Принуждение к Украине

Когда Петр Порошенко на инаугурации заявил о том, что «Крымнаш», зал аплодировал стоя. Точно так же, как аплодировала Путину Россия в ответ на тот же пароль. Никто не спросил, что он имел в виду, какой смысл вкладывает в этот набор звуков, как он собирается воплощать эту заявку в реальность. Потому что о реальности речь и не шла. «Крымнаш» — что-то вроде тоста, который произносится по торжественным случаям.

Вообще, удивительно малое количество людей, например, в моем окружении (в том числе, виртуальном) с должным вниманием отнеслось к инаугурации, речи и даже первым назначениям. Они понимают (или, скорее, нутром чуют), что все это имеет ровно столько же отношения к реальности, сколько и тост «Крымнаш».

Разрыв между самодостаточным миром государственных структур и реальностью, в которой живет каждый украинец, возник не вчера. Без него не было бы ни Майдана, ни АТО. Не было бы, возможно, и шанса стать Украиной. Теперь же этот разрыв обрел осязаемые черты в параллельных структурах, дублирующих основные функции государства. Эти структуры более действенные, мобильные, умеющие координироваться между собой, не отягощенные бюрократическими надстройками и оттого куда более эффективные. И почти неконтролируемые.

Человек, выигравший президентские выборы, возможно, еще не понял, что инаугурация — это момент начала обратного отсчета. Всего — рейтинга, доверия, терпения, просто времени. Помните, как после Майдана политики кокетничая говорили о «кабмине самоубийц»? А ведь по-настоящему время политического суицида пришло только сейчас.

Не потому даже, что любое действие нового президента будет воспринято частью населения как предательство. Но потому, что ему под растущим давлением нашей — а для него «параллельной» — реальности придется либо уступить принуждению к Украине, либо стать могильщиком самого «проекта Украина».

«Принуждение к Украине» — самая странная вещь, которая случилась с нами за последнее время. Мы думали, что отстаиваем «европейский выбор», что у нас «революция достоинства», что у нас «война с агрессором». Да, все так. Но между строк осталось то, что все это вместе взятое требует от нас сначала стать тем, чем мы есть. Выделиться из аморфных «соборных» проектов — неважно, называются они СССР, «русским миром» или целой «восточно-христианской цивилизацией». И никаких милостей от природы или санкций от Европы — все сами. И главное — быстро.

Это принуждение было расценено по-разному. Или, скорее, по-разному испечено и подано. Киселевская команда, например, превратила эту идею в монстра — в результате «Крымих», а на Донбассе война. Теперь подите спросите — неужели «быть Украиной» страшнее, чем пережидать обстрел в подвале и не выходить на улицы, потому что там распоряжаются «освободители от Украины» с выразительным кавказским акцентом?

«Принуждение к Украине» на фоне АТО выглядит хмуро. На всех его частотах «услышатьдонбасс» глушится грохотом взрывов. И оттого создается впечатление, что Киселев и К° совершенно правы. Что есть какая-то Украина, которая хочет принудить один строптивый регион перестать выдрючиваться и принять общие для всей страны правила игры. Или просто уничтожить его.

И было бы по-своему проще, если бы так. Но, как это ни противоестественно, Киселев был по-своему прав, когда говорил, что «Украины на самом деле нет». Именно поэтому Украина не может отпустить. Никого. Ни Донбасс, ни даже Крым. Не потому, что кому-то что-то жаль отдать. Донбасс нужен не только Ахметову и К°. Он нужен Украине. Вернее, мы сами еще толком не знаем, нужен или нет. Мы не знаем, где Украина начинается, где заканчивается, и что это вообще значит «быть Украиной». Ведь страна до сих пор существует только в качестве проекта.

Не думайте, что этот проект не реализован только на Донбассе — и вот его приходится «принуждать». Нет Украины и в других географических широтах. Она не принадлежит ни одному региону страны. Даже на Галичине ее нет, что бы, опять-таки, ни рассказывал Киселев, распаленный Жириновским.

