи Ленинграда спасти от голода сотни тысяч человек, я впервые услышал в 1978 году, когда гостил в Ленинграде. Беседа проходила на кухне блочного дома, в жилом районе, который находился примерно в километре от Пискаревского кладбища, где в братских могилах покоятся полмиллиона погибших во время блокады. Выжившим в блокажу, их детям и внукам такой вопрос не казался кощунственным. Только после того, как был задан этот вопрос, я узнал, что одна из участниц разговора еврейка, ребенок которой во время блокады был спасся только потому, что был эвакуирован из Ленинграда в начале 1942 года. «Если бы Ленинград был сдан немцам, то, возможно, кто-то из погибших выжил бы, но я бы с вами сейчас определенно не сидела», - сказала участница беседы…
Это был ответ на вопрос «Дождя» в 1978 году. Попробуем найти правильный ответ с позиций сегодняшнего дня, когда доступна та информация, которая в советское время была спецфондах.
Военная стратегия и жертвы
С военной точки зрения ответ на вопрос «Дождя» ясен. Сдача Ленинграда немецкой армии в сентябре 1941 года позволила бы немцам усилить наступление на Москву с севера. К блокаде Ленинграда были привлечены немецкие боевые дивизии, которые не могли участвовать в наступлении на Москву. С точки зрения военной стратегии все было правильно.
Однако попытаемся оценить, сколько жизней спасла бы сдача Ленинграда в сентябре 1941 года? С августа 1941 года по осень 1942 года в Ленинграде погибло около миллиона человек, а 1,5 миллиона жителей Ленинграда были эвакуированы, вывезены в не оккупированную часть СССР.
Что изменилось бы в жизни ленинградцев, если бы в сентябре 1941 года было принято решение сдаться?
Для того чтобы понять это, надо представить принципы немцев по управлению оккупированными территориями. Поставили ли бы немецкие оккупационные учреждения жителям Ленинграда достаточно продовольствия и топлива в ноябре и декабре 1941 года? Первая часть статьи 55 Женевской конвенции о защите гражданского населения обязывает снабжать гражданское население оккупированной территории.
Женевская конвенция не была принята
Однако Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны была принята 12 августа 1949 года, к тому, же именно с учетом трагических событий Второй мировой войны на оккупированных немцами и японцами территориях.
Международные обязательства по снабжению продовольствием оккупированных территорий в 1941 году формально не действовали. Германия ратифицировала Женевскую конвенцию 1929 года об обращении с военнопленными, которую СССР, в свою очередь, не ратифицировал. Эта конвенция определяла, что за затраты на содержание военнопленных (после окончания войны) должно погасить то государство, на службе которого находились военнопленные. Используя этот принцип, Германия утверждала, что снабжение гражданских жителей это ответственность соответствующей территории, а правила и регулирование для мирного населения каждой оккупированной территории Гитлер устанавливал разные. В оккупированной Дании внутренний порядок обеспечивала датская полиция. В свою очередь, на оккупированных территориях СССР все запасы продовольствия и сырья были захвачены для нужд немецкой армии и промышленности, а порядок обеспечивался при помощи суровой карательной системы.
Пример Латвии
Возьмем в качестве примера немецкий оккупационный режим в Латвии в 1941 году. Арнолдс Айзсилиниекс в своей фундаментальной работе «История лавтвийского домашнего хозяйства, 1914-1945 годы» указывает, что все найденные в Латвии запасы продовольствия и сырья рассматривались, как немецкие военные трофеи и собственность немецкого государства. Резервы продовольствия Латвии в августе и в сентябре 1941 года в больших размерах вывозились в Германию: было увезено более 1000 тонны масла, 150 000 штук яиц. В сентябре и в октябре из Латвии вывезли более 33 тонн ржаного зерна и 27 000 пшеницы. Большая часть латвийских продовольственных запасов была отдана немецкой армии в июле и в августе 1941 года: «На нужды немецких войск из Риги отправлено 800 тонн мяса и 145 000 банок мясных консервов». (Айзсилиниекс). Так продолжалось и в последующие месяцы. К тому же, латвийская железная дорога находилась в ведении немецких вооруженных сил, и использовать ее для гражданских нужд можно было только по специальному разовому разрешению вермахта.