Если не верите, попробуйте для общего развития «услышатьгаличину». Местные «интеллектуальные лидеры» давным-давно говорят о том, что надо отделяться. Хоть бы тремя-четырьмя-пятью областями. А Киев пускай и дальше делает с Донбассом (а заодно и со всеми прочими Николаевыми, Херсонами и Кривыми Рогами) все, что хочет: кормит, слушает, усмиряет, федерализирует, стирает с лица земли — на что хватит пороха (пардон за двусмысленность). Почему именно эти три-четыре области окажутся «Украиной», они не в состоянии объяснить.

Эти авторы и не подумали сменить пластинку теперь — несмотря на то, что на фоне войны с Россией подобные речи звучат довольно непристойно. Наоборот, риторика местных сепаратистов углубляется. Нам напоминают о том, что после завершения АТО (буде она когда-нибудь завершится) на восстановление Донбасса пойдут такие деньги, что прежние дотации покажутся детскими игрушками. А предложение починить дорогу от Франковска до Тернополя будет приравниваться к измене родине.

Масла в огонь подливают беженцы. «Программы культурного обмена», о которых столько лет говорили, стали до боли актуальными. Правда, что касается «культурности» — возникают сомнения. Обе стороны — приезжающая и принимающая — столкнувшись в «натуре», не скрывают культурного шока. По соцсетям расползаются отчаянные посты о «свинстве» беженцев с Донбасса, собирающие букеты комментов в стиле «Донбасс не нужен».

Пилюля «принуждения к Украине» оказалась для западной части страны столь же горькой и трудно перевариваемой, как и для восточной. Приятно вчуже думать о себе, как об «образцовой Украине». Но манера при столкновении с другими, не таким «образцовыми», кричать «этих — вон!» с головой выдает провинциала, так и не ставшего своим в своей стране. Увы, на Галичине тоже нет Украины. Здесь к ней тоже нужно принуждать.

Можно теперь заламывать руки по поводу того, что мы не сделали этого раньше и другими, конвенциональными методами. Методами культурных инициатив, образования, медиаполитики. Принуждение к Украине пошло самым болезненным, шоковым путем, когда иных уже просто не осталось. Этот процесс начался на Майдане и продолжается сейчас — процесс принуждения себя быть страной, быть народом. Процесс прорастания страны изнутри нас самих.

Этот процесс не имеет почти никаких региональных характеристик, поскольку охватывает множество регионов одновременно и совершенно не учитывает «культурные особенности» — они неважны. Это явление сугубо социальное и утилитарное. «Проект Украина» оказался чем-то вроде сетевого маркетинга. Его успех — в отсутствии центра и способности самостоятельно координироваться вокруг конкретной проблемы. Все, что не касается выполнения конкретной задачи — вне обсуждения. Поэтому «бандеровцами» оказались все — от армян до русских. Оказалось, что в этой «сети выживания» этническая и языковая принадлежность не значат ничего. Поэтому Майдан отстояли не галичане, киевляне или студенты — его победа стала возможна благодаря тому, что вся страна оказалась опутана сетью общего интереса, общего дела, в котором каждый участвовал, как и чем мог. Эта сеть и стала Украиной — за неимением иной. Не-Украина — это просто те, кто (пока?) вне этой сети.

Эта уникальная сетевая структура, образовавшаяся вокруг Майдана и поразившая всех — нас, в первую очередь, — оказалась весьма эффективной против бюрократической, иерархичной машины государства. «Параллельная реальность» Украины — мобильные структуры «общего дела» — стали нашим основным революционным трендом и достоянием. Волонтерские группы, «сарафанное радио» соцсетей, оперативный сбор средств и т.д. — вот за счет чего мы победили разъеденную коррозией машину государственного принуждения. И это стало нашей общей Украиной, проросшей рядом с тем государством, которое досталось нам в наследство от совка.

Возникает закономерный вопрос о том, «зачем мы их кормим». Зачем, например, мы кормим 130-тысячную армию, если по самым великодушным подсчетам боеспособная ее часть составляет 10 тысяч? Зачем мы кормим полумиллионную армию милиционеров, если для АТО наскребают всего 4 тысячи, которые с трудом экипируют и кое-как вооружают? В то время как рядом же формируются добровольческие отряды, вооружающиеся вообще за свои — вернее, «сетевые» — средства. Зачем мы кормим Минсоцполитики, если решение социальных проблем охваченного войной Донбасса — «вне его компетенции»? Зачем мы кормим Госкоминформ и НТКУ, если оказывается, что огромная часть украинской территории и украинских мозгов затоплена чужой и чуждой пропагандой? Список можно продолжать и продолжать.

Конечно, никакие, самые развитые общественные институты никогда не будут дублировать государство полностью. Но нам пока не до жиру. Мы вынуждены строить свою параллельную Украину ради выживания. И пока что она действительно очень мало пересекается с официальными государственными структурами. А где пересекается — там увязает и начинает буксовать. В ответ и наши инициативы по вытаскиванию страны из ямы становятся все более благородно-безумными. Тут на днях в новостной ленте анонимные «высокопоставленные военнослужащие» робко напомнили о подсуконном проекте ОТРК «Сапсан», например. Я вот не удивлюсь, если завтра кто-нибудь из моих френдов объявит сбор средств на доработку проекта и запуск этих комплексов в производство. Для передачи на вооружение такой-то части. Я не только не удивлюсь — я обязательно пожертвую, сколько смогу. Купим пару-тройку ракеток солдатикам, что ли. Вдобавок к ящику консервов и десятку НАТОвских касок, провезенных в багажнике через украино-польскую границу.

Можете смеяться. Если еще можете, конечно, — после всего, что с нами случилось за последние месяцы. Можно смеяться над муравьями, которые снуют туда-сюда под ногами, топают один за другим, что-то тянут, передают друг дружке какие-то пылинки с песчинками. Смеяться можно — но попробуйте сунуться в муравейник, который они построят. Тесное сотрудничество внутри общества, которое мы сейчас налаживаем, делает нас страной. Мы объединяемся вынуждено — для латания самых больших дыр, в которые, если мы их сейчас не заткнем, спустя совсем немного времени вынесет всех нас. И западных, и восточных, и военных, и цивильных, и богатых, и бедных.

Украина внезапно продемонстрировала волю к жизни и умение находить нестандартные решения в борьбе за жизнь. Она появилась, когда ее никто уже не ждал, и в такой форме, о которой никто и подумать не мог. Западная Европа, глядя на нас, открывала рот от изумления — не потому, что не верили в нашу способность и т.д., а потому, что они никогда такого не видели. Их гражданское общество строилось, когда не было Фейсбука и даже радио.

Но есть плохая новость. Наше собственное государство не только ничем нам не поможет — оно будет нам мешать, чем дальше, тем больше. Просто потому, что оно — не Украина, и Украина ему не нужна. Оно комфортно существовало без нее и сможет существовать так и дальше. Президентам двух несуществующих стран — России и Украины — будет легче договориться, если ни одна из этих стран так и не родится. Поэтому мы получаем такой отпор «принуждению к Украине» не только из-за географической границы, но и внутри.

Пока мы пытаемся выжить, государство рядом с нами продолжает «осваивать средства». Пока мы по гривне собираем бойцам АТО на все — от сигарет до средств защиты — нами же пожертвованные деньги Минобороны тратит на зарплаты своей непомерной бюрократии и «коммуналку». «Отцы-командиры» прямо в зоне АТО умудряются расхищать и распродавать то, что волонтеры привозят прямо в части. Если верить френдам на ФБ, распродается все — от сигарет до приборов ночного видения. Так и не расформированный «Беркут» (помните, нам ведь обещали) в зоне АТО, куда поехал якобы «смывать кровью», продолжает заниматься любимым делом — выбивать деньги из населения путем разбоя на дорогах. Эта так называемая «армия» и так называемые «правоохранители» — часть раковой опухоли на нашем теле и либо она доконает нас, либо мы ее.

Петр Порошенко еще не понимает, что он не просто «досрочно избранный» — он по-настоящему «недоношенный» президент. Он воспроизводит ритуалы власти — с почетным караулом, инаугурацией, банкетом, никому неинтересными речами. И, судя по улыбающемуся коллективному табачнику на его банкете, он не думает о хирургической операции. Он то ли делает вид, то ли правда не чувствует, что тому государству, которое он воспроизводит, остались считанные дни. Той страны, которая растет рядом и все еще имеет кое-какие шансы на жизнь, он не знает.

А «Крымнаш» — да, вполне возможно. Как и Донбасс. Как и вся «сетевая Украина», самая странная страна мира, для которой география — это переменная, подчиненная пока только одному — желанию быть.