Рига в декабре 1941 года
В то же время немецкое гражданское управление считало, что нормированное снабжение местного населения продовольствием и топливом нужно осуществлять только из местных ресурсов. На селе ситуация была нормальной, но в Риге после вывоза продовольствия в Германию уже нечего было распределять. В ноябре и в декабре 1941 года продовольственные нормы в Риге не обеспечивали выживания. Продуктовый паек на одного работающего был таким: 260 граммов хлеба, 50 граммов мяса и 30 граммов масла в день. На всю зиму работающий получал 40 кг картофеля. Для евреев Рижского гетто продуктовые пайки были даже меньше, чем для переживших самое ужасное время блокады Ленинграда. В первую неделю декабря 1941 года паек рижским евреям составлял 130 граммов хлеба, 25 граммов мяса и 15 граммов масла («Журнал Tēvija, 29.11.1941).
Зима 1941-1942 года была самой суровой зимой 20-го века, а дрова полагались только работающим. В то время в совершенно безнадежной ситуации оказались одинокие, нетрудоспособные, рижане старшего поколения. Если у оставшихся без работы не было возможности переехать к сельским родственникам, то зимой 1941 года их ожидал холод и голод. Уже в ноябре 1941 года безработные мужчины, чтобы спасти семьи, были вынуждены соглашаться на любую предложенную оккупационными учреждениями работу. Именно в то время немцы из добровольцев укомплектовали большую часть полицейских батальонов.
После критического периода в конце 1941 года в начале 1942 года снабжение продовольствием в Риге значительно улучшилось. В апреле 1942 года паек в Риге для занятых не легких работах состоял из 250 граммов хлеба, 40 граммов мяса, 30 граммов жиров, 20 граммов сахара и 20 граммов других продуктов.
Продуктовые пайки блокадного времени
Какими были продовольственные нормы в Ленинграде в это время? С 20 ноября по 25 декабря 1941 года продуктовый паек составлял 500 граммов хлеба в день для солдат на фронте, 250 граммов в день для работающих, 125 граммов для не работающих. К тому же, 20-50% состава хлеба было из целлюлозы. Снабжение Ленинграда продовольствием улучшилось весной 1942 года. С 23 февраля в Ленинграде норма была уже 500 граммов хлеба для занятых на легких работах и 400 граммов для детей и не работающих. При этом с февраля 1941 года в Ленинграде уже пекли полноценный хлеб без добавок целлюлозы.
Что бы произошло, если бы 3 миллиона ленинградцев в октябре 1941 года оказались под немецкой властью? Снабжение продовольствием надо было осуществлять из местных ресурсов. Запасы продовольствия для распределения в Ленинграде немцы не планировали. Учреждения немецкой власти не планировали такого большого числа пленных, и зимой 1941-1942 года от голода умерли сотни тысяч советских военнопленных. И в том случае, если бы Ленинград оказался под властью немцев, в ноябре и в декабре 1941 года продуктовые пайки не были бы существенно больше в сравнении с установленными во время блокады.
Самая суровая зима 20-го века
Зима 1941-1942 годов была в Ленинграде самой суровой с самым глубоким снежным покрытием с начала метеорологических наблюдений. В первую зиму блокады большинство зданий в Ленинграде не отапливалось, и о топливе нужно было заботиться самим жителям. Если бы Ленинград был в распоряжении немцев, то обеспечение топливом все равно оставалось бы проблемой жителей.
В Риге в связи катастрофической нехваткой топлива весной 1942 года всем работающим были выделены участки торфяных болот, и тем, что удавалось заготовить там, надо было обходиться зимой 1942-1943 годов. В свою очередь, вблизи Ленинграда не было таких обширных залежей торфа, чтобы 3 миллиона человек могли обеспечить себе топливо.
Честные ответы
По всей вероятности, последствием сдачи Ленинграда было бы немыслимо огромное количество жертв. К тому же, после захвата Ленинграда первым шагом немецких оккупантов стала бы физическая ликвидация евреев, коммунистов, советских активистов и «непродуктивных лиц» (психически больных и инвалидов). У этих групп населения возможности перенести блокаду были больше, чем шансы на выживание во время немецкой оккупации.
По-моему, таким должен быть честный ответ на вопрос «Дождя». Только ничего такого не последовало.
И в Балтии, и в России политики на непрофессионализм и ложь отвечают не последовательной и твердой позицией, выражая правду, а предлагают возобновить цензуру. Каждое поколение имеет право искать ответы на вопросы этического выбора. По-моему, воспользовавшись случаем с ПБК, многие политики Латвии, на словах защищающие ценности народных святынь, в действительности не хотят допускать, чтобы была опубликована правда о времени, когда благородный подъем Атмоды использовался для реализации ущербных и корыстных целей. К сожалению, в отличие от истории Второй мировой войны, правдивый рассказ о закулисье событий в Балтии и в Латвии в 1990-1992 годов еще не написан.
Перевод: Лариса Дереча.
